«Дневник отшельника».Мадагаскар, часть 3: Сумерки равеналовых болот или Пальмы веером

      Маршрутка опаздывала всего часов на семь, и у меня было время, чтобы побродить по этой автовокзальной клоаке на берегу сточного канала городской канализации. Вообще, Антананариву считается криминальным городом, и местные, те, с кем я въезжал в город с берегов Мозамбикского пролива, настоятельно рекомендовали по городу не гулять. Но, в отличие от столицы Перу, беспредела я не наблюдал, нравы жителей изучил хорошо, и потому благополучно пошарился по самым гнилым районам и центру города. 

      В столице есть один приём с ценами на товары, который местные любят применять к крайне редким здесь туристам. Им называют цены в старых деньгах, до дефолта, что в 10 раз выше реальной стоимости, а берут, естественно, в новых купюрах, ныне действующих. Так было и на автовокзале, что послужило к тому, чтобы я в корне поменял маршрут движения, приведший меня к неожиданным и опасным приключениям. 

      Итак, ночью, ближе к рассвету, я вышел из маршрутки на пустынной трассе, среди гор, у поворота на восток, к берегам Индийского океана. Туда лежало на редкость хорошее шоссе, по которому я и направился пешком, неспешно идя посередине дороги, так как транспорта там практически не встречалось. Горы вокруг были распаханы – да-да, именно распаханы на террасы для посадки риса. Лес тоже был, но, в основном, эвкалиптовый, явно не местный, а насаженный искусственно. Вообще, явно замечалось, что за время колонизации острова французами, те время даром не теряли. Мадагаскар, прямо скажем, производит впечатление земли истощённой, потасканной. Вырублены практически все девственные, первобытные леса на ценную древесину, а уж сколько выкопано драгоценных камней!! Французы для вывоза этих природных богатств заставляли местных строить дороги, отчего те периодически бунтовали, так как им за это не платили, а они, французы, благополучно тысячами их расстреливали, потому что малагасийцы, как дети природы, совершенно не умели сопротивляться. С тех пор единственный признак насильственного оцивилизовывания острова и есть эти самые дороги, которых очень немного, и по одной из них я сейчас шёл. 

      Поскольку в горных районах климат гораздо холодней, чем на побережьях страны, это отразилось на архитектуре строений местного населения деревянного и хуторского типов. Получилась настоящая эклектика европейского двухэтажного строительства и украинской мозаики. Крыши, чаще всего, были из соломы, пол из земли, а очаг почему-то располагался всегда на чердаке, о чём свидетельствовали обугленные сверху окна. Народ там жил дикий, но очень дружелюбный и воспитанный, все здоровались, не было никакой навязчивости и попрошайничества. Хорошую дорогу использовали в своих сельских нуждах: раскидывали на ней сено, сушили кукурузу и прочее, утром дети несли из зарослей на обочину свежие веники каких-то листьев – редкая по вкусу гадость, я так и не понял, зачем им это. Ещё там делают древесный уголь и мешками продают вдоль дорог. Похоже на обугленные и порубленные головёшки. Но там, где уголь не производят, его продают небольшими кучками по полкило. 

      Вот с горки показался какой-то транспорт, и я отошёл в сторону. Но это была не машина, а деревянная тележка с деревянными колёсами, ей лихо управляла древняя бабуля, отталкиваясь ногой и руля чем-то вроде граблей. С удивлением заглядевшись на меня, она чуть не пропустила поворот. По мере пробуждения, таких тележек становилось всё больше. Высекая искры, они носились с горки, а на горку их затаскивали вручную. Больше всего удивляли крепкие деревянные колёса, обшитые иногда железом, и руль загадочного управления вида грабли или просто оглобли. 

      Я присоединился к одной такой «карете», управляемой детьми. Отлично прокатились вниз на приличной скорости, с тряской, подобной электрошоку. Они же, эти дети, научили меня, что съедобно в лесных зарослях, и это было очень кстати. В основном, в изобилии росли повсюду красные плоды, похожие на ранетки и гранаты одновременно, весьма вкусные, так что я был сыт. Кроме того, в деревнях все продавали друг другу разную стряпню неизвестного происхождения и подобие хлеба. 

