Продолжая "Пастуховский летописец", нельзя не вспомнить про Летний театр. История которого, в свою очередь, невозможна без упоминания имени человека, составившего эпоху театральных подмостков старого Пушкино. Рассказ про Рассказова от пушкинского краеведа Игоря Прокуронова.
УВЕСЕЛИТЕЛЬ ЛЕТНЕГО ТЕАТРА,
ИЛИ ЛЕСТНЫЙ АПЛОДИСМЕНТ РАССКАЗОВУ
Сегодня, пожалуй, даже наши завзятые театралы сразу не ответят, кто такой Рассказов?... А ведь было время, когда в местечке «Пушкино – Лесной городок» это имя знал каждый уважающий себя дачник.
Итак, Александр Андреевич Рассказов (1832-1902)…
Пастуховский «Московский Листок» за 29 июля 1902 г. извещал:
…«Вчера умер Александр Андреевич Рассказов – один из последних могикан славного прошлого нашего Малого театра…
И умер он так, как должен был умереть Рассказов: у самого здания театра на общественном кругу подмосковного Пушкина, на сцене которого он неизменно появлялся в течение последних сезонов. Тут, у театра, он жил, тут он болел, продолжая управлять делом, тут он и умер.
А несколько часов спустя после его смерти, в театре состоялся концерт, на афише которого значилось имя Рассказова. Сам он лично и сдал театр устроителю концерта: до последнего момента он неослабно служил любимому делу…
Смерть захватила его именно как солдата на посту: всю жизнь он отдал театру – у дверей театра и простился с жизнью. И в момент, когда холодные останки знаменитого актера и популярнейшего из сценического деятелей тихо покоились на столе, оркестр музыки шумно и весело гремел увертюру.
Это одна из тех трагедий, которые подготовлены не фантазией писателя, а «жизнью самой…».
Это трагедия славной смерти русского актера...
Именно, как на поле брани: торжествующие звуки победного марша смело несутся над телами почивших… Мертвый, в гробе мирно спи… жизнью пользуйся живущий!
Отголосок вечной мировой трагедии…
Впрочем, вся жизнь Рассказова была трагедией: это была жизнь русского актера.
…Начал он блестяще в славнейшую эпоху московской сцены. Ему пришлось выступать в сиянии созвездия таких светил, как Щепкин, Садовский, Правдин, Шумский, Сергей Васильев. Вот среди каких художников сцены играл Рассказов и сразу стал заметным: лучшей характеристики таланта почившего не требуется!
Да и нужно ли делать эту характеристику? Едва ли!..
Со времени ухода Рассказова со сцены казенного театра он выступал с громадным, неизменным успехом чуть ли не на всех сценах России. Как артист, антрепренер и режиссер, он известен всей театральной и зрительной России.
В Москве он был любимцем давно – всегда. И сам он беззаветно любил Москву: воспитанник нашего театрального училища, он начал в Москве карьеру, всю жизнь тяготел к ней, близ нее умер. Он перенес долгую, мучительную жизнь русского актера и умер его смертью: почти без средств, но с великой любовью к театру и с великой верой в его будущее.
Склонитесь же, господа российские актеры, у его праха: сошел со сцены старый актер, осколок славного прошлого.
А случайность устроила ему «вызывной уход»…
Склонимся тут же и мы, зрители, свидетели его жизни и заслуг.
Склонимся и общим хором возгласим со слезами:
– Да будет мир ему!..».
А всего за три года до этого в Пушкино восхищались талантом Рассказова.
