В преддверии 180-летия Клязьмы, которое будет отмечаться 10 июня (программа празднования - в конце материала), пушкинский краевед Игорь Прокуронов делится некоторыми сведениями о той дачной местности, от которой поселок унаследовал много интересного.
И сведения эти, что называется – «из первых рук», т.е. от тех авторов, кто жил или навещал Клязьму в старые годы.
Для начала – воспоминания одного из первейших клязьминских дачников ДМИТРИЯ ИВАНОВИЧА АБРИКОСОВА (1876-1951), «последнего посла императорской России», видного представителя русской «кондитерской» фамилии; отрывки из его книги «СУДЬБА РУССКОГО ДИПЛОМАТА» (М., 2008).
«…Родители решили поискать для своей …семьи место, где можно было бы проводить лето вдали от города, дел, волнений и семейных сложностей. Во время поисков дядя познакомился с богатым немецким банкиром, который, заработав достаточно денег в России, возвращался домой в Германию и хотел продать свое владение, расположенное недалеко от Москвы. Полагая, что самый верный способ избавиться от трудностей — положиться на удачу, отец купил это владение (по Д.П. Абрикосову, в 1882 г. – И.П.), не входя в детали и даже без предварительной поездки туда. Его объявление, что дело улажено и мы будем, наконец, жить за городом, произвело сенсацию. Тратить деньги на покупку земли для собственного удовольствия было не в традициях семьи, и у бабушки возник повод еще раз сказать, что от учебы в университете ее сын потерял всякий здравый смысл. Но мы, дети, были совершенно счастливы. У нас в Москве не было места, где бы мы чувствовали себя совершенно свободными, и нам была незнакома настоящая загородная жизнь.
Мы назвали это место «Дубами», так как великолепные дубы окружали дом, стоявший на высоком берегу реки [Клязьмы]. При доме был большой парк, спускавшийся к реке и летом весь покрытый дикими цветами. Это дивное место, где мы проводили все лето, стало частью нашего счастливого и беззаботного детства. Под Москвой много красивых усадеб, окруженных парками с вековыми деревьями и овеянных давними традициями. Но наше поместье было совсем другим. Его прежний хозяин, богатый немец, любил комфорт и продумал все до малейших деталей. У него были лошади, коровы и даже два ослика. Все там дышало свежестью и чистотой, включая нас самих и наших родителей, тоже еще совсем молодых, и мы с первых дней почувствовали себя здесь дома. Особенно хорошо помню нашу большую, с высоким потолком столовую, на стене которой висела огромная рогатая голова лося. Эта голова была свидетельницей бесчисленных обедов, во время которых мы, десять детей, болтали все одновременно, что приводило в ужас нашу английскую гувернантку, тщетно пытавшуюся объяснить нам, что в Англии, когда говорят родители, дети молчат.
Мы приехали в «Дубы» ранней весной. Там в первый раз в нашей жизни мы увидели, как стремительно после нескольких солнечных дней начинает таять снег, деревья покрываются листвой, и услышали, как звенит воздух от пения птиц. Половодье затопило поля на том берегу реки и от этого казалось, что наш дом стоит у большого озера. Нигде, кроме России, не увидишь такого удивительного пробуждения природы после долгой зимы. Но и зима прекрасна, когда катишься на лыжах по белому, сверкающему на солнце снегу, а в лесу стоит сказочная тишина, нарушаемая только испуганными белками, скачущими с дерева на дерево. Общение с природой оставило глубокий след в нашем детстве.
