Продолжаем публиковать народный календарь пушкинского краеведа Игоря Прокуронова. В этот раз праздников не так много, но зато появились интересные материалы более чем 100-летней давности.
ОТ ТРИФОНА ДО ЛУКИ
ОКТЯБРЬ-ГРЯЗНИК
Так называется раздел в книге нашего писателя А.Н. Стрижева «Календарь русской природы».
Вот он…
…«Дни стоят еще на диво погожие, сухие. В полдень через облачные гряды проглядывает солнышко, разливая кроткое, прощальное тепло. Разгорается холодный пожар примолкшего, пышно разодетого леса. Шелестит бронзовая метель листопада. Лист потек, посыпался, знать, пора приспела. Листвяной дух свеж, звучен, с грустинкой. Золотые порывы осени преображают лес, чтоб холода не застигли его врасплох.
Кончился журавлиный лёт. Засвистели ветры, перебраниваясь с падающей листвой, непрестанно подергивая тусклую гладь пруда. Кряжистый, корявый дуб роняет литые желуди. Сиротливо дозаривают ягоды калины да собранные в горсточки монисты брусники. Осень безжалостно глушит прощальную симфонию красок.
Набегающие сиверы – холодные ветры неустанно твердят: на подступах ненастные, рано потухающие дни. Скоро зачередит дождь со снегом, и не миновать времени, когда целиком оправдается народная поговорка: «В осеннее ненастье семь погод на дворе: сеет, веет, крутит, мутит, ревет, сверху льет и снизу метет». Распутица, кисельница, октябрь-грязник. Покатились деньки один другого короче. Но как лучезарна улыбка погожего полдня! Октябрь еще тешит и сухими, отменными деньками, и яркой зеленью трав, и цветами-хладолюбами.
С голубого неба опять сияет солнышко, воздух прозрачен и тих. В такую-то пору особенно великолепен облик осени. Дивное диво красок и оттенков листвы, от бледно-желтых до карминных и фиолетовых. Не налюбуешься отпавшими листьями от выжелтевших берез и вязов. Свевает, шуршит краса деревьев, в лесу стало просторно и светло.
В народном месяцеслове об октябре говорено так:
Плачет октябрь холодными слезами.
Если в октябре лист с березы и дуба опадет не чисто – жди суровой зимы. <…>
Октябрь землю покроет где листком, где снежком.
За краткой золотой осенью, обнимающей первую половину октября, предстоит слякоть предзимья, дожди и снег. По утрам остекляются ледком лужицы, с холодеющего луга подолгу не сходит тяжелая роса.
В осеннем небе уже пронеслись клином журавли, веревкой – гуси, кучками – скворцы. Теперь черед за утками: покинут гнездовья с появлением молодого льда.
В холода поближе к людскому жилью перебираются галки, вороны и сороки. Полевые воробьи пока косяками носятся над грядками с кочанной капустой: обирают насекомых, жируют. Со снегом и они в деревню пожалуют. Пока на садовых рябинах пируют пролетные дрозды, наш красногрудый зимовщик-снегирь отсиживается в перелесках. Освоится с дороги, пообвыкнет, и уж, глядь, и он объявился у домов. Не отстанут от снегиря синицы, хохлатые свиристели и ловкие поползни, скачущие по стволам вниз головой. Глухарь в дубравах набивает зоб мелкими камушками: перетирает пищу. А его сородич – тетерев подыскивает кормные угодья – березняки. Там ему давно приготовлено угощенье из почек. Хлопотунья белка – в поисках крепких грибов и полновесных орехов. Впрок откладывает лишь самое лучшее, зима научит премудрости. Домовитый барсук тоже делает запасы и отъедается в дубах желудями. Глубже закапывается сын подземелья – крот. На глубине он перезимует в тепле и довольствии. <…>
На лугах еще не померкли ромашники-поповники, приземистые белые звездчатки, а возле речек вторично зацвели гравилат и ползучая живучка.
