К 160-летию Московско-Троицкой железной дороги
Пушкино на дороге к Троице – 6
ПРОФЕССУРА, НАША НАРОДНАЯ ПЕСНЯ И ЖЕНА ТОЛСТОГО
…В 1840 г. увидели свет «Путевые записки» ИВАНА МИХАЙЛОВИЧА СНЕГИРЕВА (1793-1868) – историка, этнографа, искусствоведа, профессора Московского университета и чл.-корреспондента Петербургской Академии наук (См.: [Снегирев И.] Путевые записки о Троицкой Лавре… М., 1840).
Вот отрывки из нее.
Иван Михайлович Снегирев. Худ. Н.А. Мартынов
…«Дорога из Москвы в Троицкую лавру прежде называлась Переславскою и Ярославскою, потому что она идет в Переславль-Залесский и Ярославль; ныне она более известна под именем Троицкой… На этом богомольном пути встречаются места, запечатленные историческими воспоминаниями, они останавливают наше внимание и питают любопытство тем боле, что они имеют отношение к Сергиевой обители, которой вся почти дорога обязана своим населением. <…>
На 26 версте от Москвы лежит Пушкино, прежде Патриаршее, потом синодальное, а ныне экономическое село в Радонежской десятине, с каменною, на горе пятиглавою церковью XVII века. До сего только места доходили в 1812 г. французские мародеры, или, по произношению русских крестьян, миродеры, сожгли село и возвратились с дороги на Троицко-Сергиев монастырь – и не достигли предмета хищения.
Село Братовщина было местом отдыха Государей наших, ездивших и ходивших пешком на богомолье к Троице-Сергию: оно называлось дворцовым. Влево от дороги березовая аллея вела к Царским теремам. Карамзин еще застал похожее на амбар ветхое здание от времен Царя Алексея Михайловича, которое слыло Царскою вышкою, и упраздненную церковь. Императрица Елизавета Петровна построила здесь путевой дворец; Императрица Анна Ивановна в 1730 г. – каменную церковь во имя св. Николая; Екатерина II повелела там соорудить каменный дворец, который, однако ж, не кончен. На опустевшем нагорном погосте в самом селе, где недавно еще сломана деревянная церковь, видны стародавние надгробные камни с полуистертыми надписями и, между прочим, камень с надписью «Князя Михаила Голицына, умерш. в 1775 г. 80 лет от рождения».
Кроме сих памятников, Братовщина еще достопамятна умилительною встречей Михаила Федоровича Романова, умоленного на царство Духовенством и Боярами; здесь ожидали его Митрополит, Бояре, Окольничьи, дворяне и множество народа, стекшееся из сиротевшей Москвы в сретение к излюбленному Царю. Юный государь, испросивший себе благословение от св. мощей Преп. Сергия, отправился в свою столицу.
Путь этот, среди Ляхолетья облитый кровию, запечатленный убийствами и насилием врагов и изменников отечества, тогда обратился в путь торжественный и радостный…
За селом Большие Талицы богомольцы останавливаются помолиться в часовне на правой стороне, а на другой посмотреть пещеру в горе, вырытую тружеником Махрищского монастыря Антонием, который трудился 9 лет.
Пещеры при сельце Талицах. Часовня при сельце Талицах. Вид Махрищской пустыни. М.: Литография Бр. И. и В. Морозовых, 1899
От села Рахманова, по-старинному, Рохманцы, дорога раздвояется: вправо идет дорога на Воздвиженское, а влево – на Хотьков монастырь»…
* * *
Одновременно с «Записками» И.М. Снегирева были опубликованы заметки НИКОЛАЯ ДМИТРИЕВИЧА ИВАНЧИНА-ПИСАРЕВА (1790-1849) — писателя, историка, собирателя старины (День в Троицкой лавре. Соч. Николая Иванчина-Писарева. М., 1840).
Тут про наши места немного.
