В этом году страна отмечает 35 лет вывода советских войск с территории Афганистана. И мартовские выпуски литературно-музыкальной гостиной «ЛИРА» Галина и Павел Барышниковы проводят под знаком этого события.
В воскресенье 3 марта в 14.00 Центральная библиотека г. Пушкино собрала гостей на очередную встречу литературно-музыкальной гостиной «Лира». Конечно же, после 23 февраля в воздухе еще витала тема защитников Родины. Как далекое эхо Афганистана стала эта встреча. Шрамы войны не уходят ни с лица, ни с души. Опаленная душа 19-ти летнего военного переводчика – Саши Карпенко прошла боевое крещение, выстрадала духовный опыт и силу, которые теперь переливаются в его стихи и песни. Осенью 1981 года, при подрыве БТРа в Афганистане, он выжил, но сильно обгорел. Стихи стали его отдушиной и спасением после войны.
В 1985 году Александр Карпенко написал стихотворение «Поговори со мной, трава», а в 1988 году на Всесоюзном слёте воинов-интернационалистов в г. Новороссийске он познакомился с десантником Евгением Бунтовым. Знакомство «афганцев» было мимолётным, но москвич дал текст своего стихотворения о «траве» уральцу, который позже положил текст на гусли.
Наибольшую популярность эта песня получила в исполнении инока Киприана, Героя Советского Союза (в миру Валерий Бурков). Отец Киприан тоже "афганец", он сочинил свою музыку к стихотворению, и много выступает с этой песней. И среди воинов СВО так же.
Поговори со мной, трава,
Скажи мне, где берутся силы?
Меня ведь тоже так косили,
Что отлетала голова.
Скажи, сестричка, как дела?
Какие ветру снятся дали?
Меня ведь тоже поджигали -
И я, как ты, сгорал дотла.
Откуда силы-то взялись?
Казалось, нет нас - горстка пепла,
Но мы из пройденного пекла,
Как птица Феникс, поднялись.
Скажи мне нежные слова.
Нас ждут и праздники, и будни.
Я снова молод, весел, буен.
Поговори со мной, трава!
В творческом вечере Александра Карпенко «Я играю на НЕВЕРОЯЛЕ» принимал участие еще один его однополчанин, автор-исполнитель – Игорь Гор, наш пушкинский земляк. О нём Александр Карпенко сказал: «Из нас- афганцев, он – самый талантливый».
А зрители воочию увидели трёх сильных, талантливых и, как гранит, несокрушимых, людей: Александра Карпенко, Игоря Гора и Евгения Бобкова, которые дадут три концерта в нашем городе.
Евгений Бобков
Надо заметить, что с Александром Карпенко мы познакомились гораздо раньше, и потом, как ведущие литературно-музыкальной гостиной «ЛИРА» пригласили его к нам в Пушкино. Год назад, когда вышел наш роман «В тени Летящей птицы» Саша написал прекрасную рецензию в «Независимую газету», а позже прочитал наш роман «Мост для императора», посвященный русскому воину и нашел на его страницах своих друзей: инока Киприана и Рената Шафикова. С этого и началась наша дружба…
С Игорем Гором, концерт которого будет проходить 17 марта в 14.00 в библиотеке города Пушкино в рамках литературно-музыкальной гостиной «ЛИРА», нас познакомил Саша Карпенко. Как и со своим однополчанином - бардом Евгением Бобковым, концерт которого назначен на 31 марта там же в библиотеке. Таким образом мы постарались в этот юбилейный период представить афганскую тему в полноте. Насколько это возможно. Приходите! Будем ждать вас, дорогие наши зрители.
Особую радость и надежду вселяет присутствие на концертах молодежи: юнармейцев исторического клуба «Штандарт» под руководством Юрия Николаевича Горлова, который помимо армейских дел, ещё водит ребят на концерты и проводит с ними балы, учит танцевать и держать высокий уровень общения. Юнармейцы были на концерте 3 марта и планируют быть 17 марта.
Надо заметить, что 35 лет назад на всех кабульских площадках и в России Игорь Гор выступал вместе с Иосифом Кобзоном и Александром Розенбаумом. А то, что его концерт будет проходить на Прощёное воскресенье – очень символично…
Галина и Павел Барышниковы
О творчестве Игоря Гора
Александр Карпенко
Время быть – провозглашает Игорь Гор. Быть – это значит так жить, чтобы остаться. И не просто быть, а – быть камнем. То есть одновременно и чем-то очень веским в аргументации, и эдаким медведем-увальнем, лежащим на дороге. "Камень" - так называлась, пожалуй, лучшая книга Осипа Мандельштама. «Отраднее застыть, отрадней камнем быть» - пытался отпочковаться от современной ему политики и светских страстей уже немолодой Микеланджело.