Очищаются воды прудов и речек. Ряска, еще недавно так зеленевшая по краям излук и затонов, опустилась на дно, вместо нее теперь по прогалинам ходит легкая зыбь. Все реже радует клев на мелководье: рыбы скатываются в зимовальные ямы – ятовья.
Осень. С грустью прошуршишь палым листом, с тревогой. Но стоит увлечься в глубь леса, и карнавал красок закружит, развеселит. Очарованье, очарованье какое! Есть ли в году время, подобное этому? Нет, «пышное природы увяданье» неповторимо, и владелец золотой осени – октябрь средь братьев-месяцев самый нарядный, самый живописный. Особенно спервоначалу. <…>
Когда седые инеи прибьют травы, на лугах могут попасться еще цветы запоздалые: то сиротинкой выглянет ромашка с обношенным венчиком лепестков, то упрямо выставится белая яснотка. И уж совсем не редкость вездесущий одуванчик. Под ногами то и дело пылит «дедушкин табак» – перестоявший дождевик, по-другому – «заячья картошка».
Рачительные крестьяне в старь стародавнюю торопились до ледостава спустить в омуты бочки с засоленными огурцами. Там подо льдом температура воды, как известно, ниже плюс четырех градусов не падает. Лучших условий для хранения овощей и не найти. К весне бочки поднимали из воды, и на столе появлялись хрусткие, недуплистые, хорошо просоленные огурцы»...
* * *
В последней декаде октября каких-то «особенных» дней почти и нет.
Но все же давайте посмотрим.
21 октября.
Трифон и Пелагея
В этот день принято заниматься зимней одеждой, готовясь к наступающим холодам: «С Трифона-Пелагеи все холоднее», «Трифон и Пелагея шубу да рукавицы с полатей достают». «Трифон шубу чинит, Пелагея рукавицы шьет».
Стужа да нужа – нет их хуже.
Если до Трифона и Пелагеи с березы не опали листья, то снег ляжет поздно.
Именинники: Пелагея, Таисия, Трифон.
Восход солнца 07:11
Заход 17:15
Долгота дня 10:03
22 октября.
Яков Студеный
В эту пору заготавливали дрова на зиму, приговаривая: «Осеннее полено горит жарко, вешнее и летнее ему не чета, спорины в них нет».
«Яков белую крупицу на землю посылает, тропы остужает, день карнает».
Ходили в лес за сыроежками (до этого дня они еще растут).
Если с утра дождь – к вечеру снег сугробами будет лежать.
Именинники: Андроник, Максим, Петр, Яков.
23 октября.
Евлампий и Евлампия (Лампея)
День значительно уменьшается: Евлампий лучину отщепляет, огонь вздувает, потемь стращает».
Примечали погоду по месяцу: если его рога повернуты на север, то быть строгой зиме, и снег ляжет на сухую землю, а если рога на юг – скоро зимы не жди, до Казанской (4 ноября) будет грязь и туман.
Именинники: Андрей, Антон, Евлампий, Евлампия, Ефим, Илларион, Кирилл, Кузьма, Михей, Павел, Савва, Сергей, Яков.
24 октября.
Филиппов день
По народному поверью, в этот день «Кичига и ворочь (лопасти водяного колеса) спорят».
На Филиппа крестьяне возили на мельницу зерно молоть.
Если ляжет иней, то ожидай больших снегов, а если день начнется туманом – быть оттепели.
Именинники: Зинаида, Феофан, Филипп.
25 октября.
Ондрон и Пров
По поверью, Ондрон метет звездный двор, свод небесный: «Он один по ночам с метлой ходит, всякий сор с небесных хлябей сметает, скрывни луны сторожевым ключом открывает». Встарь говорили: «На Ондрона можно шестом до звезды достать, совком звездной россыпи почерпнуть».
На Прова смотрели на звезды и гадали по ним о погоде и урожае: яркие звезды – к морозу; тусклые – к оттепели; сильное мерцание звезд синим оттенком – к снегу.
Именинники: Иван, Кузьма, Макар, Пров, Тарас, Федот.
26 октября.
Агафонов день
На Агафона наводили «банное обиходье» — на полке протопленной бани настаивали целебные травы и выгоняли из нее банника.
