Клязьма – река знатная, Пушкино – село экономическое, …
Сразу оговоримся: обещанная интрига с пушкинскими пушкарями немного откладывается – а то материал будет неудобочитаемым.
Автор приносит свои извинения!..
* * *
А пока пройдемся к Троице вместе с «российским историографом», немцем-академиком ГЕРХАРДОМ ФРИДРИХОМ МИЛЛЕРОМ (МЮЛЛЕРОМ), который оставил нам в наследство свои «Поездки в Троицкой Сергиев Монастырь, в Александрову Слободу и Переславль-Залесской», совершенные им в конце 1770-х г. (см.: Миллер Г.Ф. Сочинения по истории России. Избранное. [Описание городов Московской провинции]. М., 1996).
Там про наш край написано вот что.
…«Клязьма — река, довольно знатная и весьма тихое течение имеющая… На полуденном берегу Клязьмы лежит деревня Тарасова, под ведением Коллегии экономии.
Пушкино — село економическое, содержащее в себе около 70 дворов крестьянских с изрядною каменною церковью, в 3 верстах от деревни Тарасовой, лежит по обе стороны реки Учи, которая в нескольких верстах оттуда с Клязьмою соединяется. Церковь стоит на северной (южной? – И.П.) стороне реки. Можно бы было думать, что название сие произошло от некоторой известной фамилии, которая бы имела во владении сие село, но с самых дальних времен иных владетелей, кроме прежних московских митрополитов и патриархов, неизвестно (напоминание тем, кто изобретают очередных «основателей» Пушкино! – И.П.), а потом сим селом управлял Святейший Синод, даже до воспоследовавшей с монастырскими волостями перемены. Сие самое также письменными известиями о мятежах, во время малолетства Петра Первого воспоследовавших, подтверждается, где, между прочим, упоминается о боярине князе Иване Андреевиче Хованском, что его тогда близ патриаршего села Пушкина поимали. Некоторые называют сие место, по церкве, село Константиново (? – И.П.), но первое название больше в употреблении.
От Пушкина до села Братовщины расстояния 6 верст, всего от Москвы до Братовщины считается по нынешним новым верстовым столбам 32 версты, а исстари по всем находящимся известиям сия дорога содержала только 30 верст. Я следовал исчислению верст, на нынешних верстовых столбах означенному.
Братовщина, или село Братовщино, лежит на половине дороги от Москвы до Троицкого монастыря. Оно есть большое селение под ведением Дворцовой канцелярии. По северной стороне оного протекает маленькая речка Скауба (Скалба. – И.П.), коя при Пушкине впадает в Учу. В сем месте находится почтовый стан, по обыкновению о осьми лошадях. Крестьянских там дворов около 50. До моровой язвы 1771 г. было оных гораздо более. Простой народ, бегущий из Москвы и отчасти уже зараженный или несущий заразу в платье и в других вещах, распространил мор по большим дорогам, а особливо по сей, по всем местам, где зараженные ни приставали. В одной Братовщине погребено обоего пола до семисот человек, четыре только двора остались от заражения свободны. После того прозорливым правительства учреждением переведены сюда новые поселенцы из других мест, где больше народа, нежели земли было, а особливо из Володимерского уезда. Сие самое учинено и в Пушкине, и в Тарасове. Оставшиеся впусте вымершие дворы после разломаны.