"Заповеди воина" для Игоря Гора - совсем не поза. Автору довелось в своё время повоевать в горячих точках. Однако война не бывает перманентным состоянием человека, даже если к его имени мы прибавляем "воин и поэт". Война бывает этапом в жизни человека, "временем собирать камни".
Игорь Гор – всегда очень хороший философ, но хороший писатель – только тогда, когда ему хочется быть хорошим писателем, т.е. когда он обращает своё внимание на степень художественности своих высказываний, а не только на то, насколько точно изложены его мысли. А изложены они могут быть по всякому: первое, что приходит в голову, не всегда совершенно. Главное – донести мысль, и этой цели порой у Игоря приносятся в жертву все прочие соображения. Книга «Заповеди воина» стоит в ряду его работ особняком, как книга высокохудожественная. Причём в этой книге художественность если и не доминирует над философией, то, по крайней мере, хорошо её оттеняет…
В отечественной традиции хорошо известны медитативные работы Николая Рериха, владевшего, между прочим, пером не хуже, чем кистью, а также, уже гораздо позднее, такие работы Валентина Сидорова, как «Ступени», «Ключ» и др. Но книга Игоря Гора, невзирая на небольшую известность автора, по сравнению с Рерихом или Тагором, на мой взгляд, превосходит аналогичные работы вышеупомянутых авторов. У Гора есть свой метод, которым он дешифровывает Вселенную, своего рода ноу-хау. Он не просто показывает свою мудрость, он демонстрирует, как состояния мира плавно перетекают из одного в другое. Не случайно в "Заповедях воина" заголовок всегда сопровождается подзаголовком, своего рода предтечей, корнями, увертюрой.
Книга несёт в себе заряд парадоксальности (вспомним: "и гений, парадоксов друг…"). Воин, чьи заповеди мы для себя открываем из книги Гора, подчёркнуто невоинствен. Складывается впечатление, что здесь воин – синоним просто мужественного человека, не боящегося не только смотреть миру в глаза, но и выражать его в слове. "Искусство – пламя без свечи, любовь без сердца, боль без раны". В этом – уязвимость позиции Игоря Гора: он ратует за сверхчеловеческое искусство, сердце которого уже не чувствует боли. Но есть что-то верно схваченное в этой формуле, что не отпускает читателя просто так – и заставляет задуматься. «Пламя без свечи…» Значит, источник, свеча, не обязателен, чтобы гореть? А разгадка – выше: искусство – только ступень… для того, чтобы стать небом. «Любовь без сердца…» - именно так любил своих братьев Иисус.
Творчество художника всегда связано с той жизнью, которой он живёт, с тем, кто его окружает. Очень важно, чтобы женщина, с которой он связал судьбу, была ему равновеликой. Это придаёт гармоничность его сознанию, а, следовательно – и его творениям. «Пошли мне, Господь, второго, чтоб не был я одинок», - писал Андрей Вознесенский. В какие-то моменты Гору, возможно, недостаёт в жизни лирики, и тогда ум в его произведениях начинает возобладать над художественностью, а дух – над душой. Но в «Заповедях воина» автору удалось преодолеть эти несоразмерности и достичь высокохудожественной нерасчленённости текстов.
И всё же формула «Искусство – пламя без свечи…» звучит очень странно, режет привычный нам слух. Очевидно, речь идёт либо о послехристианском искусстве, свободном от боли, либо об искусстве, дистанциированном от физической жизни его творца, когда свеча-жизнь затухла, но пламя ещё полыхает. За вторую версию говорит и последняя из трёх формул: боль без раны. И, поскольку боль в искусстве, по Гору, тем не менее, всегда ощутима, рискнём предположить, что речь идёт не о буддистском или послехристианском искусстве. Тем не менее, есть что-то в этой Горовской формуле искусства от «жизни после жизни», как выразился Моуди. Может быть, настоящее искусство и есть жизнь после жизни, и его бессмертие наступает со смертью творца, когда уже нет свечи, сердца и раны, а есть пламя, любовь и боль, с такой бережностью переданные нам в его творениях?!