Банник, банный – дух бани, опасный для моющихся. Он жил в бане и бросался горячими камнями, плескал кипятком и даже сдирал живьем кожу с любителя попариться. Если от него не убежишь, – правильно, задом наперед, – то зловредный дух может запарить до смерти. Банник приходил в баню после третьей пары, поэтому после помывки ему оставляли немного воды в кадушках и кусочек мыла, а в углу – веник; чтобы отбить у него охоту вредить. Когда же строили новую баню, в жертву приносили черную курицу: задушенную и неощипанную курицу закапывали под порогом. А тот, кто ходил в «нечистую», поганую баню, не мог в тот же день идти в церковь.
Если в этот день идет дождь или снег, то до Введенья (4 декабря) быть оттепелям.
Именинники: Вениамин, Карп, Никита, Злата, Трофим.
27 октября.
Параскева Пятница.
Прасковья – грязниха, льняница, порошиха.
Параскева Пятница – бабья святая, женщины повсюду считали ее своей заступницей. Она ходит по земле в виде молодой женщины и примечает, кто как живет, как соблюдает обычаи, запреты и проч. Кого-то наказывает, других милует и даже награждает.
Крестьянки в этот день начинали мять и трепать лен. На деревне устраивали «льняные смотрины»: вытрепанный лен-«первак» демонстрировали друг другу, хвалились своим рукодельем. Девицы старались показать свое искусство женихам и будущим свекровям.
На день Прасковьи-льняницы кашу из пшена нового урожая заправляли свежесбитым льняным маслом. То была обрядовая трапеза, во время которой благодарили Бога за «первинки» – новое пшено и свежее льняное масло.
На Грязнуху не бывает сухо.
Обычно в этот день погода бывает неустойчивой: «Грязниха ни колеса, ни полоза не любит, так как едет на рябой кобыле».
Если большая грязь – до зимы осталось четыре недели, а выпавший снег сразу устанавливает зимний путь.
Именинники: Игнатий, Назар, Николай, Прасковья, Протасий.
28 октября.
Ефимий Благочестивый
«Ефимий холодом корни трав и деревьев с землей смыкает, всякое насекомое в жухлой траве укрывает, сон навевает».
Если на Ефимия снега надует, к осени хлеба прибудет.
Именинники: Денис, Ефим, Иван, Лукьян, Никита.
29 октября.
Лонгин Сотник
Лонгин Сотник – целитель глазных болезней.
В этот день зимние одежды выносили из сундуков на мороз, потому как полагали, что на Лонгина «солнечный свет морозцем прихвачен, добр и целебен».
Если в этот день небо заплачет – следом за дождем и зима придет.
Именинники: Евпраксия, Ефросинья, Лонгин.
30 октября.
Осий
На Осия мужики втаскивали на повети телегу: «На Осия – колесо с осью до весны расстаются, дай роздых лошади».
Быстро тает день – не привяжешь за плетень.
Кошка крепко спит – к теплу.
Именинники: Андрей, Антон, Демьян, Кузьма.
31 октября.
Лука
Святой Лука считается наставником живописи и иконописи: «Не то дорого, что красна золота, а то, что доброго мастерства». В день Луки приговаривали: «Всякое умение трудом дается», «К чему душа лежит, к тому и руки приложатся», «На образа взглянешь, свят не станешь».
В старых книгах. дается совет в этот день «не есть острой еды». Полагали, что Лука «гниль» из человека выводит, «Ворогушу-гнетуницу прочь отсылает – за семь верст синих, в болотину. Пока она кусты голубицы да вереска к земле пригнет, человек силы соберет».
Если на Луку снег не выпал, зима не скоро настанет.
Именинники: Гавриил, Лука, Осип.
Восход солнца 07:32
Заход 16:53
Долгота дня 9:20
* * *
А теперь – очерк М. Былова «Лес осенью», напечатанный ровно сто двадцать лет назад, 24 октября 1899 г., в «Московском листке» – газете нашего былого дачника и издателя Н.И. Пастухова.
