«Я очень люблю Россию…», - с таких слов начинается дневник Валентины Васильевны Самси – нашего земляка-пушкинца, ветерана Великой Отечественной войны, пережившей в детском возрасте Ленинградскую Блокаду, ветерана труда, простой русской женщины, прожившей 90-летнюю жизнь вместе со своей страной.
Этот дневник Валентина Васильевна записала 20 лет назад для своих детей и внуков. В нем – история поколений русской семьи начиная с дореволюционных времен. Воспоминания о войне, Блокаде, Великой Победе над врагом и мирная созидательная жизнь.
Родилась Валентина Васильевна Казакова (девичья фамилия) в самом сердце России – в Костромской области, в деревне Мазолово Чухломского района в 1934 году, в престольный праздник Космы и Дамиана, в семье рабочих. «Где бы я ни проживала, - в далекой Сибири, на Украине, в Молдавии, - меня всегда тянуло на родину, в нашу Костромскую область…». Этот уголок своей Родины она всю жизнь вспоминала с теплом в сердце и не раз туда возвращалась в трудные минуты жизни. Родная земля помогала справиться с жизненными невзгодами, давала силы пережить тяжелый период и двигаться по жизни дальше, не теряя достоинства и не покоряясь трудностям.
«Родители были малограмотные, небогатые… Отец работал в милиции г. Чухлома, а мама – санитаркой в больнице. Мама была стройная, интересная женщина – энергичная, аккуратная, трудолюбивая, честная. Эти черты передались и нам – детям, внукам. Маму на работе родственники больных часто принимали за медсестру – так она выглядела: всегда белоснежный, наглаженный халат, приветливая улыбка, внимание к людям.
Отец мой, Казаков Василий Николаевич, рано остался сиротой, его воспитывали родственники, в основном тетя. Ему рано пришлось добывать себе кусок хлеба, он с детства обучался сапожному ремеслу, жил «в людях». Это ремесло в жизни ему очень пригодилось, особенно на фронте. В войну папа шил сапоги на всю роту, латал и ремонтировал изношенную солдатскую обувь. Нам с сестрой сам шил очень неплохие туфли. Был он спокойным, рассудительным, очень добрым, душевным и мудрым человеком».
Казаков Василий Николаевич
В конце 30-х годов Василий Николаевич уехал по вербовке на стройку в г. Ленинград, а вскоре и вся семья, в которой к тому времени уже росли две дочери и сын, к нему перебралась. Отсюда начинается история нашей героини. Фотографии того времени, сожалению, не сохранились.
«Жили мы в военном городке Черная Речка Парголовского района, - это в сторону Выборга. На моей памяти осталась война с Финляндией в 1939 году: где-то совсем близко гремела канонада, каждый день красное зарево застилало весь горизонт. Через наш военный городок день и ночь шли войска на фронт. Оттуда возвращалось совсем немного: раненые, калеки… Во время этих событий семьям гарнизона был дан приказ эвакуироваться из городка в течение 24 часов, фронт был совсем близко. Всё это время мама наша плакала – не знала, что взять с собой, очень жалко было оставить нажитое. Но вскоре приказ об эвакуации отменили.
До 1941 года мы жили очень хорошо: в магазинах было изобилие продуктов, товаров. Отец работал в пожарной охране и подрабатывал - брал обувь в ремонт на дом. Мама, помимо работы, стирала и гладила белье женам офицеров, убирала подъезды, трудилась день и ночь, не знаю, когда она это все успевала… Несмотря на такую нелегкую жизнь, все были дружные, веселые, жизнерадостные. И вдруг – война! Я хорошо помню этот день. Все плакали, куда-то бежали, в магазине скупали соль, спички, хлеб… Всё закрутилось, завертелось…
Отца взяли на фронт в первые дни войны. Мать осталась с тремя детьми. Вскоре всем было приказано срочно эвакуироваться. Незадолго до войны к нам приехала жить бабушка из костромской деревни, продав свой дом. Было принято решение ехать на мамину родину, в Кострому. Но мы не успели выехать, Ленинград оказался в кольце врага, и мы застряли в Левашово, пригороде Ленинграда, где и провели всю блокаду.
