– Какая сволочь включила мобильник? Погаси сейчас же! Ты что хочешь, чтобы террорист пальнул в нас из «Стингера»? Совсем офицеры охренели!!! Пить надо меньше в полёте! – этой визгливой тирадой солистка поп-группы «Ожерелье» заставила вздрогнуть всех в салоне нашего военно-транспортного борта, начавшего снижение.
Ночная темнота не позволяла увидеть горы, над которыми мы пролетали. Но в этих горах вот уже несколько лет вольготно себя чувствуют террористы, а на вооружении у них есть и переносные зенитно-ракетные комплексы «Стингер». Перед началом снижения командир корабля выключил габаритные и аэронавигационные огни и попросил всех пассажиров (а точнее – вежливо, но непреклонно приказал) отключить мобильные устройства, чтобы не было даже бликов в салоне самолёта, ибо есть риск, что горцы нас засекут и встретят ракетой-гостинцем. Потому-то так и нервничали девчонки-певуньи, летевшие для выступления с концертом перед военнослужащими нашей группировки войск, развёрнутой вдалеке от России среди гор и пустынь.
Все пассажиры нашего борта, кроме артисток и вокально-инструментального ансамбля ветеранов афганской войны, это – солдаты, офицеры и прапорщики, направленные в длительную командировку в зону боевых действий. Один из таких офицеров – это я – штурман фронтового бомбардировщика Су-24М майор Кирилл Макарин. Это – моя третья боевая командировка. Я возвращаюсь в страну, где не только победил смерть и нашёл любовь, но и обрёл гораздо большее.
Мой сосед, полковник из подмосковного Пушкино, недавно стал моим другом, и, несмотря на двадцатилетнюю разницу в возрасте, мы общаемся на «ты», ведь он был свидетелем на моей свадьбе и держал надо мной венец при венчании в храме. Он – из числа тех, «кто сам не летает и другим не даёт», то есть офицер противовоздушной и противоракетной обороны, – и у него свои задачи на авиабазе. А ещё он – поэт, выступает и перед персоналом и военнослужащими в госпитале имени Бурденко в родном городе Пушкино, и на нашей авиабазе, когда бывает там в командировках.
А сейчас я прошу своего друга-полковника прочесть стихотворение, которое уже слышал на аэродроме «Чкаловский», когда перед вылетом мы слегка перекусили и даже приняли по сто «фронтовых грамм», ибо в палатках, заменяющих зал ожидания, ночами весьма прохладно.
Полковник читал наизусть своё новое стихотворение «Путь любви», а мне казалось, что он написал эти строки обо мне, о моей прошлой нескладной холостяцкой жизни и о счастливой нынешней:
Я пил без меры, избывая грусть,
И жизнь свою порушил на обломки.
Но я, родная, вновь к тебе вернусь,
Спасая душу от любовной ломки...
И черти пусть идут: «Ко всем чертям!» –
Меня теперь хранят Любовь и Вера.
И я найду свою дорогу в Храм,
Как подвиг ищет сердце офицера.
А может, путь мой сам меня найдёт? –
К тебе одной – и в радости, и в горе…
И воспарит душа, и запоёт, –
Как пела девочка в церковном хоре.
В полной темноте салона самолёта на меня обрушились воспоминания...
Леночка была необыкновенной. Длинная светлая коса. Сама невысокая. Синие-пресиние глаза, кто видел Адриатическое море – поймёт меня.
Первый раз я увидел её в нашем полевом храме на авиабазе. Была Пасха. Мы шли крестным ходом вокруг храма и по аллее Дружбы. «Воскресение Твое, Христе Спасе, Ангели поют на небеси, и нас на земли сподоби чистым сердцем Тебе славити», – громогласно пел басом протоиерей отец Димитрий и ещё несколько наших ребят из числа воцерковленных прихожан. Возле входа в храм батюшка троекратно провозгласил: «Христос воскресе!» И воины дружно, как на плацу, когда кричат «Ура!», восклицали: «Воистину воскресе!»
Священник пел: «Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ». И церковный хор во главе с Леночкой радостно и звонко отвечал: «И сущим во гробех живот даровав».