…«Вся дорога усеяна вереницами богомольцев. Я спрашивал: «Откуда?» — «Из Епифани, Ельца, Тамбова к Троице Сергия, — к Сергию Радонежскому». — О Русь! святая Русь! ты, несмотря на мудрования века, не престаешь теснить пути, стремясь к великому слуге Божию, к твоему вековому предстателю! Пусть мнимые наблюдатели смешают эти пешеходства с пилигримствами новой Италии: скажу из глубины сердца: нет! на Троицком пути я встречал прямое верование, прямую теплоту, прямое сокрушение простых сердец, еще не иссякшие в нашем отечестве. <…>
Я проехал село Братовщину, этот привал державных богомольцев.
Братовщина. С открытки нач. ХХ в.
Останавливаться там было не нужно: там уже нет следов ни древнего храма, ни Царской вышки, некогда столь известной. В этом селе был дворец Иоанна IV, и напоминал уже не о славном периоде его жизни: в нем принят быль дерзкий посол Девлет-Гирея после сожжения Москвы. В нем постиг Годунова первый удар мстящей десницы Провидения: там получил он весть о болезни жениха Царевны Ксении. Но здесь совершилась еще одна великая встреча: когда юный Михаил (Романов. – И.П.) шел успокоить сиротевшее царство и начать племя его Прославителей, сюда подвиглась святыня Московская при клике всего народа, — и коснувшийся древнего посоха державства, благословляемый Иерархами, приветствуемый вождями-спасителями, Князьями древних племен, Боярами и всеми людьми, — кропимый слезами матери, которая приносила новую жертву Авраама, отрок шел закрыть все раны отечества, или погибнуть в новых кознях. Велик, страшен быль предстоявший подвиг: но жены Россиян отрывали от грудей младенцев, клали их к ногам Михаила, — и Марфа (мать царя Михаила. – И.П.) предавала его воле Божией и народной»…
* * *
Вообще, 1840-е годы были богаты литературными описаниями Троицкой дороги.
Вот, например, отрывки из сочинения АЛЕКСАНДРЫ ОСИПОВНЫ ИШИМОВОЙ (1804-1881) – детской писательницы, автора «Истории России в рассказах для детей», «Рассказов для детей из естественной истории», «Рассказов о священной истории для крестьянских детей» и др.
Итак, «Каникулы 1844 года, или поездка в Москву. Соч. Александры Ишимовой» (СПб., 1846).
…«[Милая сестрица], ты согласишься, что …нельзя без особенного благоговения приближаться к святым стенам монастыря Троицкого. Все мы чувствуем это, и вероятно, этому чувству ты обязана подробным описанием моим, к которому я прибавлю теперь несколько слов и о дороге, по которой мы проехали до села Братовщины. <…>
Проехав 25 верст, мы увидели огромное село, выгоревшее недели две тому назад. Оно называется Пушкино, принадлежало прежде Патриархам, теперь казенное, и примечательно только тем, что в 1812 г. было последним пределом, до которого доходили французские мародеры, т.е. беглые солдаты. Они сожгли его и, не встретив никакого сопротивления ни от кого по Троицкой дороге, сами вздумали воротиться назад. Как не признать здесь какой-то высшей силы, остановившей их на этом месте для спасения Лавры?
В 8-ми верстах от Пушкина — и село Братовщина, где мы теперь. Оно также называлось некогда дворцовым, потому что и в нем останавливались для отдыха Государи наши во время путешествий их к Троицкому монастырю. Здесь был некогда и дворец: мы видели влево от дороги остаток березовой аллеи, которая, вероятно, вела к терему Царицы, потому что называется Царицыной аллеею. Впрочем, и здесь нет никаких других примечательных остатков: село походит во всем на наши обыкновенные деревни: только старинное кладбище его не походит на деревенское: на нем видны старинные надгробные камни с надписями почти истертыми. Лиза, несмотря на маленький дождь, ходила смотреть их, и срисовала на память Братовщины одну из развалившихся гробниц старого кладбища. На ней еще можно было прочитать надпись: «Князь Михаила Голицын, 80 лет от рожденія». Вероятно, старичок застигнут был смертию во время благочестивого путешествия к Троице.
Надгробие кн. М.А. Голицына в Братовщине. Рис. К.В. Лебедева, по: Полевой П. Могила князя-шута // Исторический вестник. Т. XXXIX, 1890. C. 171-174.