В начале войны, когда еще были силы, мы, дети, ходили на железную дорогу, к бронепоезду, который стоял на окраине деревни Левашово. Солдаты нам давали щей, хлеба из своего пайка и плакали, глядя на нас. Я была самая маленькая, и мне хлебной пайки доставалось больше, старшие дети мне завидовали и обижались. Иногда нас прогоняли, но мы приходили туда снова и снова, просили еды, пока бронепоезд не отправили в другое место.
Мама с сестрой, пока у них были силы, ездили на колхозное поле за кочерыжками от капусты, а по вечерам дежурили на крыше дома – хватали зажигательные бомбы и окунали их в ведро с водой.
Мать старалась нас спасти от голода любым способом. Где-то доставала конину, кишки, другие продукты. В магазине были только соль и горчичный порошок, из которого пекли «колобушки». Горчицы я наелась на всю жизнь.
В начале войны в Ленинграде врагом были уничтожены огромные склады с продовольствием. Оказавшись отрезанным от снабжения, город погрузился в голод. По карточкам стали выдавать все меньше и меньше продуктов. В ноябре 1941 года норма выдачи хлеба дошла до 125 граммов на иждивенца и 250 граммов на рабочего. Крупы давали 300 гр., масла – 100 гр. на месяц. Потом настало время, когда не выдавали ничего, кроме хлеба. Да и эти 125 граммов, от которых зависела жизнь, были не хлебом, а липким черным месивом из мучных отходов, расплывающимся в руках.
За хлебом в магазин всегда ходили мама с сестрой Ниной. Однажды мы с Ниной пошли за пайком вдвоем. Как только продавец поставила на весы нашу пайку хлеба, за ней протянулась рука опухшего от голода подростка. Он схватил хлеб и быстро начал заталкивать его себе в рот. Мы с сестрой закричали, заплакали, попытались отнять у него хлеб. Выхватили… Домой возвращались в слезах. Я на всю жизнь запомнила его глаза и выражение его лица – обреченное и безразличное к крикам. В следующий раз мы пошли в этот же магазин за хлебом (у мамы опухли ноги от голода, она уже не могла ходить далеко) и увидели там мужчину, который очень просил продавщицу отварить его хлебную карточку, но она не имела права: мужчина был из другого района города. Обессиленный, он сел у окошка в магазине и умер.
Пройдет много лет, и я снова окажусь в этом магазине, подойду к тому окну и заплачу, всё вспомнив… Продуктов – изобилие, за прилавком молодые девушки, веселые, жизнерадостные… Одна из них подошла ко мне и спросила, что случилось. Я рассказала, и мы плакали вместе.
Силы покидали людей, они таяли на глазах, как свечка. Шли в магазин, шатаясь от голода, держась друг за друга, останавливаясь передохнуть, цепляясь за деревья, заборчики, чтобы не упасть. А если падали, то встать уже не могли, а у других не хватало сил от истощения, чтобы помочь им подняться, иначе они упадут рядом. И так и оставались умирать на улицах.
Очень изнуряли нас воздушные налеты, днем и ночью – сирены и голос диктора: «Граждане, воздушная тревога…». Пока были силы, мы спускались в бомбоубежище, а потом перестали, стали безразличные ко всему.
Ни куклы, ни игрушки, ни игры нас не интересовали – мы хотели есть, поминутно смотрели на часы и ждали завтрак, обед и ужин, чтобы съесть свой разделенный на крошечные кусочки хлеб. Хлеб с тех пор стал для меня святым на всю жизнь – каждая его крошечка. Однажды в кармане пальто нашего отца мы нашли конфеты-подушечки с прилипшими табачными крошками, но это были КОНФЕТЫ! И мы были счастливы!