Наверное, в медсестру Лену, а по совместительству – регента церковного хора в полевом храме, были влюблены поголовно все мужчины авиабазы. Но строгие правила запрещали нам какие-либо романы с девчонками из медсанбата. Новоявленную парочку немедленно отправили бы на «большую землю» – в Россию. Исключений не делали даже, когда это была не любовная интрижка, а глубокое чувство двух холостых людей. Езжайте домой – там и любитесь, и плодитесь, а здесь, как и у Господа Бога, нет ни мужчин, ни женщин, а есть воины, выполняющие боевые задачи.
Я, воспитанный родителями-атеистами, сам когда-то был и октябрёнком, и даже немного комсомольцем – причём весьма ярым, ранее никогда не посещал храм, а тем более – Пасхальное богослужение. И смотрел на все церковные ритуалы с сомнением. Но Леночка...
Мне хотелось быть рядом с ней постоянно, слышать её тоненький, но уверенный голос. Так мы и стояли в полевом храме с зажжёнными свечами. И я вдруг почувствовал, как всё вокруг наполнялось радостью ликования перед встречей с Господом здесь, на исстрадавшейся и обожжённой боями земле, где ещё недавно был мир, а сейчас ...
Правильно говорят: на войне неверующих нет.
Мой четырнадцатый вылет оказался для меня трагичным и радостным одновременно. Нас подбили, когда мы, успешно отработав по позициям боевиков, уходили домой. Вражеский истребитель ударил ракетой в хвост, – исподтишка. Вот они – «союзнички» по борьбе с терроризмом... Прыгая с парашютом, успел осенить себя крестом и прошептать: «Господи, помилуй».
Сашку расстреляли ещё в воздухе, а меня отнесло ветром. Когда я приземлился, пока перерезал стропы, заметил рядом маленького старичка. «Милок, иди скорее за мной. Тебе надо спрятаться». Откуда тут русскоговорящие старички? Об этом я подумал позже. Парашют успел закопать в песок. Ветер сделал своё доброе дело – спрятал следы моего приземления. Отсиживаясь в каких-то колючих кустах, я слышал чужую речь. Но уже ничего не видел. Всё-таки зацепили меня выстрелами. Сквозь наплывающие волнами галлюцинации я отчётливо слышал женский голос. Тихая молитва постоянно звучала надо мной. Поиски длились два дня. Наши морпехи и спецназовцы-персы нашли меня, раненого и истощённого, и доставили в медсанбат. Там меня ждала Леночка... Она, когда узнала о случившемся, два дня непрестанно молилась обо мне. Как я мог слышать её молитву? Душа! Это моя душа слышала через расстояние.
Я шёл на поправку. Но для полнейшего выздоровления, меня отправили долечиваться в филиал госпиталя имени Бурденко в подмосковном Пушкино. А через две недели у Леночки закончился срок боевой командировки, она вернулась домой в Пушкино и вышла на работу в госпиталь. Ни она, ни я не поверили в наше счастье! После командировок в зону боевых действий нам были положены длительные отпуска, и уже через месяц мы поженились. Где мы будем жить: в Воронеже (правда, квартиры у меня там нет – только комната в общежитии) или у неё в Пушкино? – не знаем. Если в Москве или Подмосковье найдётся для меня место службы, то – у Леночки, а если нет, то она переедет ко мне.
А сейчас я летел в самолёте. Это уже третья моя командировка в группировку войск. Но я знал, что теперь мне ничего не страшно. Дома обо мне молится супруга Елена. С ней мы обвенчались в храме Николая Чудотворца в городе Пушкино. Кстати, именно там, я увидел на иконе того самого «дедушку», который помог мне спрятаться после падения самолёта.
И каждый раз перед вылетом, я молюсь Господу, чтоб избавил от бед. А «великому таиннику Божией благодати» Николаю Чудотворцу пою тропарь: «Правило веры и образ кротости, воздержания учителя яви тя стаду твоему яже вещей истина: сего ради стяжал еси смирением высокая, нищетою богатая. Отче священноначальниче Николае, моли Христа Бога спастися душам нашим».
Игорь Витюк,
Секретарь Союза писателей России, заслуженный работник культуры Российской Федерации, ветеран боевых действий, полковник запаса
Комментарии