Николай Дмитриевич сказал нам еще об одной примечательности Братовщины: здесь была первая встреча ехавшему на Царство молодому Царю Михаилу Феодоровичу Романову: здесь ожидало Его Московское духовенство, бояре, и можно сказать, почти весь народ столицы, так усердно молившей Его принять престол ее. Какой интерес получает неважная теперь Братовщина при этом трогательном воспоминании о юноше-Царе и Его благочестивой матери, так долго медлившей дать свое согласие на то, чтобы сын ее возведен был наверх земного величия. Как счастлив и как достоин уважения народ, которого История может представить такой редкой пример истинного смирения!
Но довольно о Братовщине. Мы уже оставляем ее, и хозяева того дома, где мы обедали, пугают нас, что мы не приедем сегодня в Лавру, потому что дорога ужасно дурна. До сих пор мы ехали хорошо по шоссе, но здесь порядочное состояние его уже кончилось, и теперь оно продолжается до Троицы в самом жалком положении: средина испорчена невероятным образом, а по сторонам приготовлены груды материалов для поправки. Путешественники должны своротить с него и ехать вдоль протяжения его просто по полям, усеянным и кочками, и ямами, и лужами, и даже в иных местах канавками, вырываемыми для осушения полей. Можно вообразить себе приятности такого пути! <…>
Из Хотькова мы поехали опять по той же ужасной дороге, по которой ехали назад тому два дня, но прекрасная погода подсушила ее так, что мы гораздо сноснее совершили путешествие наше назад; однакож, все-таки лошади наши так замучились ямами и грязью, что мы не могли дотащиться до Братовщины к обеду и принуждены были остановиться в дрянной деревушке, где ничего нельзя было достать, кроме не слишком вкусных блинов, которые пекутся во многих деревнях по Троицкой дороге для проходящих мимо пешеходных богомольцев. Для этого блинопеченья устроены особенные домики, или лучше сказать, шалаши, где, кроме печки и той женщины или девушки, которая печет блины, могут поместиться, может быть, еще человека два или три. В этой скромной пекарне нет ни пола, ни стола, ни стула. Как не сказать, смотря на это жалкое устройство, что Русской народ не любит баловать себя: кажется, он никогда и не думал, чтобы можно было заботиться о каких-нибудь удобствах и во всей жизни вообще, а не только что во время работы. Однако ж, и которые из нас поели этих блинов, другие же напились только чаю во время отдыха лошадей, и потом отправились без всяких остановок до Москвы»…
* * *
Теперь – отрывки из воспоминаний СТЕПАНА ПЕТРОВИЧА ШЕВЫРЕВА (1806-1864) — писателя и поэта «тютчевского круга», профессора Московского университета и академика Петербургской Академии наук (см.: Вакационные дни профессора С. Шевырева в 1847 году. М., 1850).
…«Мне нужен был отдых от трудов академического года. Я хотел согласить его с занятием по сердцу. Ни на чем нельзя так отдохнуть человеку, утомленному кабинетной жизнью, как на пути скором и деятельном. <…> 24 июня я выехал из Москвы в Крестовскую заставу. <…> Катясь по Троицкому шоссе, наслаждаешься выгодами европейской гражданственности и в то же время вспоминаешь старинную Русь с ее царскими походами. <…>
…«Село Пушкино, как говорят, славится своими хороводами.
Думая, что в Иванов день они соберутся, мы остановились здесь напиться чаю.
Хоровод. Лубок. 1896 г.
Но хороводов не было. Соседняя фабрика отнимает праздничные дни у народа.
Труд, конечно, полезнее песен.
