Как-то вспоминая свои детские годы, вдруг всплыли два удивительных эпизода из 50-годов прошлого века, связанные со старым рынком в Клязьме.
Первый эпизод такой. Мой отец, вернувшись с войны, нашел для себя небольшой приработок – он умело сколачивал ящички для посылок, а затем время от времени продавал их на Клязьминском рынке, иногда беря меня с собой. Кстати, по тем временам, это был неплохой бизнес. Насколько я помню, мы ни разу не несли назад хоть один ящичек, их раскупали, как «горячие пирожки»! Мне очень нравилось это занятие, так как торговое место отца располагалось у западных ворот рынка (тем более, что почтовое отделение было недалеко – В.П.), как раз, между местом продажи мороженого и будкой чистильщика обуви…
Те самые западные ворота рынка Клязьмы
От первой же покупки ящичка для посылок отец давал мне одиннадцать копеек, и я мог купить эскимо на палочке!
Продавщица обычно рекламировала мороженое незамысловатыми стишками: «Морожено! Морожено! На блюдечко положено! Холодное и сладкое – ешь без остатка!» А по окончанию удачной торговли можно было купить уже пломбир за девятнадцать копеек, причём продавщица специальной ложкой накладывала шарики из мороженого в вафельный стаканчик. Эти покупки происходили в тайне от мамы, так как я часто простужался и считалось, что причиной болезни могло стать и мороженое…
Очень похоже, как в Клязьме (только летом)
С другой стороны от нашего торгового места располагалась палатка «Срочный ремонт и чистка обуви», где хозяйничал необычный мужчина, сразу было видно, что он не русский… На нем всегда был одет кожаный фартук, и он плохо говорил на русском языке, часто повторяя слово: «Джан». Наверно, поэтому к нему все на рынке обращались: «Женя».
Очень похоже, как в Клязьме
Он каждый раз, когда не было клиентов, подходил с белоснежной улыбкой к моему отцу, они тепло здоровались и долго разговаривали. Похоже, что они даже подружились, потому что он каждый раз приветствовал отца: «Лёша, Джан!» Я мало что понимал из их разговора, но один рассказ всё же всплывает в моей памяти. На вопрос отца: «Женя, а где ты берешь гуталин?» Он стал рассказывать: «Мы его сами варим – берем черную золу, свечной воск с добавкой скипидара, всё помещаем в специальном чане, разжигаем огонь под чаном и по мере нагревания тщательно всё размешиваем до получения густой массы!» Это я теперь весь процесс объединил в несколько строк, а на самом деле, это был длинный монолог с непременной вставкой: «Джан». А на вопрос отца: «А где ты, Женя, берёшь чёрную золу?» Последовал неожиданный ответ: «Где, где, на аэродроме! Джан! (аэродром действительно находился на окраине Клязьмы – подробнее см. книгу Алексея Житаря «Пушкино авиационное» - В.П.) «Там нам отдают старые покрышки от колес, мы их сжигаем, а золу используем для изготовления гуталина!» Вот, такая была технология!
Уже позже в детском саду на бывшей даче Александоенко, я, случайно услышав слово «Джан», спросил у своего друга армянина Ивана Мурадяна (сейчас врач в МОНИКИ – В.П.): «А дядя Женя с рынка тоже армянин?» и в ответ услышал неожиданный непонятный ответ: «Он же ассириец!» А уже по прошествию многих лет мне стала известна нелегкая судьба этого удивительного народа. Вот, что нам об этом говорит Википедия: «Ассирийцы приехали в Россию и Советский Союз тремя волнами.
Первая волна была после Туркманчайского договора в 1828 году, когда ассирийцы оказались разделены границей между Россией и Персией. Многие ассирийцы оказались под суверенитетом России и тысячи их родственников пересекли границу, чтобы присоединиться к ним.
Вторая волна была в результате геноцида во время и после Первой мировой войны. Тогда в Советской России оказалось около 30 тыс. ассирийцев, часто без документов. Большинство их жило в лагерях беженцев на юге России до 1920-х годов, а затем расселялись оттуда в Петроград, Москву, Ростов и на Кубань. В СССР в 30-е годы ассирийцы подверглись гонениям из-за религии и преследованиям.