Впрочем, совершенно очевидно, что «Заповеди» - "нерусская" книга по своему содержанию, что только подчёркнуто изобретёнными автором иероглифами, а сам Игорь Гор являет собой «анти-розановский» тип писателя. Он ходит с линзами вместо обычных глаз и пишет исключительно о макромире. Но действительно ли макромир глубже микромира? Известно, что такая бесконечно малая величина, как длина носа Клеопатры, повлияла на ход мировой истории. Однако лично мне симпатично стремление автора не копошиться в частностях, а говорить о самом главном, а самое главное для нашего автора – наиболее общие законы развития человека, природы и Вселенной, космос души и головокружительный полёт духа вокруг своей оси – человеческого сердца.
Многогранно одарённый человек не может не стремиться в своём творчестве к синтезу искусств. В глубоком художнике есть некая центробежная сила, стремящаяся создать своего духовного двойника, свести воедино все грани своего таланта. И при этом ещё не забыть отпочковаться в себе от бытового человека. Получается, художник как бы вынужден жить двойником (в двух ипостасях) - и при этом стремиться сохранить свою индивидуальность и цельность личности.
Но одного стремления к синтезу разных жанров мало. Важно ещё и не оказаться дилетантом хотя бы в одном из жанров, участвующих в синтезе. Получится ли хорошая песня, если в ней хромает либо содержание, либо исполнение, либо всё на высоте, но убога и банальна музыка? В этом отношении Игорь Гор, как никто другой, стремится «быть на передовой» всех без исключения видов искусств, которыми он занимается. Он готов учиться у мастеров, и стадия ученичества, если Игорь увлечён, как правило, продолжается недолго. Наши умные современники наконец-то придумали, как посрамить известное изречение Козьмы Пруткова о том, что нельзя объять необъятное. Оказывается, можно. Просто нужно делать это не сразу, а в некоторой временной последовательности. Осваиваешь фотографию, к примеру, - отвлекись на время от живописи, песенного творчества или кино, иначе точно будет перебор. За несколькими зайцами погонишься – ни одного не поймаешь. И только потом, возвращаясь к якобы "покинутым" жанрам уже на новом качественном уровне, можно задуматься о синтезе…
Книга Гора «Заповеди воина» хороша тем, что каждый из задействованных в ней жанров можно рассматривать как в отдельности, так и в совокупности. Читатели – люди разные: кому-то могут не нравиться замысловатые тексты, кому-то придуманные автором иероглифы, кому-то насыщенные водопадами камней фотограммы. Но ведь можно абстрагироваться от фотограмм и иероглифов и долго размышлять над каким-нибудь коротеньким стихотвореньицем. Автор сполна предоставляет нам такую возможность. Конечно, Игорь Гор рассчитывает и на такого читателя, которому интересно будет всё. Но, может быть, такой читатель ещё не родился. Да и вообще, на мой взгляд, читателем быть труднее, чем писателем. Даже если ты мыслишь на уровне читаемой книги, что бывает нечасто, ты ещё и биологически – другой человек, а потому прочитываешь в этой книге что-то своё и, может быть, не замечаешь того, что хотел сказать автор. В любом случае писателю надеяться на полное понимание несколько самонадеянно и опрометчиво. Но он бросает зёрно – и, даст Бог, в чьём-нибудь сердце оно прорастёт.
Игорь Гор – мастер парадокса. "И не было меня – мир пуст. Уж нет меня – мир полон". В самом деле, в мире нет духовных клонов, даже среди однояйцовых близнецов, и отсутствие каждого человека в мире в чём-то невосполнимо. Просто есть две разницы: до рождения человека мир и не предполагает, что такой человек может существовать – и поэтому не слишком печалится. Уход же большого художника переживается миром, как вселенская чёрная дыра, которую, как озоновую дыру в атмосфере, ничем не залатать: великий человек никем не заменим. Однако, невзирая на черную дыру отсутствия гения (он всё же незримо присутствует – своим духовным наследием), мир всё же полон – он полон другими людьми. В этом и заключается парадокс жизни художника.
