У богатого человека есть обязанность употребить избыток своих доходов не на дорогостоящие забавы, а на что-нибудь лучшее и полезнейшее для отечества...
А.Д. Чертков
Огромное состояние, заключавшееся в поместьях в Воронежской и Московской губерниях, в тысячах крепостных крестьян и большом денежном наличии, позволяло ему скупать все, что представляло научную или библиографическую ценность, не останавливаясь ни перед какими затратами...
Немировский А.И. «Александр Дмитриевич Чертков»
Портрет А.Д. Черткова работы худ. С.К. Зарянко. 1857 г.
…Верстах в шести по прямой от Пушкино, вверх по Уче, стояло когда-то богатое село Курово (сейчас оно скрыто водами водохранилища). И в середине XIX в. владел селом губернский предводитель дворянства, отставной полковник, известный библиофил и историк Александр Дмитриевич Чертков.
И он сам, и вся его семья очень любили это свое поместье. Немного куражилась хозяйка, но все равно биографы нашего героя отмечали: «Семья Черткова предпочитала проводить лето, выезжая из пыльной Москвы, в Курове, в имении по р. Уче». А по осени из барской оранжереи горшками в Москву отправляли «гардении, камелии, розаны месячные, бегонии, лаврус-кипусы, мертусы, миндальные, лавровые да ландушные дерева»…
* * *
…А еще в нашем крае, особенно по большим и малым рекам, часто можно увидеть небольшие холмики. Это следы того самого «таинственного племени, которое, – по выражению А.П. Богданова, – составляло первобытное население нашей местности и которое оставило по себе память в курганах»…
И первым, кто произвел раскопки этих памятников «курганного племени», был, можно сказать, наш земляк – АЛЕКСАНДР ДМИТРИЕВИЧ ЧЕРТКОВ.
В общем, о нем написано немало.
Взять хотя бы знатока наших древностей Василия Коршуна и его очерк «Тайны затопленного села», где говорится: «оказалось, что Александр Дмитриевич Чертков – очень примечательная личность»...
Ну, а мы остановимся на двух других заметных публикациях – краткой биографии нашего героя из первого номера «Русского архива» (1863 г.) и монографическом исследовании М.М. Фроловой «Александр Дмитриевич Чертков» (2008 г.).
Так вот.
«Русский архив» сообщал следующее.
…«Член многих ученых обществ, Александр Дмитриевич Чертков родился в Воронеже 19 июля 1789 г. Дед его, Василий Алексеевич, был тогда генерал-губернатором в Воронежском наместничестве, а отец, Дмитрий Васильевич… девять трехлетий служил Губернским предводителем Воронежского дворянства. Должно упомянуть также о деде Черткова с материнской стороны,.. полковнике и известном богаче Степане Ивановиче Тевяшове, который учился в Харьковском коллегиуме, приобретал книги и имел у себя библиотекаря. Благодаря выгодному положению своих родителей, молодой Чертков получил самое лучшее образование, какое можно было иметь в губерниях, где, впрочем, сравнительный уровень просвещения стоял тогда едва ли не выше нынешнего. Юношество воспитывалось под идеею отечества и обязательной пользы согражданам…<…> Из наставников Черткова наиболее памятны учитель Воронежского народного училища, потом профессор Харьковского университета Гавриил Петрович Успенский… Именно он приохотил Черткова к трудам и заронил в его душу благотворные искры любви к родной старине. Впрочем, Воронеж дал Черткову лишь доброе направление и любовь к наукам: ни в гимназии, ни в университете он не был, и познаниями своими по большей части обязан был себе самому»…
Как бы то ни было, в «Формулярном списке о службе и достоинстве» Александра Черткова в графе об образовании значилось: «По-российски, по-французски читать и писать умеет, географии, истории знает»; позже эта графа была заполнена так: «Российской словесности, математике, языкам французскому и немецкому знает»…
Девятнадцати лет от роду Александр «выпросился» у отца в Петербург, где вначале попробовал себя в Министерстве внутренних дел. Но это дело ему «не показалось», и вскоре он, конечно, по протекции, был зачислен в лейб-гвардии Конный полк. И, перескочив ступень по службе, Чертков сразу же стал эстандарт-юнкером, даже не сдавая обязательные при зачислении экзамены… Что касается придворной части, то «полк этот был тогда самый блестящий наравне с Кавалергардским… Оба полка, Кавалергардский и Конный, наполнялись цветом московской, петербургской и вообще дворянской молодежью: в них служили люди богатые, хорошо воспитанные, с именами громкими и в то же время знавшие отлично дисциплину, особенно при таком строгом начальнике, каким был великий князь Константин Павлович».