Третья волна пришла после Второй мировой войны, когда Москва безуспешно пыталась создать зависимое государство в Иранском Курдистане. Советские войска были выведены из Ирана в 1946 году и оставили ассирийцев, которые подверглись точно такому же геноциду, как и во время геноцида от турок 30 лет назад. Опять же, многие ассирийцы нашли убежище в Советском Союзе, на этот раз они в основном осели в городах (возможно, тогда же и в Клязьме – В.П.). С 1937 по 1959 год численность ассирийцев в СССР выросла на 587,3 %.
В 1930—1940-е годы многие ассирийцы, особенно проживавшие в Грузии и Азербайджане, подверглись репрессиям. Вторая волна репрессий против ассирийцев в СССР прошла в 1949—1950 годах. Ассирийский народ был обвинён в измене Родине, шпионаже и вредительстве. Ассирийцы подверглись высылке из Закавказья и Крыма в Сибирь». Я с трудом отыскал книгу Михайлова С.С. «Ассирийцы по Ярославской железной дороге от Москвы до Ростова Великого. 1920 – 1930-е гг.» (Обнинск, Оптима-арт, 2021), тиражом всего 100 экз., где прочитал такие строки: «Наверное, самой знаменитой ассирийской стоянкой на Ярославском вокзале было рабочее место одного из двух ассирийцев – Героев Советского Союза, Ладо Шириншаевича Давыдова. Его палатку мы видим в начале фильма «Служебный роман», когда героиня Немоляевой (Рыжова) как бы приезжает из пригорода в столицу на работу на электричке... Палатка эта, поколения начала 1970-х, в свое время сменила более старую, деревянную. Ладо Давыдов работал здесь примерно с конца 1950-х, когда он перебирается на жительство в Москву из города Кашина Калининской (ныне – Тверской) области. Стоянка Героя Советского Союза находилась на вокзале до 1980 г., когда, перед московской Олимпиадой, столичные власти решили убрать с вокзальных перронов все палатки. … Стоянки ассирийцев – чистильщиков обуви в Лосинке; Мытищи (прежние поселки Перловка и Тайнинка); Немного в сторону по Монинской ветке (Болшево и Щелково); Поселок Клязьма и село Звягино; Сергиев Посад (Сергиев, Загорск); Александров; Струнино и Карабаново; Ростов Великий и др." А о дальнейшей судьбе дяди «Джан» мне так ничего и неизвестно…
Неожиданно пришло в голову: «А вдруг детский писатель – Эдуард Успенский был знаком с нашим ассирийцем – дядей «Джан», а «Простоквашино» — это «Клязьма»!» Недаром же его кот Матроскин говорит такую фразу: «У меня дядя на гуталиновой фабрике работает, у него этого гуталина - завались! Вот он и шлет его кому попало…» И тем более, примерно, в те же года Эдуард Успенский жил на даче в Клязьме!
Печкин: «Гуталин там или не гуталин, а посылку я вам не отдам»
А вот художник Юлий Ведерников, наверняка был знаком со всеми героями моего рассказа. На его картинах я до сих пор узнаю знакомые лица (женщина в белом халате, похоже, та самая мороженица – В.П.):
Та самая площадь перед рынком
Вот она торговля
А это внутри Клязьминского рынка
А второй эпизод моего детства, связанный с Клязьминским рынком, очень грустный. Однажды, когда мы с папой торговали на рынке, напротив нас расположилась нищенка, поставив консервную баночку перед собой.
Вот то самое место моих воспоминаний
Она как-то печально наблюдала, как к нам подходят покупатели, а её обходят стороной. В какой-то момент к нам подошла моя мама и, увидев нищенку, предложила мне отнести ей несколько монеток. Я, зажав в кулаке денежки, подошел к нищенке и высыпал мелочь в её баночку. Она как-то приободрилась и говорит: «Какой хороший мальчик, дай бог тебе здоровья! Хочешь я тебя угощу холодцом?» Мне как-то было неудобно отказать, а она отрезала кусочек холодца и подала мне. Холодец мне очень понравился, я его съел и вернулся к родителям в радостном настроении. А через некоторое время, уже дома, меня вырвало, вызвав сильное отравление. Весь оставшийся день я плохо себя чувствовал, сильно болел желудок и кружилась голова…
Примерно так и было
С того дня я стал ненавидеть холодец и нищенок… Это чувство преследовало меня всё детство, отрочество и юность… Но с годами страх к холодцу как-то прошел, сейчас я с удовольствием могу им закусить, а, вот, к нищенкам я до сих пор плохо отношусь… Что поделаешь, такова память детства!
Владимир Парамонов
Комментарии 2