Сие место пред прочими примечания достойно по старому деревянному дворцу, где прежние цари, когда обыкновенные для богомолья к Троицкому монастырю путешествия предпринимали, для отдохновения останавливались. Чего ради там находится и деревянная старая церковь. Оной дворец и церковь стоят на северном конце деревни, близ начинающейся недалеко оттуда речки Скаубы, которая помощию плотины до нарочитой широты возрастает, так что оная уподобляется почти продолговатому озеру. Августейшая монархиня, имев в 1775 г. путешествие в Троицкой монастырь, по приятному положению сего места приказать соизволила новой императорской дворец и церковь на том месте построить каменные, чему, может быть, в будущем году, поелику уже довольное множество кирпича навезено, начало будет сделано. Для осмотрения старого строения, должно при выезде из села поворотить налево и ехать чрез усаженную по обе стороны в два ряда молодыми березками аллею, которая прямо ведет к самой средине строения. Идучи оттуда от села в расстоянии около полуверсты — озеро, от речки Скаубы сделавшееся, по левую сторону дороги в виду, а по правую находится дом для нынешнего надзирателя. Такая же аллея насажена и в правую руку от дворца даже до следующей большой дороги, так что, естли новой дворец, как надеяться можно, займет место старого, то обе аллеи, сомкнувшись при средине будущего дворца, равно как и озеро речки Скаубы, приятной вид показывать будут. Сказывают, что преж сего озеро насажено было рыбою, которая, однако ж, за неимением довольного присмотра и за редким туда двора приездом вся почти из оного пропала.
План дворцового парка в с. Братовщине. Из кн: Коршун В.Е., протоиерей А. Крашенинников. Дворцовая Воздвиженская волость и окрестности. М., 2017
Я прибыл в Братовщину при захождении солнца, осведомился о старом дворце, пошел с одним из тамошних жителей для смотрения оного и, переночевавши в оном селе, продолжал в следующий день при восхождении солнца мою поездку.
Третьего июля проехал я следующими местами:
Талица — деревня и речка того же звания, в 9 верстах от Братовщины. Речка в 10 верстах отсюда в западной стороне начинается и впадает к востоку в маленькую речку Вору (Ворю. – И.П.), вытекающую из-под севера. Сия небольшая, равно как и другие, в сей стране находящиеся, деревня принадлежит к дворцовым волостям.
Софорино (Софрино. – И.П.) — село помещичье, на реке Талице, лежит влево от дороги в виду. Оно принадлежит вдовствующей графине Головкиной, урожденной княжне Ромадановской. Господской дом придает оному издали хорошей вид.
Церковь и дом в селе Сафарине. Из кн.: Русские достопамятности. Вып. 4. М., 1883
Софрино. Церковь. Современное фото
Село Рахманово — економическое, с деревянною церковью, в 5 верстах от Талицы. Маленькая речка Сулир (Сумерь. – И.П.) течет подле и впадает в Талицу»…
* * *
А теперь – нестареющая классика, отрывки из «Исторических воспоминаний и замечаний на пути к Троице и в сем монастыре» НИКОЛАЯ МИХАЙЛОВИЧА КАРАМЗИНА, одного из первейших российских историков (Цит. по: Вестник Европы. 1802. Ч. 4, № 15, 16. С. 207-226; 287-304. Ч. 5, № 17, С. 30-47).
Портрет Н. М. Карамзина 1828 г. Худ. Алексей Гаврилович Венецианов. Национальный музей А. С. Пушкина, СПб.
Итак, год 1802-й.
…«В прекраснейшее время года я выехал из Москвы на ту дорогу, по которой столь часто цари русские езжали и ходили на богомолье, испрашивать победы или благодарить за нее Всевышнего в обители, основанной святым мужем и патриотом: сердце его, забыв для себя все земное, желало еще благоденствия отечеству. <…>
Пусть мы умнее своих предков, пусть нам нечего занять от них, но самое просвещение делает ум любопытным: хочется знать старину, какова ни была она, даже и чужую, а своя еще милее. <…> У нас мало памятников прошедшего: тем более должны мы беречь, что есть! <…>
Село Пушкино (в 26 верстах от Москвы) известно в нашей истории тем, что в нем боярин Иван Андреевич Хованский, оклеветанный Милославским, взят был под стражу. В другом месте упомянем о некоторых подробностях сего случая. Здесь замечу только, что многие крестьяне села Пушкина живут не в избах, а в красивых домиках, не хуже самых богатых поселян в Англии и в других европейских землях. Вот действие усердия московских жителей к святому Сергию! Троицкая дорога ни в какое время года не бывает пуста, и живущие на ней крестьяне всякий день угощают проезжих с большою для себя выгодою. Они все могли бы разбогатеть, если бы гибельная страсть к вину не разоряла многих, страсть, которая в России, особливо вокруг Москвы, делает, по крайней мере, столько же зла, как в Северной Америке между дикими народами. Я всегда радуюсь успехам промышленности, встречая на улицах в торговые дни миловидных крестьянок с ягодами, цветами, травами для аптек; но как отцы и мужья их употребляют деньги? Не только нищета и болезни, но и самые злодейства бывают следствием сего ужасного порока. Русский человек добродушен: ему надобно впасть в некоторое беспамятство, чтобы поднять руку на ближнего... Но что говорить о таком зле, которое всем известно!..