«…«В ближайшее время открывается театр в пушкинском «Лесном городке». Нужно ли говорить, что это лучший из летних театров? Едва ли. Это всем и давно известно. В этом году в этом театре будет работать хорошо организованная драматическая труппа под руководством такого опытного артиста и режиссера, как А.А. Рассказов. Имя Рассказова не нуждается в оценке: оно говорит само за себя. Рассказов – это не только артист и режиссер: это традиция. Рассказов – это носитель лучших заветов русской образцовой сцены, это сподвижник на сценических подмостках величайших корифеев русского театра. Где Рассказов, там успех всесторонний, а главное – успех художественный. Пушкинским дачникам в этом отношении в этом году удивительно повезло, с чем мне и остается лишь их поздравить» («Московский Листок», 23.05.1899)…
Газета не раз отмечала успешные выступления маститого актера и режиссера: так, «в воскресенье, 23 мая, открылся местный театр, находящийся под управлением известного артиста А.А. Рассказова. Несмотря на холод, публики собралось довольно много…». Тут же сообщалось о предстоящем представлении комедии А.Н. Островского «Лес», где, конечно же, будет участвовать наш герой. Вскоре, в очередном сообщении «Из дачных мест: Пушкино» отмечалось, что данный 27 мая спектакль («Лес» Островского), безусловно, удался, а «г. Рассказов – хороший Счастливцев» («Московский Листок», 30.05.1899)…
«Пушкинский обыватель» в рубрике «В самом деле» делился впечатлениями: …«Пушкинская публика еще отогревается и потому весьма мало посещает театр. Действительно ли отогревается пушкинский обыватель или нет, но тот факт, что театр пока пустует – несомненен. Так, четвертый спектакль (3 июня), в котором шла комедия А.Н. Островского «Без вины виноватые» … совершенно не заинтересовал публику. Какая причина? Заигранный ли репертуар, всеми виденный и перевиденный, недоверие ли к силам труппы, или просто охлаждение к театральным удовольствиям, не знаю, но думаю, что именно последнее составляет причину пустования театра, или правильнее, – театров, так как все антрепренеры жалуются на дела». Несмотря ни на что, вновь отмечено: Рассказов (Шмага) «вел роль хорошо» («Московский Листок», 05.06.1899)…
И вот – главная и любимая роль Рассказова: «Пятый спектакль в нашем театре состоится в Духов день (понедельник, 7-го). К представлению назначены: «Лев Гурыч Синичкин» с А.А. Рассказовым в главной роли» («Московский Листок», 06.06.1899)…
Последующая рецензия гласила: «Пятый спектакль, данный в нашем театре, собрал многочисленную публику, и, не нахмурься погода перед спектаклем, театр был бы полон. Шел старинный водевиль «Лев Гурыч Синичкин», с г. Рассказовым в главной роли. Артист не без основания считает эту роль лучшею в своем репертуаре. Действительно, он играет ее прекрасно, без шаржа, с истинным комизмом. Его вызывали после каждого акта» («Московский Листок», 09.06.1899)
Популярность г-на Рассказова в кругах пушкинских дачников была необычайной. И даже флиртующая молодежь заводила знакомства с упоминания популярного артиста. Вот отрывок из сценки «Пушкинский Мюр-Мерилиз» (речь идет о дачном магазине в местности Пушкино – Лесной городок).
«[Дачная барышня] покупает булавки.
– Кто-то будет пронзен этою булавкою? – мечтательно говорит франт, вздыхая.
– Этою булавкою будет пронзен лиф моего платья, – смеясь, отвечает барышня.
– Но зато ваши глазки пронзают сердца…
– Скажите!..
Барышня смеется и видит, что кавалер не из очень мудрых, но он недурен, а на даче так скучно, а на «кругу» так мало танцующих кавалеров, и она не отвергает его.
– Вы здешний дачник? – спрашивает она.
– Я, собственно, из Листвян, но я бываю здесь каждый день.
– А на кругу бываете?
– Каждый раз… А вы, мадемуазель?
– Я тоже бываю… Разве можно пропустить спектакль, когда играет Галицкий?.. Ах, душка Галицкий, как он мил!.. Красота-мужчина, это точно что. Все пушкинские барышни в него влюблены, а я – так из-за господина РАССКАЗОВА хожу…» («Московский Листок», 23.06.1899).
Вообще, в сезоне 1899 г. А.А. Рассказов был необычайно ярок: говорить об актере – значило «повторять похвалы его исполнению»…
В середине лета газета, восхищаясь «плясовым» талантом актера (заметим, еще в 1850 г. А.А. Рассказов набирался опыта в одной из московских балетных трупп), отмечает: «25 июля проливной дождь, принимавшийся идти в течение дня несколько раз, удержал публику от театра, и театр был наполнен только наполовину. Г. Рассказов возобновил давно не шедшую комедию «Черное пятно», эту весьма злую сатиру на врачей, написанную Сарду и приноровленную к русским нравам П.А. Каратыгиным. Разыграли пьесу очень бойко и весело. В заключение шел старый водевиль «Ямщики, или как гуляет староста Семен Иванович». В конце водевиля г. Рассказов так отлично сплясал трепака, что публика пришла в неистовый восторг» («Московский Листок», 27.06.1899)…
Вскоре, 15 августа, состоялся бенефис антрепренера, актера и режиссера пушкинского Летнего театра: «…Еще один детский вечер, и сезон на кругу будет закончен. Что касается спектаклей, то они закончились бенефисом распорядителя А.А. Рассказова, который поставил фарс «Последний день Помпеи», в котором он так бойко играет роль проходимца-антрепренера. Несмотря на холод и дождь, в театре было очень много публики, и весь спектакль был целым рядом оваций почтенному артисту. Его вызывали за каждый уход и за каждый акт, а по окончании пьесы поднесли подарок на подушке из роз. Подарок заключался в массивной золотой цепочке с жетоном, на котором выгравировано: «Пушкино. Летний сезон 1899 г. А.А. Рассказову»… («Московский Листок», 08.08.1899)
Наступил век ХХ-й.