В нашем доме, к счастью, долго все соседи оставались в живых. Но вот умер высокий, красивый широкоплечий мужчина, он часто играл на рояле, и мы очень любили слушать его музыку, хотя бы на время позабыв о голоде, она вселяла надежду. Играл он очень хорошо. Потом начали умирать другие жильцы нашего дома. Вначале родственники возили хоронить умерших, а потом просто выносили и складывали у крыльца. Приезжала похоронная машина и забирала трупы.
Света не было. По вечерам зажигали коптилки: в баночку наливали какую-то черную жидкость и вставляли маленький фитилек, дымила она немилосердно. До смерти нашей семьи оставалось совсем немного…
Да, видно, не суждено было нам умереть: жена покойного маминого брата, Елизавета Александровна Горькова, которая незадолго до войны приехала жить в Ленинград, предложила маме достать разрешение на эвакуацию и вывезти ее 12-летнего сына и нас из Блокады. Я не знаю, по какой причине она не могла сама эвакуироваться, но эта причина была. Тетя Лиза уже потеряла мужа и семилетнего сынишку от голода и хотела спасти своего пока еще живого ребенка.
Елизавета Александровна достала нам нужные документы, и в марте 1942 года мы отправились в эвакуацию. Наш путь лежал по Дороге Жизни, через Ладожское озеро. Мы остались живы благодаря чистой случайности. Помню, как сейчас: грузовик, полный детей и взрослых, очень сильный ветер, колеса машины наполовину в воде, скользит, едет медленно… Одна из машин, идущая впереди на большом расстоянии, ушла под лед. Наш водитель поехал в объезд и спас всех нас. Мы добрались до берега, люди плакали от счастья, обнимали и целовали шофера.
Нас отвели в церковь, накормили супом и хлебом, выдали на дорогу сухой паек, который состоял из четырех буханок хлеба, солдатского печенья (галеты) и плитки шоколада. Что-то было еще из продуктов, но я не помню. Вечный покой нашей маме и огромное ей спасибо, что спасла нас, отрывая от себя последние крохи. Этим пайком она кормила нас понемногу, но часто, не давая много еды, как мы ни просили. Потому что те, кто не мог остановиться и ел досыта, умирали: истощенный организм уже не справлялся с большим количеством еды. А ведь мы были, как тигрицы, готовые выхватить у неё еду.
Эвакуированных разместили в товарном вагоне и отправили на «Большую Землю». По дороге нас часто обстреливали с воздуха. Это было очень страшно. Вагон по пути следования не раз загоняли в тупик, потом цепляли к другим составам. Поэтому до Ярославля, куда нас направили, мы добирались неделю.
По прибытии в Ярославль нам объявили, что мы все подлежим госпитализации. Госпиталь находился в школе. Положили маму, бабушку и младшего брата Валентина. Сестра Нина, двоюродный брат Валентин и я попали в другие больницы. Я заболела сыпным тифом. Поднялась очень высокая температура, никто не надеялся, что я выживу. Меня поместили одну в инфекционный бокс. Было очень страшно.
Очнулась я в маленькой комнатке, одно окно, рядом с кроватью тумбочка, а на ней нарезанная тонкими ломтиками свекла. Значит, кризис миновал, и я буду жить! Долечивались мы в госпитале, где лежали наши родные. Лечили нас 4 месяца! Там умерла наша бабушка, Горькова Александра Михайловна, так и не доехав до родины. Похоронили мы ее в братской могиле. Вечная ей память!
После выписки из госпиталя мы приехали в г. Чухлома Костромской области, на мамину и мою родину. Мама устроилась техничкой в школу, и нам дали комнату при школе. Двоюродного брата Валентина забрали родственники в деревню.
Война продолжалась, отец всё еще был на фронте, и мама делала всё возможное, чтобы прокормить нас: просыпалась чуть свет, ходила загород косить траву, приносила ее, сушила, потом продавала сено или меняла на молоко у хозяев.