Во время летних каникул мы жили в «Дубах» подолгу, с конца мая по конец августа. Размеры нашей семьи, состоявшей из родителей, десяти детей, английской и французской гувернанток и верного Василия Ивановича, сделали необходимым расширить первоначальный дом. Во время одной из прогулок отец встретил двух крестьян-плотников, их лица понравились ему, и он нанял их пристроить еще одно крыло к дому, не нарушая общего стиля постройки. Без всякой помощи архитектора эти два никому не известных крестьянина построили новое помещение, и в нем разместились библиотека, лаборатория отца, а также несколько комнат. Плотники зимой возвращались к своим семьям, но каждое лето приходили к нам и отец всегда находил им какую-нибудь работу. В те времена не было и следа «классовой ненависти», и эти два крестьянина, откуда-то из глубинки России, смотрели на нашу жизнь, которая, должно быть, казалась им верхом роскоши, без зависти. Они были благодарны за возможность принять в ней участие, и я думаю, были даже привязаны к нам. От них мы много узнали о жизни простых крестьян, и в их рассказах, насколько я помню, не было жалоб.
Мама обожала цветы, и на лужайке перед домом цвело множество великолепных роз. Наш садовник, хотя и не имел специального образования, был настоящим художником и всегда хотел сделать нам сюрприз, устраивая все новые цветники. Время от времени он исчезал и, несмотря на все попытки его исцелить, ударялся в запой. После такого запоя он работал с удвоенной энергией и создавал новые чудеса садоводческого искусства. Маленькая терраса, на которой мы обычно сидели по вечерам, была увита им каким-то австралийским вьюном. Такого я никогда нигде больше не встречал. Весной вьюн покрывался удивительными цветами, которые пахли так сильно, что их аромат окутывал всю террасу. Вблизи дома был заросший деревьями овраг, в котором каждую весну пели соловьи. Часто вспоминаю, как вечерами мы сидели на террасе, вдыхали аромат цветов, смотрели на восходящую луну и слушали соловьев, старавшихся пересвистать друг друга. Это было так прекрасно, что все молчали. Даже мы, маленькие дети, были очарованы и не хотели идти спать. Позже во время таких вечеров мой старший брат [Алексей] часто играл на рояле пьесы Шуберта, и теперь, когда я уже старик и мне хочется погрузиться в детские ощущения, я слушаю пластинку с этой вещью, и все встает передо мной: свет луны, аромат цветов, пение соловьев и вся моя семья, очарованная дивной красотой наших «Дубов». Но вместе с этими воспоминаниями приходят мысли о новых людях, которые пришли туда и от зависти и ненависти срубили деревья, разрушили гнезда соловьев и погубили счастье и красоту. <…>.
Клязьма. Дача Абрикосовых «Дубы». 1900-1910 гг. Оригинал: https://pastvu.com/p/759399.
С каким удовольствием я вернулся …в «Дубы», где все было чисто и цивилизованно! Отчетливо помню празднование 22 мая именин моего отца. Поздравлять его в «Дубы» приходили крестьяне со всех окрестных деревень. Все пространство перед домом было заполнено бородатыми мужчинами и женщинами с детьми в праздничных одеждах, которым мы раздавали сладости и деньги. Отец со своей всегдашней доброжелательностью разговаривал со стариками-крестьянами и, слегка смущаясь, совал им в руки деньги. Конечно, все эти люди приходили не выразить любовь к нам, а получить подарки, которые им всегда раздавали. Вечером, когда мы сидели на террасе и слушали соловьев, ветер доносил до нас из большой деревни через реку шум пьяных голосов наших утренних визитеров, все еще праздновавших именины отца. Эта традиция продолжалась вплоть до революции, которая превратила этих доверчивых простых людей во врагов, а у нас все было отнято и разрушено, не пощадили даже большие дубы, которые дарили радость нашему детству. Моя французская кузина, которая провела с нами несколько летних сезонов, написала маленькое стихотворение, в котором описала наши дубы, дававшие приют и птичьим гнездам, и детским играм. И как они потом были срублены людьми, полными ненависти к тем, кто сумел своим трудом заработать счастливую жизнь для себя и своих детей. Стихотворение наивное, но очень трогательное. Я получил его в Японии, и оно заставило меня плакать, так ясно воскресив мои счастливые детские годы, потерянные навсегда не только для меня, но и для будущих поколений. Возможно, они найдут новые радости, но у них уже никогда не будет того, что одаривало счастьем наше детство. Близ «Дубов» была маленькая деревня, домов двадцать. Она имела очень интересное происхождение. Примерно за шестьдесят лет до нашей покупки «Дубов» правительство решило создать «образцовую» деревню. Для этого были выбраны двадцать молодых крестьян, которых обучили на специальных сельскохозяйственных курсах, им построили дома и дали землю. В те времена в округе не было ни одного собственного дома; деревню окружали леса, и у крестьян было вполне достаточно земли. Я не знаю, насколько успешно этот эксперимент проходил в первоначальной стадии, но, когда мы появились в «Дубах», в деревне уже ничего не осталось от этой «образцовости». За исключением двух-трех крестьян, самых заядлых пьяниц, почти все ее первоначальные обитатели умерли, а их дети вернулись к обычному образу жизни русской деревни: пахали землю весной, а долгие зимы проводили в бездействии. Некоторые из них, прельщенные Москвой, покинули деревню; третье поколение нашло работу на ближайших фабриках, а по праздникам наряжалось, играло на гармошке и ухаживало за местными девушками.