И в самом начале дачного – соответственно, и театрального – сезона у нас «в Троицын день на кругу Пушкинского общественного парка состоялось открытие местного театра; обширная программа спектакля была прекрасно исполнена. Кроме известного неаполитанского ансамбля под управлением Леонардо-Фабри, выхода ансамбля «Колибри-Пиколос», музыкальных клоунов Бим-Бом, – был приглашен оркестр балалаечников Московского пожарного депо… Нельзя не выразить сердечной благодарности устроителю вечера, хорошо знакомому публике заслуженному артисту Императорских театров – Александру Андреевичу Рассказову, так удачно начавшему сезон» («Московский Листок», 31.05.1900)…
Не прошло и недели, а уже «завтра (4 июня) в Летнем театре подмосковного Пушкина назначен первый драматический спектакль. Идет необыкновенно веселая комедия г. Тихонова «Через край» с талантливым А.А. Рассказовым в главной роли. Пьеса это, имеющая повсеместный успех, представляет собою веселый, безобидный, чистый образец легкой комедии, необычайно далекой по своим деталям от тем и рискованных положений современного фарса…. Для семейной дачной публики выбор этой пьесы необычайно удачен, и публика не пожалеет, если посетит спектакль, тем более, что холодная, неприветливая погода не располагает к прогулкам, так что театр является пока единственным дачным развлечением» («Московский Листок», 03.06.1900)…
А 6-го июня газета помещает отклик о спектакле.
«…Прекрасная погода в воскресенье оживила и Москву, и дачные «палестины»… Вечером в театре Пушкина состоялся спектакль – давали веселую комедию В.А. Тихонова «Через край», разыгранную труппой артистов, во главе с талантливым А.А. Рассказовым. Кстати, даровитый артист, как оказывается, этим спектаклем вступил в пятьдесят первый год своего служения сцене. Пятьдесят лет сценической деятельности – это дистанция такого огромного размера, которую удалось пройти только немногим счастливцам. Подобные сценические юбилеи у нас чрезвычайно редки – и г. Рассказов, не пожелавший обставить свой полувековой юбилей обычной в таких случаях торжественностью, являет собою образец необыкновенной скромности. Его служение сцене – это было славное служение, которым может гордиться и он, которым гордится и русский театр. Он был на сцене Малого театра в лучшие его годы, но, оставив эту сцену, не оставлял службу ему, всюду, по всему лицу русской земли пропагандируя его заветы, его славнейшие традиции. И проработав таким образом полвека, он соблюл в своей душе необыкновенные силы сценического творчества и редкую в наши дни скромность. Мало того, он сохранил и физические силы свои: в последнем пушкинском спектакле ему, по ходу пьесы, пришлось, например, плясать вприсядку… Глядя на него в эту минуту, трудно было верить, что это человек, на плечах которого покоится полвека служения театру» («Московский Листок», 06.06.1900)…
Рассказов продолжал покорять дачную публику: «Спектакли в летнем театре подмосковного Пушкина проходят в таком стройном исполнении, которое все более и более усиливает интерес к ним публики. На спектакли эти в Пушкино съезжаются дачники и из других окрестным мест… Несмотря на то, что в настоящее время в Москве очень мало актеров и актрис, г. Рассказов умеет так подобрать исполнителей, что веселые комедии разыгрываются бойко, оживленно, вызывая взрывы смеха у зрителей. В прошлое воскресенье очень хорошо была разыграна комедия «На пороге великих событий»… О г. Рассказове я, разумеется, не говорю: он и в крошечной эпизодической роли сумел дать типичную, характерную, очень комическую фигуру» («Московский Листок», 09.07.1900)…
И вновь – незабвенный «Лев Гурыч…».
«Дачный увеселительный сезон в полном разгаре… Погода несколько испортилась, повеяло холодком, вечера стали такие, что в иных, особенно сырых местах, без теплого пальто после захода солнца показаться нельзя, но дачники и дачницы не унывают и спешат взять от лета все, что возможно. Сегодня в летнем театре Пушкино – преинтересный спектакль: идет старинный забавный водевиль «Лев Гурыч Синичкин» с г. Рассказовым в заглавной роли. Даровитый артист решительно не имеет соперника в этой роли: бессчетное количество раз сыграл он ее, и всегда с неизменным и шумным успехом. Вся Россия знает Синичкина-Рассказова, ибо везде, где бы ни появлялся этот артист, сохранивший лучшие традиции образцовой русской сцены – он везде выступал в этой коронной своей роли. Играет он роль Синичкина необычайно весело, но без малейшего признака шаржа и в этом заключается главное достоинство исполнения» («Московский Листок», 16.07.1900)…
Блистал артист и в пьесах А.Н. Островского.