В эту же школу я пошла учиться в первый класс. От всего пережитого в блокадные годы и во время эвакуации, я стала заикаться, вначале немного, а потом всё сильнее. Помню, как уже в старших классах, я простояла у доски весь урок и не могла никак произнести хотя бы одно слово. После этого меня опрашивали только письменно. Уже став взрослой, закончив медучилище, я попала на работу в г. Новокузнецк, в психиатрическую больницу, и там меня вылечили от заикания гипнозом за 10 сеансов.
Студентка медучилища
Учась в школе, мы с сестрой не любили выходные дни. Когда другие дети им радовались и играли, нам надо было помогать маме мыть деревянные полы в классах и огромном коридоре. Это была очень трудоемкая работа: кроме того, что надо было менять и носить ведра с водой, приходилось каждый намоченный участок отскребать веником с речным песком (полы были неокрашенные и за неделю очень затаптывались), потом смыть этот песок начерно, а потом начисто, а затем протереть сухой тряпкой. Потому что мама была очень требовательна к мытью полов, и вообще к чистоте, приучила и нас к этому. На уборку уходил весь выходной, а тогда это был всего лишь один день в неделю - воскресенье. Для нас это было хуже наказанья. И очень мы расстраивались, когда в понедельник приходили ученики, которые ленились вытирать ноги и несли грязь в школу – все труды насмарку. Нам хотелось плакать, глядя на испачканный пол. Тогда ни у кого не было сменной обуви. Хорошо, если она вообще была.
С войны по ранению вернулся отец. Здоровье у него было неважное – до конца жизни оставались осколки снарядов в легких и в теле. Он рассказывал, как однажды в бою его спасла от смерти буханка черствого черного хлеба. Он спрятал ее за пазухой, слева, чтобы на морозе не замерзла, в ней и «затормозила» немецкая пуля, совсем чуть-чуть не дойдя до сердца…».
Долгие годы в семье Казаковых хранился «эваколист» из блокадного Ленинграда. По нему они имели право туда вернуться. Но из-за всего пережитого в Блокаду не захотели, остались в деревне, на родине.
Послевоенные годы героиня нашего очерка Валентина Васильевна Самси в своем дневнике описывает как самые счастливые. Люди радовались мирной жизни, работали с энтузиазмом, - земля, как будто в награду за пережитое лихолетье, давала обильные урожаи, с каждым годом жили всё лучше, дружно работали, дружно отдыхали, устраивали традиционные русские праздники с обильно накрытыми столами, а молодежь собиралась на вечорки, где плясали кадриль и «женихались».
Валентина закончила среднюю школу, затем медучилище, стала фельдшером, вышла замуж, родила и воспитала троих детей. Судьба помотала ее собственную семью по всему Советскому Союзу, пожить пришлось и в Молдавии, и на Украине, и в Сибири. Своим честным трудом она внесла свою скромную лепту в отечественную медицину – много лет заведовала фельдшерским пунктом в селе, не зная покоя ни днем, ни ночью, никому не отказывая в помощи. Дети выросли, получили образование, живут и работают в Пушкино. Маму забрали к себе. Дочери Елена и Александра ухаживают за мамой с большой любовью, делают всё, чтобы продлить её жизнь, и показывают своим примером детям, как надо любить родителей и о них заботиться.
Валентина Васильевна недавно перенесла инсульт, и пока не может ходить и разговаривать, но её дневник – это драгоценное свидетельство того, что пережили дети войны, что пережили люди из-за войны. Простая школьная тетрадка, в которой она лаконично и скромно (и без единой ошибки!) описала всю свою жизнь, жизнь своей семьи, представляет необыкновенную ценность и для нас - как еще одно свидетельство эпохи мужества и стойкости нашего народа.
Редакция нашего портала благодарна дочерям Валентины Васильевны Самси – Елене и Александре, предоставившим нам возможность ознакомиться с дневником. Мы желаем Валентине Васильевне еще много радостных и спокойных лет в окружении любимых детей и внуков. Спасибо Вам, Валентина Васильевна, за этот дневник, за память для потомков, за мужество воспоминаний, которые, несмотря на тяжесть, нельзя забывать.
Татьяна Гринивецкая.
Комментарии