Несколько девушек в нарядных платьях сидело на лавке у одного богатого крестьянского дома. Невдалеке от них стоял молодой щеголь села, хозяйский сын: видный собой, в плисовой сборчатой коротенькой поддевке, которая сжимала стройный стан его, из-под нее видна была цветная пестрая рубашка, русые кудри вились из-под шляпы; сложивши руки, гордо стоял он и поглядывал на девиц. Видно было, что он щеголял собой и своим нарядом. «Что не водите хоровод, девушки?» – «Да вот, молодцы не затевают», – отвечали они, указывая на щеголя. «Что же, друг, не позовешь их?»– «Да куда мне звать, это наш дом. Вот они сами пришли ко мне в гости и незваные». «Вот и еще успехи цивилизации», – подумал я. Уж это нравы прямо из современных парижских водевилей, где мир теперь выводится наизнанку и девушки волочатся за мужчинами. Я думал, что вижу перед собой сцену из «Fièvre Brûlante» (тогдашняя популярная музыкальная постановка. – И.П.) в подмосковных костюмах. Грудные младенцы на руках у матерей и ребятишки, бегавшие около них, привлекали мое внимание. Как они бледны и тощи! Какой болезненный вид! Прежде это случалось с барскими детьми. Нравы родителей видны на детях. Грустно! Я прошелся по селу. Его веселая наружность мне полюбилась. Взошел на колокольню. Прекрасен вид на окрестность, извивы реки Учи его оживляют. Волновались поля будущей жатвой. Вдали видна фабрика. Она отняла у нас хоровод, но спасибо ей за то, что кормит народ и приучает его к честному труду. Сошел с колокольни, мы гуляли вдоль по селу.
По дороге тянулся обоз от Троицы. Впереди ехала кибитка. В ней сидел священник. Нас поразила благообразная красота его. Никогда еще не встречал я такого чудного лица, которого черты намекали бы так ясно на божественный лик, коему мы покланяемся на иконах. Кстати, такой прекрасный дар уделен служителю алтаря, особливо если черты души отвечают чертам лица. У нас, по какому-то предрассудку, совестно остановить внимание на прекрасном лице, как будто бы это не создание Божье, достойное изумления. Духовенство наше отличается вообще крепостью телосложения и свежестью сил: добрый признак его чистых нравов. Пускай иноземцы укоряют у нас это сословие в том, что оно слишком отделено от других. И прекрасно: таким только образом может оно уберечь себя и свои телесные силы.
Идучи по селу, я вмешался в народный разговор. Крестьянин всегда рад беседе с нами и весьма радушно принимает наше слово. В этом всего лучше выражается его добрая душа. Полет воздухоплавателя еще был здесь свежей новостью. Памятно мне слово одного простолюдина: «Сам себе смерть покупает». «Что бы вам так? – спросил я. – Ведь вот вы сколько трудитесь, сколько работаете, а то ли дело? Слетал на воздух да взял себе денежки». – «Нет, барин, страшно». – «Да ведь ты пойдешь же на смерть, если отдадут в рекруты?» – «Та ли это смерть, барин? Это служба Великому Государю». Величаво было это слово – и величав вид, с каким произнесено оно.
Люблю я беседу с нашим народом. Она для меня всегда поучительна и мыслию, и словом. Мысль его свежая, незаученная; таково и слово. Кроме того, последнее нередко бывает для меня отголоском из памятников древнего языка. Один владимирский плотник говорил мне недавно вместо «взялися» – «ялися» все сделать. Мне так и припомнилось выражение из Нестеровой летописи: «ялися по дань». Но владимирцы сознают, однако, что речь московская чище. «У нас во Владимирской губернии говорят серо», – так выражаются они и, приходя в Москву на работу, стараются поскорее перенять наше произношение и склад речи. Москву они уважают и любят за то, что она их кормит, но у них есть на нее и пословица, не совсем выгодная: Москва – кому мать, кому мачеха. В городе у нас считают они себя чужими, а потому и ходят серо – не щеголяют, но зато у всякого на селе, у того мать, у другого жена, бережет красную рубашку да синий халат к его возврату: придет плотник с Москвы к сенокосу домой – и тогда-то наряжается он в береженое платье и щеголем идет к обедне в сельскую церковь, где увидят его люди свои, знающие его и по имени, и по рождению.
И.П. Сахаров в «Сказаниях русского народа» говорит, что песня «Не будите меня, молоду» поется в селе Пушкине с каким-то народным торжеством и что московские жители нарочно ездят туда слушать эту песню. Мне хотелось поверить это на деле, и я обратился к одному из первых мастеров хороводных песен, который сказал мне, что эта песня поется здесь, как всякая другая, и что в ней нет ничего особенного. Неужели так скоро изменился обычай?..
Песня «Не будите молоду». Лубок. М., 1883 г.
Было пора ехать в дорогу. Хозяйка на прощанье приглашала опять на возвратном пути: к нам заезжают-де все лучшие господа, мы, эдак, из простого народа никого к себе не пускаем, как другие; у нас не такой-де дом; оно знаете, тово-вотко, нечисто… А!