Мы знали в деревне всех. Старики в трезвые минуты приходили к отцу пофилософствовать, жаловались на молодое поколение и вспоминали свою молодость и времена, когда они учились в сельскохозяйственном институте в Санкт-Петербурге. Об этом учении они отзывались весьма скептически, считая все, что отличалось от их привычных представлений, глупостью. Один из этих стариков был нашим ночным сторожем. 6 первый часы ночи он обычно производил много шума, стуча своей колотушкой и оповещая, как мне кажется, тем самым воров, с какой стороны дома он находится, затем он шел спать и возобновлял это свое представление рано утром. Но в те времена не было воров, все было мирно, а крестьяне относились к нам дружелюбно. Это были поистине «старые добрые времена»…
* * *
Теперь небольшая зарисовка АЛЕКСЕЯ МИХАЙЛОВИЧА ПАЗУХИНА (1851-1919), писателя, жившего на даче в Пушкино и не понаслышке знававшего Клязьму.
Заметка называется «ДАЧНИКИ В ПУТИ. (КАРТИНКА С НАТУРЫ)» («Московский Листок». 18.06.1913).
«…По Ярославской [ж.д.] ходит довольно порядочное количество поездов, но их столько же, сколько ходило и лет пять-шесть тому назад, а дач и дачников за этот промежуток времени стало в три раза, а то, так и в четыре, больше – судите сами, что получается!..
У меня нет под руками цифр, но и без них каждый видит, что такие местности по упомянутой дороге, как Тайнинская, Тарасовка, Клязьма и Мамонтовка разрослись за последние пять лет до колоссальных размеров и густо населены великими тысячами дачников, образуя почти сплошную дачную местность. Эти дачные местности дают железной дороге огромный доход, а железная дорога знать их не хочет и обращается со своими поильцами и кормильцами как с бессловесным стадом баранов. <…>.
В Мамонтовке садится человек сорок.
В Клязьме все вагоны берутся приступом сотнею пассажиров, а так как этот поезд «ленивых людей», т.е. идущий от Пушкина почти в двенадцать часов, то едут все больше дамы и этакие зажиточные «рантье», пассажиры первого класса»…
Платформа Клязьма. 1905-1910 гг. Оригинал: https://pastvu.com/p/146495.
И еще небольшой очерк того же автора. Называется «ПОДМОСКОВНЫЕ ДАЧНИКИ. КЛЯЗЬМИНЦЫ» («Московский Листок». 15.06.1914).
«…Клязьминцы помешаны на хорошем тоне.
Дачники других мест подемократичнее, успели взять от лета самое лучшее – душистый и прохладный май. Клязьминец в это время выдерживал стиль. Варился в собственном соку, дышал асфальтовой вонью, задыхался в раскаленных квартирах.