Там, где цари наши всегда отдыхали на пути к Троице, в селе Братовщине, я также остановился, не столько для отдыха, сколько для того, чтобы видеть там на досуге некоторые монументы старины. Они состоят в деревянной церкви, построенной, думаю, еще прежде царя Алексея Михайловича, и в ветхом здании, похожем на анбар и называемом Царскою вышкою. Это имя было для меня не ново: я слыхал, что в старину назывались так высокие терема, в которых русские бояре прохлаждались летом. Цари наши не требовали ничего великолепнейшего для своего дорожного отдыха. Тут, верно, клали им перину или устилали пол травою для свежести, отворяя со всех сторон задвижные окна: тогда не боялись еще сквозного ветра. Пристав сказывал мне, что другая вышка, которая уже разрушилась, была гораздо пространнее. Близ ветхой церкви (где давно нет ни службы, ни образов) построен дворец при Елисавете Петровне: г. Миллер ошибся, назвав его древним зданием царей. К нему идет от села прекрасная березовая аллея. Речка Скауба на левой стороне, поля и луга составляют очень хороший сельский вид. Он полюбился Екатерине Великой, которая, быв тут в 1775 г., приказала строить новый дворец и каменную церковь. Сделан фундамент, изготовлены материалы, и все так оставлено. От места, где надлежало быть новому зданию, насажена в правую сторону еще другая березовая аллея до самой большой дороги. Во всяком деле, которое начато и не совершено, есть для меня что-то печальное. Развалины древности говорят, по крайней мере, о прошедшем; тут здание отслужило время свое, это почтенный старец, летами склоненный к земле и гробу, а где разрушается недостроенное, там можно только жалеть о трудах потерянных.
Сев на гнилой церковной паперти, я с удовольствием смотрел вокруг себя и на сельские ландшафты вдали, думая, что не только люди, образ их жизни и творений, но и самый вид Натуры переменяется со временем. Теперешние веселые луга и поля были некогда или болотом, или густым лесом. Г-н Миллер удивляется, отчего Переславль назван Залесским, когда вокруг его нет даже и рощи! Видно, что он без внимания смотрел на окрестности Троицкой дороги: частый кустарник и самый грунт земли (на правой и на левой стороне) доказывают, что тут прежде были сплошные леса, которые, вероятно, простирались и далее к северу, то есть к Переславлю. <…>
…Маленькая деревня Талица, в 9 верстах от Братовщины, замечена мною по любопытной встрече. Я шел пешком, увидел старика с сумою и проговорил с ним долее часу. Ему около ста лет; но он едва начинает седеть и тверд на ногах, как человек лет в 50; только худо видит. Жена у него еще старее (двумя или тремя годами) и живет с ним в хижине, как Бавкида с Филемоном. У них было 12 детей, которые все померли во младенчестве. Я зашел к ним в гости. Они питаются милостынею и дома не пекут хлеба, однако ж варят щи. Муж приносит воду и дрова, а жена затопляет печь; он имеет более сил, а она лучше видит. Какая редкая судьба! жить вместе 80 лет! Может быть, на всем земном шаре нет другого супружества столь долговременного!»…
Россия. Тарантас. Русская деревня. Раскрашенная гравюра 1873 г.