Вот и аристократия в сельских нравах!»...
Авторское отступление.
Вот было бы хорошо, если бы наши певцы и певческие коллективы включали в свои программы, можно сказать, народную песню Пушкинского края «Не будите молоду». Глядишь, опять из Москвы народ потянется…
А кому интересно, можно прослушать записи в Интернете, их там – на любой вкус, от архивных записей до современных аранжировок. Стоит набрать: «Песня Не будите молоду»…
Вообще, историческая тема «Пушкино музыкальное» – это отдельный разговор. Если есть интерес, можно продолжить…
* * *
Но возвратимся к нашей профессуре.
Вот, в 1856 г. все тот же И.М. СНЕГИРЕВ издает ставший классическим «Путеводитель из Москвы в Троице-Сергиеву лавру».
Здесь такие подробности.
…«Пушкино. В семи верстах от Мытищ раскинуто по обеим сторонам реки Пучи (Учи. – И.П.) Пушкино, в грамоте Великого Князя Иоанна Васильевича 1504 г. названное Инобожскою деревней. [Здесь уважаемый профессор ошибся: в «Разъезжей грамоте вел. кн. московского Ивана III Васильевича сыну кн. Юрию Ивановичу на гг. Дмитров и Кашин с уездами от г-ка Радонежа и Переяславских станов и волостей. 1504 г., ок. июня 16» говорится о дер. Пушкино Инобожской волости Дмитровского уезда; это где Калистово и Радонеж-Городок в бассейне рр. Пажи и Вори. – И.П.]. Прежде оно было Митрополичьим, потом Патриаршим и Синодальным селом, а ныне удельным в Радонежской десятине; в делах Патриаршего казенного Приказа оно обозначено домовым Пречистой Богородицы Патриаршим, дворцовым.
По-видимому, название Пушкина заимствовано от реки Пучи, впадающей верстах в пяти от села в Клязьму. Здесь замечательны бумагопрядильные фабрики, доставляющие пропитание крестьянам. Возвышающаяся на горе пятиглавая, каменная церковь во имя Святителя Николая сооружена в 1642 г. Иосифом Патриархом; до 1753 г. в ней стояло Патриаршее место, обитое зеленым бархатом; но по указу Св. Синода, Ноября 12, вынесено оттуда.
Вид на село Пушкино. Со старинной фотографии
По описи 1747 г. в этом «селе Патриаршем на казенном дворе еще стояли поземные хоромы с четырьмя светлицами, залою и входными сенями; на светлицах было два чердака, обшитые тесом с кровлею, крытою в два теса по драни. На том же дворе стояли старинные Beтxиe хоромы и приказная горница. Двор конюший огорожен был заборами; на нем две избы с сенями, шесть денников, из коих один со стойлами; среди двора порубь над яслями, скотный двор обнесен забором». Таков был хозяйственный обиход Патриаршего сельского двора! Здесь останавливались на перепутье Святители, когда езжали в Троице-Сергиев монастырь.
Братовщино. Пропустим деревню Тарасовку на Клязьме и Новую Деревню, где деревянные избы заменены каменными домиками, остановимся в селе Братовщине, где течет ручей Калба, или Скалба, впадающий в Клязьму. Это Царское село, называемое в актах Браташино, Братошино и даже Ратошино, было подъездным (соименное ему, а именно Братовщина встретилось нам в Елецком уезде).
В конце села – каменная, нового, не отличного зодчества, церковь с двумя престолами в честь Благовещения и Покрова Богородицы, об ней упоминается 1644 г. в делах Патриаршего Приказа. Прежде она была деревянная, но Императрица Анна Ивановна построила здесь каменную.
За селом влево от большой дороги на запад березовая аллея ведет к Царским теремам, от коих остались только рвы фундамента и бугры. Здесь стоял путевой дворец, в котором останавливались для отдыха и ночлега Цари, нередко ходившие на богомолье пешком. В 1623 г. Царь Михаил Федорович праздновал сентября 28 новоселье в новых хоромах села Братошина; у стола его были бояре, окольничие, думной дьяк, дворяне, дьяк.