      Далее на моём пути был участок нетронутого, сохраняемого леса, что-то вроде заповедника, как я прочитал о нём ещё дома, в интернете. По описанию, тут находилось самое большое количество орхидей на всём Мадагаскаре. Я периодически сворачивал с дороги в лес и нашёл там целую одну штуку орхидей. Видимо, был не сезон. Зато в заповедном лесу приютились, скорее всего, нелегально построенные хутора, очень живописно вписавшиеся в ландшафт. Там же, на тропе, мне встретились две местные девчонки, которые, завидев меня, с дикими воплями убежали в лес. Конечно же, встречались бабочки, пополнявшие мою коллекцию, и немного красивых жуков.

      Так, спустя время, я выбрался в город, стоявший на самом берегу Индийского океана. Но как ни спрашивал я местных, как ни пытался сам найти выходы к воде, так и не нашёл. Непостижимая для меня особенность малагасийских городов на побережьях – это полное безразличие и отсутствие выходов к открытой воде, к пляжам, хотя они там, безусловно, есть, как я мог позже не раз убедиться. 

      Переночевав в городе, в неплохом отеле с гигантскими тараканами, сожравшими мою еду, ранним утром я отправился по дороге, ведущей из города, судя по карте, вдоль океана. У моста через реку я свернул на пыльную дорогу в надежде, что река и выведет меня к океану. Так и случилось. Послышался шум волн, расступились заросли, и я увидел… серое большое здание, опутанное колючей проволокой и загораживающее мне море. Внутри было шумно, звякали миски, а на окнах, вернее, узких проёмах у самой крыши, висели здоровые длинные решётки без стёкол. Оттуда и слышался человеческий гул. Я остановился и слушал, теряясь в неприятных догадках. 

      Подъехал мальчишка на велосипеде и широко мне улыбнулся. «Что это?» – показывая рукой на здание, спросил я. «Тюрьма» – улыбнулся он ещё шире, изобразив жестом наручники на руках, и поехал дальше. Тюрьма. Я читал о ней, именно о ней, перед вылетом, место, где турист практически обречён. Я и подумать тогда не мог, что скоро у меня будут все шансы оказаться здесь, скоро, уже очень скоро… 

      А пока, обогнув ужасное место, я вышел на берег великого океана к прекрасным, абсолютно безлюдным пляжам. Шум величественных, роскошных волн окончательно заглушил звуки человеческой речи и звяканье мисок сквозь решётки. Как хорошо быть белым, как хорошо быть свободным! И я пошёл прочь, в закат, вдоль берега океана. 

 
      Сутками шёл я по необитаемому берегу от одного мыса на горизонте к другому. Лишь изредка мне встречались оставленные на берегу, старые, выдолбленные из цельных стволов лодки-ладьи. Людей не было. Я знал, что параллельно океану, где-то далеко, пролегает дорога, но путь к ней давно уже преграждали непроходимые равеналовые болота, и я мог идти только вперёд и вперёд, вдоль безлюдного океана, без еды и воды. Впрочем, вода была в болоте, она же заменяла и еду. 

      Не забывая охотиться на редких насекомых, я периодически углублялся в эти удивительные места. В чёрной хлюпающей жиже росли невероятной красоты «веерные» пальмы – равеналы мадагаскарские, большинство из которых было поломано ураганами. Из верхушки ствола равеналы «опахалом» растут около 30 листьев, напоминая павлиний хвост или пушистый веер. Эти пальмы ещё называют «дерево путешественников» или «дерево-колодец», потому что длинные, свёрнутые трубочками черенки листьев могут накапливать внутри себя до трёх литров воды. Якобы, уставший с дороги путешественник может утолить из них жажду. Однако, вода в листьях кишит микроорганизмами и даже мелкими земноводными, так что пить её очень и очень рискованно. Но, держась за мясистые зелёные стволы, можно с относительной уверенностью двигаться вперёд, не опасаясь утопнуть в трясине, что я и делал. Повсюду висела огромная, крепкая, как леска, паутина, невиданные плоды тухли под ногами, и откуда-то сверху периодически падали огромные, удивительно большие белые цветы-звёзды. Они падали в чёрную жижу и распускались, перемешивая запах гнили со своим невероятно утончённым, Божественным ароматом. Также поражали воображение гигантские, с локоть, бутоны бежевого цвета, готовые распуститься в сумерках на растениях, отдалённо напоминающих бананы. 