И все же – был горд.
– Переезжать на дачу в мае?.. Что вы, что вы! Это же неприлично!..
«Приличный» момент для клязьминца – первые числа июня. Когда от жары и на даче нет никакой отрады. Когда жгучие лучи проникают сквозь самые густые чащи листьев и нет спасенья от пыли.
Откуда, впрочем, сие? Вот эта выдержка и тонность?.. Может, и в самом деле, клязьминцы – сливки московского общества? Увы!..
Те, что живут в Клязьме, в большинстве – обычный сорт parvenues (франц. добившийся успеха, разбогатевший, выскочка. – И.П.). Со всеми признаками, отличающими этот срединный и невыносимый тип людей. Чванство, подчеркнутая холодная любезность… <…> Так, пока клязьминец чувствует на себе чужие взгляды. У себя же на даче, в глубине комнат он – тот же бывший биржевой заяц, аптекарский ученик и конторщик. Со всей присущей низам откровенностью выражений и примитивностью суждений. Язык, на котором клязьминские дамы в минуты раздражения объясняются с кухарками, ничуть не взыскательнее языка дам Кунцева.
Чем клязьминцы гордятся справедливо – это их дачи: чистота и тишина.
Клязьма. Дача А.Ф. Граве. Нач. ХХ в. Оригинал: Владимир Парамонов. «Отвори потихоньку «калитку». 31 авг 2018 // https://pushkino.tv/news/kray-rodnoy/135127/.
Клязьминские дачи не уступают пушкинским – каждая в своем собственном парке, окруженная густой растительностью, сквозь которую не проникает ни один любопытный взгляд. По тишине же и чистоте, Клязьма даст несколько очков вперед Пушкину. В ней нет той захватанности и выброшенных на улицу отбросов, которые в Пушкине кое-где все-таки встречаются. И абсолютно нет наветной (непристойной. – И.П.) публики. Для последней в Клязьме нет никаких магнитов – ни постоянного театра, нет пивных, трактиров и прочего распутно-неизбежного антуража других популярных дачных мест.
Есть, впрочем, кинематограф с кегельбаном, не без площадки для лаун-тенниса, круга для детских игр и крошечной сцены для любительских спектаклей. Но все это – исключительно для самих клязьминцев. Которые, впрочем, далеко не падки на развлечения и предпочитают сидеть на своих дачах.
Другая, и самая большая гордость клязьминцев – река Клязьма – у непредубежденного может вызвать сомнения. Нужно быть москвичом, горько обиженным судьбой, в смысле мест для купания, чтобы искренно восхищаться Клязьмой. Речушка двухсаженной ширины, с далеко не прозрачной водой – клязьминцы же клянутся: «кристалл»! – с едва заметным течением, с купальнями, почти перегораживающими ее…
Впрочем, последнее свойство для клязьминцев как раз – плюс. Под преувеличенно корректной внешностью клязьминцев таится, как и можно было ожидать, обыкновенный дачный любитель купальных «ландшафтов». А близость купален одна от другой как раз на руку любителям. Отлично можно провертеть дырочку и наблюдать. И никто не заметит. Никаких недоразумений и скандалов.
Клязьма. Купальни. С открытки нач. ХХ в. Оригинал: https://mixyfotos.ru/поселок-клязьма-фото/.
Хороший тон и здесь не нарушается»…
* * *
А вот извлечения из полемической статьи инженера П.К. ДУРИЛИНА. Называется «МОСКОВСКИЕ ПРИГОРОДЫ И ДАЧНЫЕ ПОСЕЛКИ В СВЯЗИ С РАЗВИТИЕМ ГОРОДСКОЙ ЖИЗНИ» (оттиск из № 1-2 журнала «Архив городской гигиены и техники». М., 1918).