«В последний четверг в Пушкинском театре состоялся очень интересный спектакль, прошедший очень стройно, что делает большую честь режиссеру г. Рассказову. Капитальной пьесой спектакля была комедия Островского «В чужом пиру – похмелье»… Из исполнителей выдвинулся, разумеется, сам г. Рассказов, бесподобно сыгравший роль стряпчего: малейшая деталь в этом исполнении обличала артиста хорошей школы и мастерски оттеняла характерную фигуру недавней Москвы» («Московский Листок», 22.07.1900)…
Любопытно, что в спектаклях Рассказова принимали участие и представители пишущей братии из «команды» Н.И. Пастухова. Читаем: «Сегодня в театре подмосковного Пушкина – особенно интересный спектакль: г. Рассказов, по-видимому, захотел поднести хороший десерт в заключительных аккордах сезона. …В одноактной комедии «Теща в дом – все вверх дном» принимает участие даровитый артист-любитель А.А. Соколов, литератор, хорошо знакомый читателям нашей газеты. Кто из них не знает «майора Бревнова», кто к нему не обращался за помощью, кто не имел случая оценить его служение печатному слову?.. Сегодня «майора Бревнова» предстоит увидеть на сцене» («Московский Листок», 06.08.1900)…
И вот, «в последнее воскресенье в театре подмосковного Пушкина состоялся заключительный спектакль сезона, сопровождавшийся прекрасным сбором: театр был почти полон. Довольно холодная пушкинская публика, в большинстве случаев предпочитающая послушать музыку на дармовщинку, разгуливая вокруг и около так называемого «круга», к концу сезона разогрелась. И финал вышел очень удачный… В забавной одноактной комедии «Теща в дом – все вверх дном» участвовал артист-любитель г. Соколов – хорошо знакомый читателям нашей газеты «майор Бревнов». Успех мой коллега имел очень шумный и вполне заслуженный: он действительно с большим комизмом передал роль благодетельного дядюшки, выкуривающего тещу. Взрывы дружного смеха и дружных аплодисментов сопровождали каждую его сцену, а затем и многие отдельные фразы… Исполнители главных ролей… прекрасно справились со своей задачей: публика награждала их шумными аплодисментами, точно так же, как и талантливого А.А. Рассказова, много потрудившегося в качестве артиста и режиссера в течение всего сезона» («Московский Листок», 08.08.1900)…
...В июле следующего, уже 1901 г. среди дачников – только и разговоров об очередном бенефисе: «Тихо, тихо в богоспасаемом Пушкине!.. …Знакомого какого-нибудь встретит дачник, такого же «благополучного россиянина», как и он сам. Разопьют бутылочки две пива и выйдут на платформу, сядут на скамью, закурят папиросы.
Пускают голубые струйки дыма, молчат.
– Бенефис Рассказова в воскресенье, – скажет один, увидав на телеграфном столбе афишу.
– Да… Надо бы пойти… Как подумываете?
– Надо бы, а только ходить далеко. Есть проход через владения Камзолкина, да не пускают…
– Ну, и вы не пустили бы на месте Камзолкина…
– Почему?
– А потому, что беспокойно… Идут ночью, разговаривают, хохочут, песни поют, кому приятно?.. Вон, Щенковы любезно устроили проход к реке через свои владения, дорожку даже утрамбовали, мостики сделали, а господа дачники за эту любезность идут, да силу пробуют, решетку ломают!.. Было время, когда Щенковы свою березовую рощу отдали в распоряжение дачников, а дачники молодые деревья ломали и рубили, скамьи выворачивали, ну, и загородили из-за этого рощу… На будущий год, говорят, и Морозовы свой сад загородят по этой самой причине; совсем негде гулять будет…
– А на бенефис-то Рассказова все-таки надо пойти – все лето он дачников тешил, все свои силы «кругу» нашему отдавал…
– Правильно… «Мнимого больного» ставит, а там у него коронная роль.
– Он, батюшка, везде хорош… В «Дочери русского актера» он и пел, и плясал, всю публику распотешил вместе с госпожою Бахмачевскою… Надо пойти, непременно надо!..» (А. Пазухин // «Московский Листок», 28.07.1901)…
Анонс: «Пушкино, (Общественный круг). В воскресенье, 29 июля, бенефис А.А. Рассказова…».