Карамзин в начале XIX столетия застал еще там ветхое строение от времен Царя Алексия Михайловича и упраздненную деревянную церковь. Строение это, походившее на анбар, слыло Царскою вышкою.
Императрица Елисавета Петровна построила в Братовщине деревянный дворец на каменном фундаменте; внутри его было 27 комнат и при них трои сени. Против дворца стояли четыре старые повалуши о двух жильях и въезжий двор; за ним разные службы. Императрица Екатерина II, полюбив местоположение этого Царского перепутья, в 1775 г. повелела там построить обширнейший каменный дворец, и для сего кирпичный дворец с четырьмя обжигательными печами.
Братовщинские пруды славились рыбою: в них 1665 г. сам Патриарх Никон с клиром своим ловил рыбу.
За дворцами был обширный сад во вкусе Голландском, с двумя уступами и лестницами, с галереями и беседками; в красивых куртинах насажены были плодовые деревья, вокруг их извивались дорожки; между липовых шпалер насажены кроновые деревья; по обеим сторонам сада тянулась березовая роща. Этот сад огорожен был заборами с двумя воротами и земляным валом. Еще в Московских газетах 1773 г. публиковалось о продаже в Братовщинском саду «разного садового слетья и ягод, кроме белых вишен и кедровых шишек». Теперь на этом месте пустырь, где едва можно найти следы церкви, дворцов, жилых строений и сада, которые стоили стольких трудов и издержек. Все это было и кажется, будто никогда не бывало…
Не одними памятниками царского обхода достопримечательна Братовщина, но и умилительною встречей в 1613 г. Царя Михаила Романова, умоленного на царство Духовенством и Боярами. Здесь ожидали его Митрополит, бояре, окольничие, дворяне и множество народа, собравшиеся в Братовщину из осиротевшей Москвы в стретение излюбленному своему Царю. Юный Государь, испросивший себе благословение у Преподобного Сергия, из Братовщины отправился в Москву, ожидавшую его с нетерпением. Путь этот, дотоле скорбный и запечатленный опустошением, неслыханными страданиями Русских и убийствами, обратился тогда в торжественный и радостный, возвещавший восстановление России…
Талицы. Эта деревня, подобно большой части сел и деревень по Троицкой дороге, с постоялыми дворами, кои также часто горят от неугасаемых самоваров и трубок. Она лежит на речке Талице, не единственной в России: потому что Соликамск также стоит на реке Талице, впадающей в Усолку. Селение это древнее, оно упоминается в договорной грамоте великого князя Олега с великим князем Димитрием Ивановичем 1381 г. У Талиц некогда бывал Царский стан в шатрах.
Миновав Талицкий мост, богомольцы останавливаются помолиться в часовне на правой стороне от дороги и посмотреть на другой стороне пещеры, выкопанные в продолжение 9 лет монахом Махрицкого монастыря Антонием, который погребен у часовни под тенью берез…
Рахманово. Это село также называлось Рахманцами. Ему дает историческое значение Рахманцовский бой в 1609 г. Князя Ивана Ивановича Шуйского с Сапегою; сперва осилили Русские, потом Поляки-литовцы, когда Феодор Головин, обратясь в бегство с сторожевым полом, смял половину большого полка»...
* * *
И в завершение, вот о чем.
Еще задолго до того, как в наших краях побывал Лев Толстой, по Троицкой дороге совершила путешествие его будущая супруга СОФЬЯ АНДРЕЕВНА, урожденная БЕРС. Тогда Софья Андреевна замужем еще не была. И графиней не была тоже…
С.А. Берс (погрудный портрет). 1860 г. Москва.
Сёстры С.А. Берс (слева) и Т.А. Берс (справа), нач. 1860-х гг.
И вот выдержки из ее «Поездки к Троице» 1860 г. (Дневники Софьи Андреевны Толстой… 1928).