«После 1875 г. появились новые дачные места по Ярославской [железной дороге]… Благодаря огромным лесным пространствам, тянущимся на десятки верст, с самым разнообразным, главным образом хвойным лесом, на северо-востоке от Москвы образовалось множество новых дачных мест. <…>. В последнее десятилетие количество дачных мест увеличивается очень быстро. Ежегодно появляются все новые и новые поселки. Владельцы земель устраивают сами поселки, а крестьяне приспосабливают деревенские избы под дачи. Села и деревни, таким образом, становятся дачными местами.
Удельное ведомство, владея громадными лесными пространствами, очень много разбивало земли под дачные участки. Появились дачные места: Клязьма, Тарасовка, Мамонтовка, Тайнинское. Частные владельцы тоже не отстают от Ведомства ввиду выгодности сдачи земли под постройку. <…>
Все поселки очень похожи друг на друга. Та же прямая скучная линия улиц и на квадраты разбитые участки встречаются во всех вновь устроенных поселках. Поселки устраиваются очень просто. Берется план, линейки, и проводятся на нем параллельные линии, а к ним перпендикулярные. Так образуются строительные участки, которые и разбиваются на местах приглашенным землемером, не соображаясь ни с рельефом местности, ни с заболоченностью и отсутствием питьевой воды. <…>
План поселка Клязьма. Из кн.: «Дачи и окрестности Москвы. Путеводитель». М., 1930.
Ввиду того, что свободных пространств, про которые так красноречиво говорилось в рекламах, в действительности не оказывается, жители вынуждены бывают в лице обществ благоустройства, арендовать необходимую землю для общественного пользования у тех же владельцев, или же у их соседей. Поселок Клязьма платит, например, Удельному ведомству 100 рублей за парк, так как это Ведомство грозило его застроить. <…> …Часто владелец... совершенно не хочет идти навстречу необходимости уступить в аренду земли под общественные нужды и не дает земли ни одного аршина, несмотря на свои широковещательные рекламы. <…>
Как дачная местность, по природным условиям Клязьма могла бы быть одною из лучших и давать много здоровых удовольствий здесь живущим и приезжающим на прогулки из города. Тут хорошее купанье, можно кататься на лодке. Здоровый речной спорт мог найти здесь приют и процветать. Какое огромное и полезное удовольствие могло бы доставить это место для детских школьных экскурсий. Но, благодаря неумелой и неудачной планировке, красивая природа испорчена, и всей местности придан однообразный, скучный, унылый вид. Улицы разбиты по прямым линиям и образуют однообразные прямоугольные кварталы, сплошь занятые дачными участками. На всех улицах дачи стоят по обеим сторонам, образуя со своими владениями огромное сплошное застроенное пространство в сотни десятин. Они или грязны, или пыльны. Аллей около дорог и настоящего дренажа нет. Каждая дача, обладая большим земельным участком, стоит в глубине его и огорожена. В поселке виден только некрасивый сплошной забор, что страшно утомляет зрение и производит неприятное впечатление. Незастроенного леса кругом не осталось.
Вместо того, чтобы оставить перед дачами небольшие сады, а остальной лес предоставить в общее пользование, – что дало бы возможность сохранить красивую природу и позволило благоустроить всю местность за более дешевую цену, – Удельное ведомство, разбив свое владение на большие участки величиною до 2 десятин с целью выгодной эксплуатации земли, тем самым испортило местность и затормозило введение каких-либо благоустройств и санитарно-технических сооружений.
В середине поселка, правда, есть небольшой парк, занимающий около 20 десятин земли. В парке имеется беседка для музыки и круг для танцев. Парк разбит некрасиво, имеет казенный вид. Ввиду громадного числа лиц, посещающих парк, и отсутствия каких-либо санитарных приспособлений, он имеет крайне неряшливый вид. Во всей местности замощенных и шоссированных дорог нет.
Клязьма. Общественный «круг» в парке. Открытка нач. ХХ в.: https://mixyfotos.ru/поселок-клязьма-фото/.
Водоснабжение производится из колодцев. Недавно здесь устроен артезианский колодец для находящихся здесь воинских частей.