Штаб-офицер Лейб-гвардии Конного полка. Открытка
И, конечно, всеми чувствами молодого офицера-кавалериста владел «составлявший в то время идеал блаженства каждого дворянского недоросля» военный мундир.
Еще бы!
Ведь на парадах конногвардейцы красовались в белых колетах с красным приборным сукном и вызолоченными пуговицами; воротник и обшлага украшались опять же золотыми петлицами. Плюс к этому вышитая тем же золотом лядунка (кожаная сумка для патронов) с прикрепленной Андреевской звездой; тут же и полутораметровый, сплетенный из серебряной нити сетчатый шарф, к которому крепились 27-сантиметровые кисти. И чего стоили (а стоило это все немалых денег!) белоснежные лосины и ботфорты с раструбами, большими каблуками и нашпорниками, да еще каски из лакированной черной кожи с двумя козырьками и плюмажем из конского волоса. Завершали наряд замшевые перчатки и палаш…
А.Д. Чертков в форме конногвардейца. Неизв. худ., XIX в
Служба в полку была такова. В 9 часов утра – развод в манеже в присутствии Государя, потом до 2-х часов – манежная езда, конные и пешие учения. К тому же – большие парады и частые выходы при Дворе. Через два дня на третий выпадали дежурства по эскадрону и по конюшне. Всякий день наряжался дворцовый караул.
Лето Конная гвардия проводила в Стрельне, «на траве», где по три раза в неделю с 4 часа утра проходили полковые учения. Впрочем, офицеры могли и развлечься: это «мы собирались в 6 часов вечера ко дворцу великого князя послушать полковую музыку, лучшую в то время во всем гвардейском корпусе, или отправлялись в Петергоф гулять в саду»…
Тогда, накануне войны с Наполеоном, думали и о будущих резервах. Была такая команда и в лейб-гвардии Конном полку, где должность обер-офицера занимал корнет Чертков, получивший этот чин в конце 1811 г.; весь следующий год он провел в Петербурге, обучая пополнение строевому и кавалерийскому искусству.
И только в самом конце февраля 1813 г. ему, наконец, удалось выехать из столицы в славный Заграничный поход Русской армии. Конечно, как это водилось, по пути он не упускал случая приударить за милыми барышнями, что выливалось в «ни к чему не обязывающие любовные похождения с выпрыгиванием из окошка, сетования на клопов и кошачьи концерты, превращающие ночи в бессонные, и великолепные купания в многочисленных озерах Пруссии». Вдобавок «в городах он всегда отмечал наличие хороших рестораций, трактиров, кондитерских, где можно было найти мороженое»…
А первым боевым крещением для Черткова стало Кульмское дело (август 1813 г.), за что он был пожалован орденом Св. Анны 3-й степени и Кульмским же крестом: во время сражения он «отличною храбростию своею ободрял подчиненных к поражению неприятеля».
В начале октября Конный полк участвовал в «Битве народов», известном Лейпцигском сражении, потом Дрезден, бои во Франции – под Бриенном, Фершампенуазом и Парижем.