…«Наскучили мокрые избы с грязною дорогой под окнами, наскучили непроглядные осенние туманы, заволакивающие простор полей и лугов, – пойду-ка я в любимый лес, пройдусь по любимым тропинкам и прогалинкам, по которым, кажется, еще так недавно собирал я белые грибы, подберезовики и подосиновики, загляну и на мшистые уклоны с кочками, по которым минувшим летом красовалась крупными кистями кроваво-красная брусника, и на сечу (вырубку. – И.П.), между пнями которой так много было земляники, быть может, и ныне встречусь с зайцами и тетерьками, которых за лето уже привык встречать на излюбленных ими местах…
Смешанный лес: есть тут и заросли сосняка, и углы ельника, а больше береза с осиной и с ольшняком по низинам. Однако и здесь, и над лесом, и в лесу все та же голубоватая сырая мгла, а под деревьями за непогодную осень так «наводопело», что где ни ступишь, из-под ноги вода выжимается, и я пошел по наезженной покосниками и дровяниками дорожке.
И в глухую осень лес не безмолвствует. Внизу, под деревьями, тихо, поверху, между ветвями сосен и елей – и глухой шум, и какое-то болезненное шипение, словно жалуются деревья, что им холодно под этим ровным, сырым, действительно холодным, пронизывающим ветерком.
На старой, засыхающей сосне крупный пестрый дятел с ярко красной головой долбит еловую шишку, – далеко слышны дробные удары его здоровенного носа, гулко звучит и засыхающая сосна под этими ударами.
«Пинь-пинь, та-ра-ра». Это синица «князек» цепляется и перепархивает по березе, а выше, на верхушке дерева как стальной колокольчик звенит другая синичка – «гайка».
Через овражек со звонким чиканьем шумно перелетела семейка щеглов.
На самой вершине особняком стоящей ели сидит мокрая ворона и хрипло, словно подавившаяся, надоедливо каркает…
Кто-то пискнул в золотистом пышном мху, под густым кустом темно-зеленого можжевельника…
Где-то зашуршали листья… Оглядываюсь: в стороне через прогалину скачет заяц, – подскочил к опушке, присел, стоймя поставив трубчатые уши, прислушался, мне кажется, даже покосился в мою сторону и, успокоившись на мой счет, уже лениво заковылял в чистую заросль молодого осинника…
Иду дальше… Что-то профырчало над молодыми березками. По звуку слышу – тетерка пролетела…
Должно быть, сильнее налетел ветерок – слышнее шум вверху; где-то скрипит разорванная бурей береза.
Рыхлой, сырой грядой лежит на дорожке грязно-желтый и красноватый листопад. С взгорья, сквозь сеть березовых вершин, летом непроглядных, теперь я вижу густую зелень озимых полей, загиб темной волнующейся реки и овины с сараями береговой деревни. Мне слышится пение петуха, ржание лошади, лай собаки; кто-то протяжно зовет кого-то…
Но вот дорожка под прямым углом повернула направо – и я опять иду вглубь леса… Почти из-под ног моих, из-под куста можжушника «брызнул» еще заяц – и пропал, вот и логовище его в пушистом мху…
Две сороки беспокойно «захохотали», завидев меня, и плавно, неслышно потянули куда-то через ельник-молодятник.
Где-то постукивает и поскрипывает телега. Слышу: «Нно-о-о… леша-ай»...
Пегая маленькая собачонка выскочила на дорожку, остановилась как вкопанная, приподнявши ушки, воззрилась на меня, робко тявкнула и, опустивши шерстистый мокрый хвост, юркнула назад в густую заросль.
Потрескивают кусты. Вижу, тощая мокрая лошаденка едва-едва тащит воз хворосту; слева с вожжами в руках идет знакомый мне мужик.
– Запасаешься? – спрашиваю.
– Да. Знобить начинает, а около двора – ни прута.
– Что ж ты сырья-то навалил?
– А что?