«1860 июнь 14. Выехали мы в четыре часа утра, в дурном расположении духа и сонные. Люба и я сели в шарабан, мама́ на козлы, а Лизы две и Саша (ближайшие родственники Софьи Андреевны. – И.П.) в телеге. <…>
В Братовщину мы прибыли в 9 часов утра, как и предполагали, и остановились в лучшем постоялом дворе. Только что приехали, расположились с съестными припасами и съели целый пирог с грибами в одно мгновение. Затем принесли самовар. Я стала покуда разглядывать картины, развешанные по стенам. Они изображали портрет государя и государыни и митрополита. Кроме того, были две картины с французскими надписями и две духовного содержания. Саша лежит и читает Забавный календарь. Лиза петербургская и Люба хлопочут по хозяйственной части, мама́ моет посуду, а Лиза наша всем мешает, блажит, просит есть и покушается украсть из мешка карамели. Напившись чаю, я и Люба отправились спрашивать у мужика, по какому случаю стоит здесь часовня. Он взошел в избу и стал рассказывать целую историю, как в 12-м году перенесли с этого места церковь на другое, как потом хотели на этом месте строить трактир, но священник и церковный староста донесли владыке, т. е. митрополиту. Владыка запретил и велел на том месте, где был престол, поставить часовню.
Мы схлопотали себе купанье. Нас сведет на речку Скалду (Скалбу. – И.П.) дочь хозяина, 17-летняя девушка, по поводу которой отец ее, очень словоохотливый крестьянин, вел длинный философический разговор. Как трудно выдавать дочерей замуж, как не узнаешь людей и как люди обманывают. Судил он верно и по-русски. Он говорил, что у них обычай платить отцу за жену и что отец, в свою очередь, должен давать приданое.
Братовщина. 1903 г. Фотография из частного архива
Теперь мы пойдем отдыхать, вероятно, не заснем. Потом выкупаемся, пообедаем и поедем в 4 часа.
Я все время ждала и желала соседей. Мое желание исполнилось. Через тоненькую деревянную стенку пьют чай какие-то господа. Толстый господин, госпожа такого же объема, старушка и сухопарая, белокурая дочка. У них что-то ужасно тихо. Соседи не веселые. Я забавлялась, глядя, как они высаживались из брички. Им подставили скамейку, и они один за другим, хромая и охая, выгружались из экипажа.
…Мне здесь надоело, пора в дорогу. Да что-то вообще тяжело на душе. Ничто особенно не веселит, как бывало. (Нет действия без причины.) Стараешься забыться, да гадкие мысли так и лезут в голову.
Как предполагали, так и сделали. В 4 часа мы выехали из Братовщины. В телегу села Люба, я и Саша, а остальные поместились в шарабане. Дорогой мы вели довольно веселый, или, вернее сказать, приятный разговор. <…>
Вечер 15 июня 1860. Снова мы возвращаемся домой. Уехали мы из Троицы, нас проводил Головин, был вообще очень мил и любезен.
В пещерах около села Талицы мы останавливались прогуляться по этим пещерам. Там сыро, холодно, какие-то низенькие своды, так что я несколько раз раскаивалась, что пошла. Я ехала на козлах, сама правила и смешила этим проезжих и прохожих.
Когда мы приехали в Братовщину, к нашим прежним хозяевам, мы созвали огромное количество мальчишек и девчонок и заставили их петь. Много было смеху с ними, так что и меня рассмешили. Одно только жалко, что мальчишки сейчас же с деньгами, которые мы им дали, пошли играть в орлянку. Слишком рано развивается у них страсть к игре. После нас заставил их петь какой-то джентльмен, постоялец, наш сосед. Он стоит в ближайшем постоялом дворе.
После чаю мы пошли с Любой прогуливаться по дороге. Всего наглядишься в деревне. Приехал около нас, на постоялый двор, зять хозяина, совсем пьяный. Сам хозяин, также мертвецки пьяный, прохаживается около дома, бранится, шатается и болтает всякий вздор. Бабы только жалуются да плачут. А другие, постарше, так привыкли, что молчат и терпеливо сносят все. Сноха хозяина нашего дома говорит, что теперь редко найдешь не пьяных мужей. Что у них и кабак и трактир и что поневоле идешь, как есть поощрение. Я все с ней говорила за воротами, на лавочке, и возилась с ее дочкой Таней, прехорошенькой, белокурой четырехлетней девочкой. Она очень умненькая и бойкая, и я все заставляла ее говорить французские слова, что выходило очень смешно»...
Подготовил
Игорь Прокуронов
(Продолжение следует)
Комментарии 3