И отклик о событии: «В последнее воскресенье в летнем театре Пушкино состоялся бенефис талантливого А.А. Рассказова, поставившего комедию Мольера «Мнимый больной». Рассказова знает и любит вся театральная Россия – является он, разумеется, любимцем и пушкинской публики, так как он в течение нескольких лет с успехом руководит спектаклями на сцене летнего театра. Сбор был полный, и прием бенефицианту публика устроила необычайно сочувственный. Ему шумно аплодировали при выходе, громом аплодисментов сопровождая каждую его сцену. А.А. Рассказов, действительно, очень хорошо играет роль Аргана, да и вся комедия была разыграна весело»… («Московский Листок», 01.08.1901)…
Сезон закачивался: «Сегодня на кругу подмосковного Пушкина последний бал…. Финальный бал обещает сегодня быть очень оживленным: о нем говорят, к нему готовятся. Пронесся слух, что в заключительной мазурке примет участие и любимец пушкинцев, устроитель местных спектаклей и вечеров А.А. Рассказов. Тряхнет артист стариной и покажет, пожалуй, танцующей молодежи наших дней, что «в старину живали деды веселей своих внучат»… («Московский Листок», 15.08.1901)…
Через год театральной легенды дачного Пушкино не стало…
…«Без особой торжественности, но трогательно, проводили вчера из Пушкина тело скончавшегося артиста Александра Андреевича Рассказова.
День выдался чудный, яркий и ликующий, день редкостный по настоящему лету. По какому-то странному недоразумению, вынос был назначен необычайно рано – в семь часов утра; рано отслужили литургию, рано состоялось и отпевание. В начале десятого гроб с останками покойного уже несли при пении певчих по аллее Пушкина, от церкви до вокзала железной дороги. Говорят, виновато в этом управление дороги, потребовавшее, чтобы траурный вагон был отправлен в Москву с одним из ранних поездов.
Тут, очевидно, руководились простым соображением: поскорее отправить – и с плеч долой!..
Но благодаря этой поспешности, в церкви и на проводах было гораздо меньше местных дачников, чем того заслуживал любимец Пушкина – Рассказов.
Никто не подозревал поспешности, все рассчитывали на то, что обедня состоится в урочный в местном храме час – и вот многие пришли только для того, чтобы с грустью посмотреть на запертый уже товарный вагон, в котором покоилось тело любимого артиста… Поспевшие к последнему моменту дачники громко негодовали на то, что проводы артиста, которому так много обязано Пушкино, точно нарочито скомкали…
Впрочем, все это не лишило эти проводы той доли трогательности, которая в подобных случаях несказанно сильнее торжественности.
Особая обстановка проводов, напоминавшая простые деревенские проводы, пение певчих, звонко разносившееся по затерявшимся в лесу дачам, небольшая, но грустно настроенная группа провожатых – все это так мало соответствовало шумным успехам Рассказова в жизни, что невольно наводило на ряд грустных и трогательных размышлений. Все, мол, суета сует…
И то сказать: Рассказов, при жизни очень ценя успех у публики, чуждался оваций и особых, специально на него направленных, чествований. Он с отвращением говорил о частых в последнее время «актерских юбилеях», и сам лично ни за что не согласился праздновать свой личный юбилей, хотя, кажется, именно в прошлом году исполнилось 50 лет его служения русской сцене. Он был необыкновенно скромен по природе, и эта скромность отмечала весь его жизненный путь. Скромно он явился в Пушкино, чтобы заведовать театральным делом на общественном кругу, скромно вел это дело и скромно ушел вчера из Пушкина туда, откуда уже нет возврата…
Я убежден, что если бы вчера он мог видеть скромные, но трогательные проводы своих останков – он остался бы ими вполне доволен…
Кстати, позвольте тут исправить досадную описку или опечатку, вкравшуюся в немногих строках, посвященных мною на днях памяти покойного Рассказова.
Поспешно набрасывая эти строки, я упомянул в них имена светил того созвездия, в сиянии которого покойный Рассказов выступил на сцену. В числе других упомянул я и Садовского Прова, но в поспешности, очевидно, неясно вывел буквы, и в газете рядом с именем знаменитого Садовского появилось имя г. Правдина… Это вдвойне досадная описка: во-первых г. Правдин, благополучно здравствующий и ныне, в то славное прошлое еще не украшал собою сцены Малого театра. Во-вторых, если г. Правдин и может быть причислен к разряду светил, то уж, во всяком случае, не к числу тех светил, которые составляли созвездие славнейшей эпохи нашего театра!..