Я помню священный ужас, который наводила на меня Горовская «иголка Мирозданья». Мир из огромного вдруг стал таким миниатюрным, что поместился в маленькой иголке. Как жизнь Кощея Бессмертного. Это было действительно страшно, стоило мне отвлечься от первой части фразы «Любовь – молитвенная нить, продетая в иголку Мирозданья». Моё сознание отчаянно боролось с тем, что макромир вдруг сузился до микромира. Но здесь автор, без сомнения, закладывает провокационный элемент: вся фраза, построенная в виде афоризма, безупречна – и только, разъятая, как бином Ньютона, на части, вызывает, мягко говоря, сомнения… Но любить действительно порой так же трудно, как, не имея навыка, продеть толстую нитку в узкое ушко иголки. И истинную любовь бывает найти так же трудно, как иголку в стогу сена, не говоря уже о самом Мирозданье…
Как и древние мастера слова, Игорь Гор активно использует многозначность и многоёмкость слов. Возьмём, например, его изречение "Пределами не познанная скорбь заточена навеки в нашем сердце". Строки эти настолько интересны, что меня всё время подмывает дописать и зарифмовать "недостающие" две строки. Но в том-то и загвоздка, что сделать это крайне трудно! Двустрочие насыщено до такой степени, что любые две "прилепившиеся" к ним строчки окажутся, в сравнении с ними, просто "водичкой". Игорь Гор сводит воедино малое и большое, причём здесь существует загадка, что же малое, а что - большое. Сердце человеческое невелико как физический орган, но сколько же оно в себя вмещает! Как говорили древние, сколько бы ты ни шёл, границ Психеи всё равно не найдёшь: столь глубок её Логос. По Игорю Гору, сердце "боится" познать пределы человеческой скорби. Но это, скорее, инстинкт самосохранения, нежели "животный" страх. Сердце просто опасается, что оно не вынесет тяжести познанной до пределов скорби. Но ключевое место во всей этой фразе занимает, конечно, глагол. "Глаголом жги сердца людей!" - говорит поэту будущего Пушкин. И Игорь Гор - "жгёт", пусть даже это не глагол, а отглагольное причастие. Причастие ведь тоже - многозначное слово! В слове "заточена" ударение может быть поставлено (читателем!) как на втором, так и на последнем слоге. Смысл сказанного от смены ударения, между тем, меняется кардинальным способом. Если скорбь затОчена в сердце - значит, она остра, невзирая на то, что ещё не дошла до своих пределов. И, значит, сердце человеческое способно, подобно точильному инструменту, сделать ещё не до конца осознавшую себя скорбь пронзительно острой! Если же мы поставим ударение на последнем слоге (заточенА), то вскрывается следующий смысл: сердце для охватившей его скорби подобно темнице. И скорбь не может достичь своих пределов, потому что она локализована в тюрьме, чтобы неповадно было ей растравлять души других людей. Даже если эта скорбь - светлая...
Нельзя сказать, что все без исключения медитативные афоризмы Игоря Гора бесспорны. Например, возьмём изречение "ведущий к Свету узнан только Тьмой". Сразу вспоминаются строки Иннокентия Анненского "...не потому, что с Ней светло, а потому, что с Ней не надо света". Посылы дуалистической философии Гора просты и понятны. Вот только "ведущий к Свету" не есть только Свет. Это человек из плоти и крови. И, если продолжить мыслить теми же категориями, ведущий к Свету может быть узнан как Светом, поскольку он не целиком - Свет, так и Тьмой, как существо, с Тьмой не сливающееся. Но красота формулировки, кажется, затмила здесь автору правду смысла.
Если не читать некоторые тексты Игоря Гора эзотерически, можно подумать, что он – большой шутник. Например, он пишет, что единственный для человека способ избежать свидания с землёй – это Полёт. Но полёт, увы, состояние временное. Нельзя летать постоянно. Известно, что Иисус Христос вознёсся. Но даже теологи-богословы не станут утверждать, что Он до сих пор летит. К сожалению, даже птицам порой нужен отдых. Но, может быть, выйдя из тела, кто-то сможет левитировать постоянно? Мы пока ничего об этом не знаем.
Странная штука – свобода. Вроде бы изо всех сил стремишься к ней, как своему спасению – и что же? «Душа освобождённая скорбит о бремени Утраченной Свободы». Почему же так грустно Освобождение? Увы, за него приходится платить невосполнимыми утратами. К тому же освобождённый человек непричастен к миру, и мир платит ему той же монетой: забвением. Парадокс: у навьюченного, как верблюд, обязанностями и контактами с людьми человека больше информации – а, следовательно, и больше возможностей реализоваться. Освобождённый человек одинок. Он должен иметь мужество надеяться только на себя самого, поскольку мир давно о нём забыл. Он избавился, таким образом, от влияния окружающего мира и стал самобытен, поскольку может черпать информацию только из себя. Но сможет ли он расширить себя до Вселенной, которая в нём спит?..