* * *
Или вот еще.
В 1804 г. появилось сочинение «МОЯ ПРОГУЛКА В РОСТОВ, или Описание всего того, что я в мой проезд слышал, чувствовал, видел, чем восхищался, и занимался. (Любезной сестре моей Дунюшке)», обозначенное как «Соч. Р*** Ра***. М., 1804» – т.е. автор не счел нужным указывать свое имя…
И вот отрывки из этой анонимной «Прогулки».
…«02-11 июня. Кибитка готова — сажусь и скачу. Попадающиеся мне тихо перешептываются и взглядывают на меня как на какого-нибудь важного курьера — на заставе записали, и я уже вне города. Ямщик запел песню, и томный колокольчик заунывно визжал над головою лошадей моих. <…> Обращаю взор мой, и я уже на реке Клязьме, при коей построены некие заводы и мельницы. Я проезжаю ее мимо, не имея времени осмотреть внимательнее. Да и тамошние жители говорят, что у них, кроме реки и заводов, нечего смотреть.
Барин в карете. Худ. А.О. Орловский. 1810 г.
Но, ах! Я уже в Пушкине – вот каково задумываться! Какое прекрасное село, оно поселено на речке, крестьяне живут отменно чисто, тут можно видеть для приезжающих хорошие комнатки (светелки); поселяне наперерыв зовут проезжающих для отдохновения и дают то чувствовать, что и земледелатели довольно стали просвещены. Взгляни-ка за 200 лет, что было, в каком тогда положении, в рассуждении обхождения, находился народ Российский? Пушкино никогда не бывает пусто, всегда множество обедает и ночует путешественников: всегда в светелках стены измараны карандашом. Тут можно найти в стихах и прозе целую книгу и заняться чтением. Иной пишет, что я тут был и уехал, другой чертит мысли души своей и изображает со вздохом вензель своей возлюбленной – много всячины, и если все описывать, то надобно бы сшить тетрадь из целой дести (мера или счет писчей бумаги, 24 листа. – И.П.).
За сим селом следует Новая Деревня, которая не так достопримечательна, чтобы чертить о ней на бумаге.
Ну, сейчас въехал в Братовщину, село, кое достопримечательно по своему старому дворцу, уже почти развалившемуся. К оному принадлежит изрядный садик и рощица, старая дворцовая церковь, которая, я думаю, скоро, скоро уже совсем обрушится. Мимо села сего протекает небольшая речка, на которой в правую сторону от Братовщины есть завод на весьма прелестном местоположении – тут на дороге попадаться начинают небольшие болотцы, и леса не престают делать приятный проспект. О Братовщине говорят тамошние жители, что она построена пятью родными братьями, и от того получила свое название. Но сие маловероятно…
Кто не остановился в Пушкине, тот, верно, остановится в Братовщине. Оно не уступит ему своим расположением. Я, однако ж, вопреки сему поехал далее…
Тут приходит деревенька Спасенка, принадлежащая господам, за ней – Малые Талицы, преизрядненькая деревенька. Незадолго перед моим проездом тут была саженая рощица, которая меня всегда заставляла выйти из повозки и пройти раза три. Она было обработана в аглинском вкусе, и ее уже ныне нет: владельцы, видно, не охотники до приятного – всю ее вырубили. Я помалодушничал, вздохнул, помышляя: дал ли бы это сделать тот, кто сажал ее, он трудился, чего стоило дождаться, чтоб она выросла!.. Но труд и попечение напрасны, она продана и вырублена…
В 8 часов вечера я прибыл в Большие Талицы, которые поселены на какой-то речке – небольшая гора, с которой вид Талиц делается приятным. Тут тоже почти найдешь все, что в Братовщине. Здесь я остановился ночевать и по окончании сего письма сел ужинать… <…>
…По отбытии моем из Больших Талиц, проезжал я часовню, в коей сидел седовласый, удрученный временем старец, и собирал о прохожих подаяние на свечи в часовню и содержание себя. Предшественник его был весьма несчастлив (говорят поселяне), злые люди, воображая, что он много собрал милостыни, в один день его разграбивши, убили… Этому уже десять лет, и убийцы не отысканы. Сия часовня поставлена под горою на прекраснем месте…