      На болотах водилось много змей и громадных улиток. И, конечно, бабочки!! Однажды я вдруг заметил чёрную большую, как ласточка, ночную бабочку, которую случайно спугнул всплеском болотной жижи. Она взлетела и села в трёх метрах от меня, впереди, через поваленный ствол равеналы. Затаив дыхание, я крался, как кошка, стараясь не хлюпать грязью. Резкий выпад – и вот я в грязи, а она в сачке трепыхается. Восторг был так силён, что я забыл сделать переворот сачка, и дальше, как в замедленном кино – роскошными, бархатистыми чёрными крыльями она распахивает кисею сачка и исчезает в полумраке болота. А я остаюсь «с носом» и в жиже. О-о-о, как я страдал, как проклинал свою неловкость, упустив столь редкий экземпляр, саму тайну, можно сказать, чёрного болота. Сколько неприятных русских слов услышало оно в своей адрес, пока я оттирался от грязи. Следовало бы выйти к океану и искупаться, отмыться после долгого лазанья по болоту, но я так расстроился, что, невзирая на сгущавшиеся сумерки, стал углубляться всё дальше и дальше в центр болота, придерживаясь, примерно, линии океана. И, видимо, болото решило откликнуться на мою детскую грусть и несерьёзность, относительно взрослого человека, моих переживаний. 

      Через какое-то время я прибрёл на сухой остров с гигантскими деревьями неизвестного мне вида. Огромные листья совершенно не пропускали свет заходящего солнца, а те из них, что опали и лежали на земле, были как сухие газеты, в которые я проваливался, порой, по колено. Стоял зелёно-розовый полусумрак сказки. И вдруг я увидел перед прямо собой, чуть выше головы, на стволе гигантского, скрученного в узел дерева, двух огромных, тоже мне неизвестных, пепельно-пурпурных бабочек. От красоты и тайны перехватило дыхание – вот это подарок, вот это да!! Теперь я всё правильно сделал, экземпляры были у меня. Они даже не собирались улетать, тихо сидели в сачке и шевелили великолепными крыльями. Волны абсолютного, ошеломляющего счастья накрыли с головой. Только увлекающийся чем-либо человек может понять мои чувства.

      Но не всё так просто. Проникнув в недра этих таинственных болот, и обретя бесценные трофеи, я был награждён ещё кое-чем, незримым, унёсшим жизни многих первых путешественников и мореплавателей, живущим тут же и в подобных местах, путешествующим по тонким хоботкам и проникающим в твою кровь через укусы комаров – той самой МАЛЯРИЕЙ! Проявление её внезапно и отдалённо напоминает простуду, и если рядом не окажется врач и лекарство при нём, ты умрёшь. Умрёшь, как тысячи и тысячи умирали до тебя, познав тайны джунглей, подышав их воздухом, а некоторые – просто причалив к берегу и не успев увидеть ничего. Вот и у меня в крови уже начали свой роковой путь занесённые укусами болотных насекомых бациллы малярии. По опыту других путешественников я знал, что малярия развивается внутри без особых симптомов примерно две недели. Потом резкий кризис и смерть. Или агония и затем смерть – кому как «повезёт». Поэтому зная, что в этой части острова она, безусловно, есть, мне было важно особо долго не задерживаться на местном побережье. Ну, хотя бы не дольше двух недель. А прошла уже неделя и ещё немного… 

 

      Следующую ночь я провёл на берегу, но не океана, а реки. Она текла параллельно океану, среди болот, от избытка в них влаги. К вечеру я разыскал несколько лодок и одну из них использовал, как защиту от тропического дождя. В ту ночь комары жалили особенно сильно. Приходилось в полудрёме прислушиваться к воде, чтобы мной не полакомились крокодилы. 