В общем, это дачное место, несмотря на прекрасные и богатые дачи, представляет неблагоустроенный скучный поселок, растянувшийся на большое пространство с микроскопическим парком и без леса.
В последнее время здесь стало возникать также много и торговых заведений. Отсутствие большого парка заставляет молодежь толпиться у станции.
Подобная обработка местности под поселок, какую мы тут встречаем, предрешает превращение его в поселок чисто городского характера, и не дает возможности пользоваться этим местом жителям, живущим летом в городе, для прогулок и для устройства школьных экскурсий.
Удельное ведомство, обладая большими лесными угодьями, состоящими из соснового и елового сухого леса, разбило вновь под дачные участки свои земли близ станций Тайнинской, Тарасовки и Братовщины. Все они устроены по такому же типу, как и Клязьма. Весь лес без остатка планируется под дачные участки. Когда еще не все участки застроены, то эти земли представляют собою хорошую дачную лесную местность. Но как только они застроены, то от леса остается одной воспоминание, и получается сплошной поселок.
Так, например, около ст. Братовщина мы имеем прекрасный еловый незастроенный лес, так как здесь еще не все участки использованы. Но поселки Пушкино, Новая Тарасовка, Клязьма и Тайнинская почти слились и образовали сплошное большое селение, тянущееся на несколько верст»…
* * *
И в заключение – художественное произведение: отрывки из романа все того же А.М. Пазухина. Роман называется «РАЗРУШЕННОЕ СЧАСТЬЕ» и впервые был опубликован в 1910 г.
«…Поезд как раз в это самое время остановился у красивой, очень оживленной платформы «Клязьма».
На платформе стояло множество дачников обоего пола и всякого возраста. Дамы сияли нарядными весенними туалетами, – словно цветник был разбить по всей большой платформе, и аромат всевозможных духов несся с платформы, заглушая запах молодых трав и березок.
Егор Ильич, забыв о своем неприятном соседе, высунулся в окно и стал рассматривать пеструю толпу нарядных дачниц. Вдруг он ахнул, и его любвеобильное сердце забилось и запрыгало, как пойманная в западню птица… Он увидал красавицу, настоящую красавицу, такую красавицу, при виде которой у каждого сколько-нибудь способного чувствовать мужчины закружится голова. Это была одна из тех красавиц, про которых поэт сказал: «Старика разорит на подарки, в сердце юноши кинет любовь»… Высокая блондинка, пышная, но очень грациозная, великолепно одетая, с золотистыми волосами, она смотрела прямо на Трусова такими глазами, от которых сердце его сперва замерло, а потом забилось сильно и готово было выскочить из груди. Мало того, – она улыбнулась сперва одними великолепными синими глазами своими, а потом и пунцовыми пышными губками. Она улыбнулась, несомненно, ему, Трусову, он видел это…
Поезд, останавливаясь на таких платформах всего лишь на одну минуту, свистнул, дрогнул и тронулся.
Платформа Клязьма. 1911 г. Со старой открытки.
– Я должен увидать ее и познакомиться с нею! – быстро решил наш герой. – Я успею еще попасть в Пушкино, поездов тут множество, а соскочить теперь на ходу для меня ничего не значит, я ведь гимнаст, недаром я имею жетон и приз от гимнастического общества!.. <…>
Выбежать на площадку было делом одной секунды. «Клязьма» с пестрою толпою нарядных дачниц оставалась позади, поезд с каждой секундой прибавлял ходу, но Егор Ильич, перекинув через плечо пальто, сошел на нижнюю ступеньку лесенки, уловил момент и сделал отчаянный прыжок вперед. Это было настоящее «сальто-мортале», это был прыжок, достойный циркового акробата, но он вполне удался нашему герою, Трусов лишь покачнулся, но устоял на ногах и в эту самую секунду с шумом и вихрем пролетел мимо него поезд... <…>
…Молодой человек, которого звали Иваном Гавриловичем Булановым и который служил в управлении Ярославской железной дороги, ласково обнял смущенного художника… <…>
– Съездим мы с вами на Клязьму, а?