– Измучается теперь твоя баба с растопкой … Только дым да шипенье от таких дров…
– Да бабе-то теперь больше и дела нет, как только около печки возиться… Не трожь ее, позаймается… Это она с голоду у меня мучается, а когда около печки-то сытно, она, баба-то, ничего у меня – ладная. И за это-то благодарение Богу, – свое берем, хоть не побираемся-то, хоть не воруем-то, – серьезно закончил мужик, повертывая лошаденку, – нно-о… держи вправо-то…
И правда: мои однодеревенцы счастливы, – у них свой лесок, и дровяной, и даже бревенчатый. Уж и распоряжаются же они по нынешнему времени – бесценным своим угодьем!..
Вон, звенит топор. На мшистой прогалинке особняком, красовалась темно-зеленой пирамидкой елка-двадцатилетка; знойным летом я с наслаждением отдыхал в ее ароматной тени, любуясь ее мощью, а к осени, сбирая вокруг нее крепкие темно-зеленые рыжики, – и вот я вижу, наш лентяй и горлопан мирской Савоська прежде времени и под корень рубит излюбленную мною красавицу.
– Что ты делаешь, варвар? Да ты бы чащу вырубал…
– Здеся сподручней, – сипит мужик. – Поди-ко, из чащи-то и не вытащить ее, ель-то, ишь она какая суковастая, а тут-то способно, хоть пляши вокруг нее, а не то, что с возом оборачиваться…
– На дрова-то можно бы и молодятнику порубить…
– Все едино канителиться-то, что с молодятником, что с целым древом… А тут, вишь, и тебе сучья, и тебе бревешко, а вершник – особо статья… Сучья-то с вершником в дрова, а бревешко-то в кабак… Два раза тепло будет, – даже осклабился Савоська.
Я поторопился дальше. Еще хуже бывает: бревешко-то из лесу прямо в кабак, а вершник с сучьями на гнильё останется в этом же лесу…
Впереди послышались детские голоса.
Из густого ольшняка с треском вылезает знакомая мне Луша-вдова, тащит на себе добрых полвоза сушняка; за нею детишки ее, Васютка с Анюткой, тоже с вязанками за спинами.
Выбравшись на дорожку, баба сбросила с себя беремя, даже охнула от устали и рваным грязным фартуком утирает вспотевшее лицо. И детишки ее едва дышат от непосильной ноши, пофыркивая покрасневшими носишками.
– Да ты, баба, жадничаешь: разве можно так надрываться, – вздумалось мне пожалеть вдову. – Да ты бы у брата, у Архипа-то твоего, лошадку выпросила до лесу-то…
– Ну, вот еще, – от устали едва хрипит баба. – Вишь, у меня своя пара, – кивнула она на детишек, – да сама в корень, вот и тройка удалая… С утра-то до вечера обернем два раза, – вот у нас и воз дров… А у братца только одолжись – он тебя за лошадку-то, Бог даст, жать позовет, да тогда, когда мне самой денек-то стоит шесть гривен… Братец-то у меня с мозгом… Он тебе, пожалуй, и смилостивится на вдовью сиротскую долю, а потом с тебя же и возьмет за свою милость – втрое… А мы, пока на досуге-то, сами принатужимся… Берись-ка детки, берись, с передышечкой-то только-только к вечерку потрафим… Ну-ка-а... держись, Лукерья… – подбодрила себя баба, взвалила на спину беремя, согнулась под ним в дугу и пошла дальше, пошатываясь даже на ходу от непосильной ноши. Плетутся за ней и ребятишки ее: старшенький, Васютка, тоже с вязанкой за плечами, а маленькая Анютка волоком тащит три «лобазины» березовых.
Гляжу им вслед. Все трое мокры по колена, из стоптанной обуви глядят покрасневшие пальцы, отсыревшая рвань с прорехами едва-едва покрывает тощие плечи… И не робеют! Мать-вдова шутить готова, а детишкам ее хочется даже игрануть по пути…
Счастливцы!..»…
* * *
А предлагаемые иллюстрации – «оригинальные рисунки» художника Н. Хохрякова – все из осенних Приложений к «Московскому Листку» конца XIX – начала ХХ вв.
Полюбопытствуйте!..
За календарем следил
Игорь Прокуронов
Комментарии