Всякому – свое.
Я считаю эту поправку тем более необходимой, что с моей легкой руки вчера допустила ту же ошибку еще одна московская газета, талантливо перепечатав у меня имена славных сподвижников Рассказова на Малой сцене» («Московский Листок», 31.07.1902)…
…Эти строки, по нашему разумению, скорее всего, принадлежат издателю «Московского Листка», Николаю Ивановичу Пастухову.
А в заключение – строки штатного репортера газеты, писателя Власа Дорошевича. Свой очерк, увидевший свет в том же 1902-м, он так и назвал – «А.А. Рассказов».
…«Какое старое это имя! Какого далекого, какого другого времени! Все те светила, среди которых небольшой, но яркой звездочкой горел в Малом театре его талант, давным-давно перешли в «труппу Ваганьковского кладбища».
Смерть словно забыла про старика.
– Наши все на Ваганьковском! – хихикая, говорил Александр Андреевич. – Кладбищенский отец дьякон основательно шутит, когда актера какого хоронят: «У нас на Ваганьковском-то труппа почище, чем у вас в Малом театре». А я держусь! На Ваганьковское часто езжу. То тот, то другой из сверстников подомрет. Езжу, – только назад возвращаюсь! И старик смеялся хитрым и довольным смешком…<…>
Настоящая деятельность Рассказова протекала при Щепкине, при Шуйском, при Садовском. «Настоящая деятельность», – потому что под конец своей жизни старик «больше не играл, а баловался» – «играл, чтоб не забыть», развлекался, чтоб не скучать.
Он жил на покое.
Жизнь началась для него трудно.
– Только тем и жил-с в молодых годах, что купеческих детей танцам обучал. Ведь мы в старину – и, батюшка вы мой, из театрального-то училища выходя, все знать должны были. Это не то, что теперь-с актеры пошли, которые ничего не знают: а мы и фехтованию, и танцам. Бывало, есть свободный вечер, в Замоскворечье и лупишь. Молодцы из «города» придут, купеческие дети к свадьбам готовятся. Огулом и учишь. Русским танцам, вприсядку. Но только купеческие дети больше французские танцы любили. Польку-трамблян, кадриль, вальс. Ну, и поклонам, и как даме руку подавать. Комплиментам тоже обучал. Из ролей комплименты брал и их говорить учил. Копеек тридцать-сорок в час платили. В старину-то просто было.
…Под конец жизни старик отдыхал в своем «имении», под Симбирском, на берегу Волги.
Он всех звал к себе:
– Поедете, батюшка вы мой родной, по Волге, ко мне в «Рассказовское ущелье» заезжайте. Благодать, рай! Потому и не умираю, что умирать не надобно. Господи, Боже мой! – в каком-то восхищенье восклицал старик. – Чего мне еще от Господа надобно! Живу, можно сказать, барином! Все у меня, слава тебе Господи, есть! Все свое, не купленное! И морковка, и капуста, и репка, и прочая овощь всякая, и ягоды, и рыбка своя, и творог, молочко, сметана, масло. И огород, и сад, и луг свой, и пристань.
– Велико у вас, Александр Андреевич, имение? – спрашивал кто-нибудь из непосвященных. – Много десятин?
– Одна.
И старик продолжал с упоением:
– Ягод захотел, – садовнику сказал: «Набери-ка, братец ты мой, мне к обеду клубнички!» Редисочки захотел, – огороднику сказал: «Натаскай мне редиски». Рыбки захотелось, – рыболову приказал, – своя стерлядь-то в Волге! Поехал куда захотел, – кучеру лошадь заложить велел!
– У вас, значит, много, Александр Андреевич, прислуги?
– Один. Он у меня, батюшка, за все. Он у меня и огородник, он у меня и садовник, он у меня и за кучера, он у меня и рыболов. Землю копает, крышу красит и постройки возводит, плотничает.
– Много получает?
Александр Андреевич пожимает плечами:
– Я его не бью. Голоден не бывает. Ест, что даю, сколько хочет. Чего ему еще? Он человек молодой! Другой раз дашь рубль, скажешь: «Что ты, братец ты мой, какой неряха? На тебе рубль, сходи в город. Ты человек молодой, жилетку себе купи, сапоги справь, чаю, сахару приобрети, в баню сходи, мыла купи, – ну, а на остальные развлекись!»…
Так доживал на покое и в довольстве свои дни и «торжествовал» Лев Гурыч Синичкин, как на закулисном языке звали Александра Андреевича Рассказова.
Он весь принадлежал прошлому, нового времени не понимал и не любил.