      Ближе ко второй половине ночи что-то шаркнуло в кустах, неожиданно, ведь я опасался реки, в двух метрах от которой лежал, а опасность проявилась со стороны океана, в зарослях. Может, показалось?.. Я вымотан, выжжен солнцем, голоден и утомлён бессонными дождливыми ночами. Точно, показалось… Резкий треск кустарника, кто-то навалился на лодку, стал её переворачивать. Ко мне просунулось в темноте что-то мягкое. «Охреневший крокодил», – мелькнуло в голове, и я, что есть мочи, ударил кулаком в темноту поверх лодки, дёрнув её при этом обратно на себя. Кулак попал в чью-то мягкую мордень, которая взвизгнула и, отскочив в заросли, заорала испуганным человеческим голосом что-то непереводимое. Догадался, что это был местный, видимо, хозяин лодки, который пришёл её проведать ночью, а она дала ему в нос. Решив успокоить человека, я зажёг фонарь и осветил своё лицо. Дикий визг ужаса наполнил джунгли, и малагасиец ломанулся сквозь заросли к океану. Ну да, я был слегка непричёсан и опухший от укусов. Да, моя бело-красная рожа с выпуклыми в ночи глазами и речь с ужасным акцентом не производили умиротворяющего впечатления. 

      Вылез из-под лодки весь, взял палку и, погасив фонарь, вышел на берег океана. Никого не было. «Пойду-ка я отсюда». Прошлёпав несколько километров под дождём, я обернулся – в первых лучах рассвета, вдали у дюн, показалось несколько чёрных человечков. Они отчаянно жестикулировали и махали копьями, потом исчезли в зарослях и вытащили вскоре к океану свои лодки. «Вот остался, получил бы люлей, – подумал я и пошёл дальше. – Хочется есть, пора выходить к людям, но не так». И свернул опять в болото. 

 
      В том месте, где река втекала в океан, оказалась удобная переправа вброд. Вода в том месте была ярко-красная, с оранжевым оттенком. Именно за этой излучиной я углубился в топь, надеясь, что она продлится недолго, и я смогу выйти на дорогу вдоль океана. Сначала, конечно, были грязи-грязи, потом стало чередоваться с сухими местами и даже ранее засушливыми, где выжженная солнцем трава соседствовала с сочной, стоявшей в воде растительностью. И вот, наконец, болота позади, пошли холмы с невысокой изумрудной травой, в которой водилось масса саранчи, облачками разлетавшейся от моих шагов. Вскоре про это смекнули птицы, и кружились рядом, ловили её на лету. Вот и деревушка, покрытые листьями крыши маленьких домиков и изумлённые жители. Да, белые здесь не ходят. 

      Деревенские тропы к ночи вывели меня на шоссе, где, переночевав под мостом, я смог поймать утреннюю маршрутку и отправиться на юг дальше по острову. 

Туманное направление

Топкие болота на заднем плане резко переходят в выжженую солнцем  равнину

 Сосны Мадагаскара, реально,  даже смола есть

Серьёзные паучки раскинули сети на птичек

В 4 утра океан с пенками

Автомойка в океане

Подводный бансай

Деревня - почти Европа

Постирушки на берегу океана, и так почти везде по побережью, где есть люди

Дети Мадагаскара всегда счастливы

Домой с покупками, а на майку-то муж жмотится -  вот у неё реально повод, мол, голова болит...

Кочерыжки вкусные, но не капустные

Тарелочка угля для желающих пожарить

Мадагаскарские бабки, остатки от бывшего некогда кирпича денег

 
Продолжение следует. 

Текст, фото: Александр Чканников ©

Все статьи Александра Чканникова на нашем портале можно найти по ссылке.