– Зачем?
– Да просто так, прокатиться... Вечер великолепный, поезда тут сейчас пойдут один за другим, у меня билет бесплатный, как у служащего этой дороги, а вы можете проехать даже «зайцем», потому на этом перегоне и билетов даже не спрашивают... Через десять минут мы будем на Клязьме, погуляем… <…>
– Что ж, это можно, – после некоторого раздумья согласился художник. <…> – Разве этюдник захватить да зарисовать там какой-нибудь этакий «закат» или «сумерки», а?
– Нет, этюдник ваш вы уж оставьте, и зарисовывать мы ничего не будем, потому некогда, а вот, кроме шляпы, я бы еще посоветовал вам надеть пиджачок, что ли, новенький, или, на худой конец, – пальто летнее, потому Клязьма – местность населенная, многолюдная, и в таком небрежном туалете неудобно ехать даже и художнику... <…>
Не более как через четверть часа, оба молодых человека выходили из вагона на платформу дачной местности Клязьма.
Вечер был, действительно, восхитительный. Солнце закатилось и окрасило пурпуром весь запад. Выше этого заревом пылающего пурпура подымались перистые, окрашенные, с одной стороны, в розовый цвет облака, потом подымался бирюзовый прозрачный свод неба; на огненном фоне заката темными силуэтами вырисовывались деревья, красивой архитектуры церковь, а правее разбросанных по холму дач серебряною лентою тянулась живописная речка Клязьма, отражая в своих уснувших, словно застывших, водах прибрежные кусты, белоснежные купальни. Там и сям скользили нарядные разукрашенные лодочки с дачниками и дачницами; гребцы пели и «Вниз по матушке по Волге», и какие-то самоновейшие «гимны свободы», и испанские серенады. Какой-то длинноволосый молодой дачник даже играл на мандолине, и эта небольшая Клязьма, быть может, кому-нибудь напоминала Гвадалквивир, который, как поется в романсе, «шумит, бежит», а над ним «струит эфир».
…Наши молодые люди прошли рядами дач мимо террас, на которых либо пили чай, либо уже закусывали на сон грядущий. Напевая какой-то веселый мотив, Буланов посматривал на террасы, заглядывал в миниатюрные садики, разбитые перед некоторыми дачками, смотрел направо и налево, кого-то отыскивая. <…>
Буланов взял художника под руку, отвел его немного за угол к зеленой садовой решеточке и показал концом щегольской трости в садик.
– Смотрите...
Митроша прищурил свои несколько близорукие глаза и увидал… нашего героя Егора Ильича Трусова…
Герой сидел с восхитительною блондинкою, которая мелькнула перед нами в то время, когда поезд Ярославской железной дороги мчал мимо Клязьмы…
…
Теперь мы расскажем, как наш герой попал в этот садик, как он познакомился с его хозяйкою, да расскажем кое-что и про эту очаровательную хозяйку очаровательного садика…
Выпрыгнув на всем ходу поезда из вагона, ловкий Егор Ильич, как настоящий гимнаст, устоял на ногах и только покачнулся на секунду. С грохотом и вихрем пролетел мимо него поезд, свистнул и сейчас же исчез за поворотом. Егор Ильич молодцевато отряхнулся, выпрямился и быстро зашагал к Клязьме, которая осталась позади... <…>
Не успел он пройти сорока-пятидесяти шагов, как из-за чащи молодых, пахнущих свежими листьями березок, на узенькую тропинку вышла та самая блондинка, которая заставила его, рискуя сломать голову, выпрыгнуть из быстро мчавшегося поезда…
Егор Ильич остановился и приподнял шляпу.
– Здравствуйте! – проговорил он.
Блондинка остановилась; легкая улыбка повела ее красивые пунцовые губки.