Ну, вот и село Рахманово, построенное на изрядном месте. Каменная церковь придает важный вид сему селению: тут дорожный подумает, что он находится в каком-нибудь очаровательном месте: беспрестанно леса, прохладные серебряные ручейки и в стороне есть ключевые колодцы, ароматные рощицы, словом, все прелестно. <…>
Наконец, и Калистово село князя О** – добродушного и честного человека. Он меня обласкал, повел показывать свои заведения. Много хорошего, но почти все уничтожается. Напр[имер], в одной роще есть такие древа, кои бы подлинно можно было почесть редкостию, если бы их пружины и изгибы не повредило время. Обозрев все его заведения и редкости, после сего обедал, и немного успокоясь, напился чаю, поблагодаря хозяина за хлеб, за соль, отправился в путь. <…>
От Калистова я не долго ехал по проспекту, скоро вступил на большую дорогу и поскакал… Редкостей со мною не случилось.
В 8 часов вечера я благополучно прибыл в село Пушкино, где и остановился проводить ночь. Здесь, увидя множество знакомых, проходил с ними почти всю ночь…
Встаю, и три часа ударило. Сажусь в повозку, понуждаю ямщика – обещаю ему на водку, – лошади не бегут, а летят, и в десять часов я уже в благословенной столице»…
В дороге. Раскрашенная гравюра. Источник: Интернет
* * *
1812-й год…
По Ярославской дороге москвичи убегают из Первопрестольной от мародеров Наполеона.
Те события запечатлел некий «анонимный москвич» (см.: [Каллаш В.В.]. ДНЕВНИК АНОНИМНОГО МОСКВИЧА / Двенадцатый год в воспоминаниях и переписке современников / Сб. сост. В.В. Каллаш. М., 1912. С. 37-55).
Читаем…
«1-го сентября [1812 г.], по счастью моему, успел я отправить из Москвы жену мою и малолетних детей, назнача им пребывание в деревне Новой, что по Троицкой дороге, где бы они дожидались меня. Но ах! – сего не случилось: судьба приуготовляла мне пить чашу горестей, я поражен был несчастием, совсем мною неожиданным… 2го числа воспоследовала со мною величайшая перемена: желания, намерения, кои я имел в мыслях своих, остались тщетными и бесполезными. Я видел уже в Москву входящих Французов, от коих пришел в беспамятство. <…>
17 числа, приходя, наши… уверяли нас, что можно выйти из Москвы в ночное время: днем же идти чрез Лазарево кладбище, под предлогом, будто за картофелем. Распросивши подробно о сем, я решился как можно выйти из Москвы. <…>
Бегство жителей из Москвы в 1812 г. Художник А. В. Николаев
19-го я и надворный советник Шарапов, еще из Чудова монастыря молодой детина приуготовлялись к выходу из Москвы… <…> …Мы достигли большого леса, однако ж часто случалось, что принуждены были идти краем оного леса, где видели не более от нас расстоянием полуверсты огни и неприятельское войско и всячески старались укрываться, заходя в чащу леса. Когда же ночь покрылась совершенным мраком, тогда безопаснее мы шли, хотя еще и не без страха.
Прошедши 7 верст расстоянием от Москвы, сопроводники поздравили нас, что на пути уже почти никаких нет опасностей, но мы все еще опасались.
Пришли к речке, чрез которую надобно нам перейти, и нашли такое место, где лежали чрез речку перекладины. По ним проходили сперва наши провожатые, потом я при вспомоществовании данной мне от них палки; за мною и надворный советник, кой, при всей моей помощи, упал в реку, потому что у него не владела одна рука. Встащивши его на крутой берег, устремлялись далее в путь; между тем сопроводники говорили нам, чтоб мы как можно скорее шли и не говорили ни слова. Совратившись с пути, вели они нас болотами и кочками, где нередко случалось стремглав падать.