– И, батюшка вы мой, какие теперь актеры пошли! Жалованье спрашивает, ушам не веришь. «Тысяча двести рублей!» – говорит. – «В год?». Посмотрит так, губы отпятит, словно плюнуть на тебя хочет: «В месяц!». Потому и двойные фамилии имеют, что вдвойне жалованье получать желают. На Антона и на Онуфрия бенефисы берут. А прежде?..
И Александр Андреевич умилялся:
– Берешь в труппочку любовничка чистенького, брючки у него не порванные, сюртучок не закапанный, цилиндрик и на левую руку перчаточка. Душа радуется! Семьдесят пять рублей в месяц ему дашь, матери напишет, чтобы в поминанье тебя записала! А удовольствия от него публике сколько угодно. Приятно такого молодого человека на сцене видеть. Вот тебе и семьдесят пять рублей!..
И Александр Андреевич смотрел победоносно. Словно хотел сказать:
– Вы, нынешние, по тысяча двести рублей, ну-тка!
– Теперь, помилуйте, батюшка вы мой, какой актер пошел? – жаловался он. – Не актер, а магазин готового платья. «Я, говорит, – меньше восьми сундуков с собой не вожу!» Он любовника играет, – а на нем костюм сто двадцать рублей стоит. Портному только и смотреть! А в мое-то время! Служил я в Малом, – вдруг говорят: «Ты завтра Хлестакова играешь!». И воссиял, и обомлел. Карьера! А играть-то в чем? Хлестаков сам говорит: «пустил бы фрак, да жалко. Фрак от первого портного из Петербурга». А жалованья-то получал…
Я не помню в точности, сколько именно говорил A.A. Рассказов. Кажется, что-то около 7 рублей 33 коп. в месяц, – «капельдинерский оклад».
– На что тут «фрак от первого портного» заведешь? Что мне делать? Побежал я на Толкучку. В те поры хорошие портные, чтобы материала не портить, сначала, для примерок, из нанки костюмы шили. А потом уж дорогое сукно и кроили. «Нет ли, – спрашиваю, – пробочки?» Нанковые брючки и купил с костюмчиком за полтора целковых. Сшит-то у первого портного, – сразу видно. Что и требуется. А материал – кому дело? Так-с в нанковых брючках Хлестакова и сыграл. И успех имел, вызывали всем театром… А городничего играл Щепкин. С ним выходил кланяться… А нынешние в вигони играют, да и то подавай им английскую…
Он был анахронизмом. Анахронизмом для нашего времени, когда, за театром официально признают «государственное значение», когда театральный мир требует для себя того, чего не имеет даже печать, – особого, постоянного, твердого законодательства.
Александр Андреевич принадлежал к тому времени, когда актеру говорили:
– Переходи ко мне, я тебе пенковую трубку подарю.
Смотрел на себя, как на «увеселителя». И как ни гордился своими великими сверстниками, но, когда говорил о себе, тона всегда держался какого-то извиняющегося.
Словно прощенья просил, что таким пустым, в сущности, делом занимается.
– Ибо что есть актер?..
Я любил старика, потому что он дал мне своей игрой много хороших вечеров.
И старик относился ко мне с расположением, потому что знал, что больше всего я люблю искусство, и что жизнь в моих глазах только модель для искусства.
В Нижнем Новгороде, на ярмарке, Александр Андреевич часто захаживал ко мне и беседовал по-приятельски и по душе.
Он служил тогда у Димитрия Афанасьевича Вельского.
– Помилуйте, батюшка вы мой, какие теперь антрепренеры пошли! – жаловался старик. – Горды стали! Горд, – а сборов никаких. И актер нынче горд. Все горды! Горд, – а в бенефис три рубля сбора. Вот хоть бы взять Дмитрия Афанасьевича. Он человек хороший. Да нешто так театр держат? Помилуйте! Держит театр на ярмарке, – ни он к купцам, ни он по лавкам. Нешто так в наше-то время делалось? Смотреть жалко-с! А актер?! Этакое жалованье получает, а чтоб об антрепренере подумать, чтоб среди купцов знакомства завести, приятелей, – нет его. Уж я, знаете, вчуже истосковался. «Надо, – думаю, – человеку помочь!». По лавкам сегодня пошел.
– Ну, и что же, Александр Андреевич?
Старый актер посмотрел на меня торжествующе:
– Шесть лож, да кресел штук пятнадцать!
Он рассмеялся довольно, радостно.