По Игорю Гору, рождение человека – нередко процесс многократный. Безусловно, речь идёт о рождении духовном. Процесс этот интимный и тайный, иногда требующий чуть ли не пещерного, в переносном смысле, уединения: «Как я жил, будет знать только друг – если мне доведётся родиться!». «Где тайное находит проявленье, там истинное знает ценность тайн». Слишком много не зависящих друг от друга факторов должно объединиться, чтобы свершилось новое духовное рождение человека, его восхождение к новой ступени своего развития. При этом процесс этот часто мучителен для самого человека. Он сопровождается змеиным сбрасыванием собственной кожи, отрицанием самого себя прежнего. Так Николай Гоголь сжигал второй том "Мёртвых душ", так Лев Толстой готов был зачеркнуть свои гениальные "Войну и мир" и "Анну Каренину". Но зачем-то человеку необходимо порой такое перерождение, спровоцированное, к тому же, видимо, высшими силами. Иначе ему не выбраться из своего душевного тупика. Недаром ведь сказано: "Последние станут первыми". Этому библейскому утверждению вторит такое изречение Игоря Гора: "Кто на вдохе допускает поражение, тот на выдохе не избежит побед". Необходимо только запастись некоторым, без ложного пафоса, мужеством…
Вот ещё один из парадоксов Игоря Гора, требующих неторопливого размышления: благодать – это не присутствие, а отсутствие человека в окружающем его мире. А вот как поэтично названа у Гора последняя ступенька человеческого восхождения к Богу: Небо Неб. Вспоминается старый мудрый Соломон с его Песнью Песен.
Если внимательно читать «Заповеди воина», создаётся впечатление, что книга объединяет в себе и западную, и восточную традиции философской мысли. Так, афоризм "невинности доверено играть в гигантские игрушки Мирозданья" странным образом перекликается… с одним из фрагментов Гераклита Эфесского: "Вечность – ребёнок, забавляющийся… игрой в шахматы: царство ребёнка". Насколько благороднее эти утверждения церковных догм, твердящих, что невинности не существует и что все мы виновны от рожденья! Впрочем, иногда невинность – это просто полное самозабвение, благодать Божья…
Одна из самых загадочных фраз книги – "нить, ускользающую в вечность, мечом два раза не рассечь…". Боюсь, что это – одна из тех эзотерических формул, которые не дано постичь рассудком, и от которых, подобно вышеупомянутой "иголке Мирозданья" начинает слегка "ехать крыша". В самом деле, зачем нить рассекать мечом, да ещё два раза, когда вполне достаточно, скажем, простых ножниц? Я понимаю это изречение так: кто зван однажды, того могут и не позвать вторично, если он не расслышит этот зов… Впрочем, хорошо уже то, что человеку, в отличие от сапёра, дано право один раз ошибиться и перерубить свою связь с Вечностью. Но второго контакта может уже и не случиться…
Можно сказать, что "Заповеди воина" - это попытка тотального знания, облечённая в знаковую форму. При этом читать книгу можно на нескольких уровнях одновременно – и в этом, пожалуй, главное её достоинство. "Заповеди воина" - это еще и пламенная проповедь героического подхода к жизни – не в том вульгарно-большевистском представлении, которое и сейчас ещё популярно среди воинственных мусульман, – её достоинство в незаметном постороннему глазу одиноческом героизме постоянного самосовершенствования. Это реализованная попытка изменить не мир вокруг нас, а мир внутри нас, потому что всё великое начинается с малого. Да и что может быть величественнее восхождения?!
Но главное богатство натуры Игоря Гора – его пластичность, способность изменяться в такт со временем, потребность быть разным. У него нет привязанности к какой-нибудь определённой форме – он творит так, как подсказывает ему избыток сердца. Может быть, книга "Заповеди воина стала бы более цельной, если бы в ней были только афористические двустишия. Краткость сестра таланта! Но не всегда. И не у всех. Игорь в этой книге, вперемежку с чеканными афоризмами, выдаёт нам целые вдохновенные страницы, написанные на едином дыхании. Это своеобразные послания - манифестации духа. И, конечно, у кратких и длинных изречений есть объединяющее начало – высокая художественность и глубокий смысл.
Игорь в своих работах – собиратель культур, подобно тому, как Иван Калита был собирателем русских земель. Даже в названиях работ проскальзывает эта собирательность и высокая соборность, знаковость его мышления. Скажем, "Троица – русский иероглиф" - что может быть одновременно таким традиционным и нетрадиционным? Причём для Гора не имеет значения, три лика он изображает – или, скажем, три креста… Он – символист сути, когда символы со временем меняются, а их суть, их тайный смысл остаётся прежним. Поэтому об одном и том же можно долго говорить разными словами, разными образами и знаками, полунамёками, как вещали древние оракулы.
Комментарии