– Я вас не имею удовольствия знать, – ответила она, слегка пожимая плечиком.
– Так позвольте представиться... Егор Ильич Трусов... Коммерсант... Сударыня, на дачах знакомство заводится легче и быстрее, чем в городе, а потому я беру на себя смелость представиться вам...
– Хорошо, познакомимся! – с игривою улыбкою ответила блондинка. – Но вот что: каким образом вы очутились здесь?.. Я видела вас у окна вагона того поезда, который прошел уж мимо нашей станции... Я очень хорошо это видела...
Трусов гордо выпрямился.
– Я выпрыгнул на ходу...
– На ходу?..
– Да-с, на полном ходу...
– И вы не сломали себе ноги?
– Как видите!.. – Егор Ильич приподнялся на носках и эластично опустился, показывая этим, что его ноги не только не повреждены, но гибки и сильны.
– Так вы... вы не коммерсант, а, должно быть, акробат из цирка!..
– Нет-с, я просто ловкий молодой человек, причем я и смелый молодой человек и энергичный, и страстно желающий с вами познакомиться... Я увидал вас на платформе, мне показалось, что вы улыбнулись мне, и этого было достаточно для того, чтобы я решился на смелый поступок... Полагаю, сударыня, что за эту смелость я могу рассчитывать на знакомство с вами...
– Да, вы очень смелы...
Блондинка внимательно оглядела Трусова и, должно быть, нашла его довольно интересным, нашла достойным того, чтобы познакомиться с ним.
– Хорошо, будем знакомы, – с благосклонною и игривою улыбкою сказала она. – Меня зовут Нина Васильевна Вейс, я.... я соломенная вдова, живу здесь на Клязьме, живу одинокою и довольно скучаю...
Она опять посмотрела на нашего героя, подумала минуту и добавила:
– Я буду рада, если вы зайдете ко мне и выпьете у меня стакан чаю...
Егор Ильич весь расплылся в улыбке, снял шляпу и расшаркался по песку своими лаковыми ботинками.
– О, я вполне вознагражден за мой смелый поступок, за мой отчаянный прыжок!.. – сказал он. – Позвольте предложить вам руку...
Мадам Вейс взяла его под руку, довольно основательно облокотилась об эту сильную руку, и они направились от березовой рощицы к даче… <…>
Дачка, занимаемая мадам Вейс, была действительно очень хорошенькая, хотя и маленькая, всего в три окна, с крошечным мезонином. Своими тремя окнами она смотрела в хорошенький садик; сюда же выходила терраса, задрапированная парусиною с кумачом. Мебель была недорогая, но изящная, плетеная; было много цветов. На окнах и на террасе стояли и висели клетки с канарейками и с какими-то другими птичками, которые звонко пели, оглашая воздух и делая этот уголок еще более уютным и поэтичным.
Старая дача. Оригинал: https://газета-лп.рф/2022/08/10/об-истории-дачной-жизни-в-россии/.
Хорошенькая, нарядная горничная скоро подала изящный никелированный самоварчик, подала варенье, сливки, граненый графинчик с коньяком, и началось приятное чаепитие, хотя нашему герою хотелось теперь выпить добрую рюмку водки да покушать чего-нибудь аппетитного и сытного. Он, впрочем, забыл свой голод, наслаждаясь беседою с хозяйкою, которая оказалась очень веселою, говорливою и остроумною. Время летело незаметно, и незаметно, «сумрак на землю упал»… <…>
Стало совсем темно. На дачах загорались огоньки. <…>
Сыровато стало, от Клязьмы поднялся густой туман, звезды заблистали на небе, дачная местность опустела, и только с террас раздавались голоса, да там и сям звенела посуда, – даже и самые поздние дачники ужинали и собирались спать»…
* * *
С юбилеем, Клязьма!..
Подготовил
Игорь Прокуронов.
P.S. Делимся обещанной программой празднования 180-летия Клязьмы:
Комментарии 1