И гордо ткнул себя в грудь:
– Все из-за меня-с! Ну-ка, пусть их молодые дорогие попробуют!.. Меня, слава тебе, Господи, благодарю моего Создателя, по ярмарке знают. Многих я еще купеческими детьми знавал. Теперь сами в хозяева вышли и меня, старика, не забывают. Надо как? Пришел, про торговлю спросил, в делах участие высказал, о ценах потужил, прошлые времена вспомнил. Купцу это приятно. В палатке, над лавкой, наверху, посидел, водочки выпил. Говоришь: «Все равно, будете покупателей угощать. Угостите их нашим театриком. Взяли бы ложу, кулечек с собой. Коньячку, красненького, фруктов. В антрактах-то коньячку. Любо-дорого! И покупателю лестно, и вам приятно, а нам – хлеб. Чем в трактире-то сидеть! Купец и сдается: «Ладно!» Александр Андреевич махнул рукой:
– Так нешто с нынешними можно? Горды! Сказал им, подал совет от чистого сердца, – посмотрели так, словно я их человека зарезать зову. «Театр – не кабак!». Тьфу! Словно если купец в антракте коньяку выпьет, так ты хорошо Гамлета играть не можешь! Он коньяк пьет, а не ты. Купец после коньяку-то еще расположеннее.
– И много знакомых обошли, Александр Андреевич?
– Да нынче после обедни три ряда обходил. Зайду: «Вот, мол, „Вокруг света в 80 дней“ для вашего удовольствия ставим. Расходы большие. Что одна постановка стоит. Поддержите!» Ну, спрашивают: «А потешить, Александр Андреевич, обещаешь?». Только глазом мигнул, – они уж ржут. «Не извольте, мол, беспокоиться». Роли-то у меня там никакой нет. Английского судью какого-то, будь он трижды проклят, в одном акте играю. Только и слов у него: «все будет сделано по закону». Прямо идол. Однако, я так, батюшка, надеюсь, эти слова произнести, чтоб купцов за весь вечер утешить. И лестный аплодисмент вызову.
– Как же это так, Александр Андреевич? Одной фразой?
Он хитро и самодовольно прищурил глаз:
– Одной фразой-с! Интонацийку подберу! Тон дам. Так это самое «по закону» произнесу и жест сделаю, что сразу видно, что речь о «хапензигевезене» (взятке. – И.П.) идет!
– Что вы, Александр Андреевич! Английские судьи не берут!
– Да ведь для купцов! Батюшка!..
За кулисами во время репетиций актеры смеялись:
– Синичкин роль учит!
Александр Андреевич, запершись в уборной, на тысячи ладов пробовал произносить фразу:
– Все будет сделано по закону.
И на спектакле произнес ее так, что театр заржал. А с галерки долго орали:
– Бис!..
На следующий день Александр Андреевич явился ко мне сияющий и торжествующий:
– Присутствовали?
– Поздравляю, Александр Андреевич!
– Сегодня, батюшка вы мой, два балыка, да икры паюсной самой лучшей, да полцыбика чаю от благодарных купцов прислали. Да один знакомый суконщик к себе звал, – на костюмчик драпу отрезать!..
И он перечислял эти трофеи, словно полученные лавровые венки.
– Поздравляю, Александр Андреевич, поздравляю!
Александр Андреевич вскочил:
– Нет-с, благодарность какова! Рассказываю вчера режиссёру, как по лавкам купцов звать ходил. А он, вместо того, чтоб «спасибо» сказать, скосил на меня морду, как середа на пятницу, и этак сквозь зубы: «Напрасно, – говорит, – Александр Андреевич, вы это делаете!» А? Купцы пришли, – и это напрасно! Хотел плюнуть, – еле удержался. Вот вам люди!..
Я любил слушать эти рассказы. Словно другое, отжитое, умершее, невозвратное время говорило устами этого старика. Он был, кажется, последним «законченным типом» приниженного актера старого времени, которое зовут «добрым». Навстречу этим старикам, словно конфузившимся своей дорогой, своею любимой профессией, пришло племя новое, смелое, гордое, которое высоко держит голову, сознает свое достоинство, свое значение.
Только вот играет это племя скверно.
Это жаль»…
Подготовил
Игорь Прокуронов
P.S. С электронной версией книги «ОБЩЕПОЛЕЗНЫЙ КАЛЕНДАРЬ: ЧЕТЫРЕ ВРЕМЕНИ ГОДА В ПУШКИНО» можно ознакомиться и скачать в Интернете по адресам: https://vk.com/wall322248727_551 и https://yadi.sk/i/xwK3RBQUCzw4uw.
В ней собраны воедино – по материалам, опубликованным на нашем сайте в 2019 г., – рассказы о праздниках и приметах на каждый день года, сведения о православных храмах, примечательных местах, событиях и людях Пушкино и его окрестностей.
Комментарии