Наконец, с великим трудом вышли на большую дорогу, и провожатые уже здесь совершенно нас поздравили безопасностию и намеревались утомленному духу своему дать покой. Они здесь рассказывали нам, что в сем месте наши казаки отбили обоз и многих побили. Слышав я от них сие, уговаривал, чтоб они поскорей от оного места удалились, ибо мне все казалось, что мы еще не ушли от наших варваров.
По совету моему, они пошли далее.
1812 г. Жители оставляют Москву. Худ. Н.С. Самокиш
Отошедши 20 верст, так я изнемог в силах своих, что едва уже мог идти. Назначенное же нами место для долгого отдыха еще было расстоянием в 5 верстах. В сем случае, я их упрашивал нередко отдыхать, и сии 5 верст мы шли нога за ногу. Пришли чрез великую силу в деревню, где дьячок не намеревался еще остаться, но полагал свое намерение дойти до села Медведкова, в коем он всегда имел свое местопребывание. Но я, Шарапов и еще третий мужчина остались в сей деревне и едва могли себе найти для успокоения нашего квартиру в 5-м доме.
Вошедши в дом хозяина, увидели здесь наших солдат раненых, ушедших же из плена. Сии добрые хозяева, видя нас изнемогших от голода, натирали редьки, дали хлеба, потом молока, и сею пищею укрепясь, мы успокоились.
На другой день поутру опять нас снабжали они хлебом, и мы, укрепивши себя оным, пошли в село Пушкино.
Но, как из нас никто не знал дороги, то нередко мы сшибались с пути своего. Дошедши же к воротам, увидел я лающих на меня собак, от которых я ушел к оранжереям.
Встретясь со мною, один человек побежал от меня, думая, что я француз. Я начал просить его, чтоб он меня оборонил от собак. Услыша меня, говорящего по-русски, остановился; потом я спрашивал его о моем родственнике, о жене и малолетних детях: он мне ответствовал, что жены моей нет. Сие слово поразило меня, точно громовой удар. Далее, продолжал он речь, что была здесь какая-то женщина с малолетними детьми и уехала, не знает куда. Потом я его спросил, чтоб он проводил меня к моему родственнику, нашедшему мне местопребывание. Его, сказывали мне хозяева, что он пошел в баню. И так я просил сего человека, чтоб проводил он меня до того места.
Увидевши меня едва идущего, родственник заплакал. По долгом моем с ним разговоре, товарищи ко мне пришли и говорили мне, что время отправиться из сего места. Но я уже далее не пошел. Простившись с ними, остался здесь с моим родственником, пришел на другой уже день; в половине дня пошли мы в село Пушкино, и купя там баранины, возвратились опять в Кудрино.
На другой день звал он меня в деревню Новую, расстоянием в 4 верстах. В сем хотя я и отказывался, чувствуя расслабление в ногах, однако ж пошел, и пришел с ним в то самый дом, где моя была жена с малолетними детьми.
Расспрашивал я здешних жителей о своей жене, и они мне с жалостью говорили, что ваша жена от страха, каковой был в то время, едва ли не растеряла детей своих. От сих слов почувствовал я в себе великий удар и некоторую перемену; однако ж скоро опять пришел в прежнее спокойствие, скидывал свои деньги (?) весом в 10 фунтов, отдал сим хозяевам и просил у них на обмен лаптей и после сего лег спать.
Проснувшись поутру рано, пошли мы с родственником в путь, и как слабость моего здоровья не позволяла идти с великою скоростию, то и нередко сетовал на меня мой родственник. Пришли мы в Троицкую лавру накануне празднования Чудотворца Сергия. Отдохнувши здесь несколько, пошли опять в путь»…
Подготовил
Игорь Прокуронов
(Продолжение следует)
Комментарии