При всем при том, в тревогах походной жизни Чертков «не покидает занятий умственных». Замечено: «тогдашняя военная молодежь стояла много выше позднейшей, а участие в великих событиях отечества и заграничные походы открывали широкую возможность самовоспитания». Пример – ряд тетрадей Черткова с его знаменитыми «Записками», которые он начал в 1813 г.; и позже он «вел постоянные и подробные отметки своего чтения с длинными выписками из прочтенного. Уже тогда в этих тетрадях замечаем предпочтение, которое он стал оказывать книгам о Русской истории и древностях»… Во второй тетради Черткова – путевые записи о Европе, вот одна из них: «между прочим, во время обеда швейцарцы не снимают шляп». Другой наш офицер, А.А. Михайловский-Данилевский как бы продолжал: «квартиры наши во Франции были самые невыгодные; домы французов строятся не для зимы, а для лета, и потому холод в горницах их был для нас, привыкших к теплу, нестерпим… Жителей Франции мы нашли несравненно на низшей степени образованности, нежели немцев, а потому удивление почти всех наших офицеров, надеявшихся, по внушениям своих гувернеров, найти во Франции Эльдорадо, было неописано при виде повсеместных в деревнях и городах бедности, неопрятности, невежества и уныния»…
И опять Чертков: «Внешность обманчива; так как снаружи [дома] имеют еще кое-какой вид, но когда в них входишь, то с трудом находишь уголок, где можно расположиться. Большая их часть не имеет пола, в других положена каменная плита, и комнаты очень неопрятные, печки расположены в середине комнаты и вместо тепла дают только дым. Крестьяне не имеют даже свечей: комнаты освещаются лампадами; вместо сапог и башмаков они носят сабо (деревянные башмаки. – И.П.)… <…> Французские крестьяне носят балахоны или рубахи из грубой белой ткани, они их надевают под одежду. В хижине они всегда ходят в шляпах.., даже во время обедов; жители городов употребляют пудру, а большая часть крестьян завязывает свои волосы в большие хвосты… <…> Здесь начинаются деревянные дома, или, точнее говоря, их подобие, состоящее из нескольких балок, расположенных довольно далеко одна от другой, промежутки которых заполнены глиной или известью, смешанной с рубленой соломой. В самых больших из них имеется лишь одно окно, в других вовсе нет ни окон, ни печей, ни пола – вот то, что французы называют своей «прекрасной Францией... <…> Крестьяне не имеют печных горшков, самые бедные из них нуждаются в хлебе, имея 1-2 ломтя в хижине. Тот хлеб, что нам дали в этой части Франции, был совсем черный, и даже наши лошади не съели его ни крошки. Вот они, французы, которые пришли к нам в Россию; несмотря на их так называемое отвращение к черному хлебу русских крестьян, мы нигде во Франции не могли найти белого хлеба, даже в самых больших городах… Только нескончаемые муки голода могли заставить нас взять несколько ломтей их абсолютно кислого хлеба»…
А уже на обратном пути в Россию, Чертков едко замечал, мол, у хваленых европейцев «к столу не было ни огурцов (стояло лето), ни зеленого горошка, ни, конечно, арбузов… И после этого так хвалят климат других стран: в этом отношении наша южная Россия во многом их превосходит!»…
Но мы забежали вперед.
Пока же, в 1814 г. Русская армия вступила в Париж.
Тут по повелению государя Александра Павловича русскому воинству было выдано жалованье сразу за три года – 1812-й, 1813-й и 1814-й гг. А офицерам предоставили право жить в казармах – или в самом городе.
Конечно, наш Чертков выбрал последнее.
…«Всё разбрелось, – вспоминал Г.А. Голицын, – не приходили в казармы и на квартиры по нескольку дней сряду. Оставались при должности только дежурные офицеры. И тут-то вздумал великий князь произвести ученье своему Конногвардейскому полку на третий день вступления. Ему захотелось показать полк свой в блестящем виде французским маршалам. Посылают накануне приказ в полк: никого из офицеров нет. Никто не приходил к утру. Наконец, в 11 часов по приказу полк выезжает, но перед эскадронами всё вахмистры да унтер-офицеры. Великий князь вне себя кричит, мнет шляпу, говорит, что все офицеры по возвращении – под арест на две недели. В Париже-то! Узнав про это, император, призвав брата, усовестил его и приказал всех выпустить»…
Было всякое.
Как-то, побывав в театре, наш герой был весьма удивлен, что на билетах не указывались места, что порождало между мужской части зрителей ссоры, которые часто заканчивались… «свиданиями»-дуэлями в Булонском лесу. Чертков резонно рассуждал: лучше вообще уйти с представления, «ибо человеческая жизнь столь коротка, что бессмысленно дать себя убить из-за места в театре».
Шло время…
По возвращении в Петербург, Чертков, как и другие участники похода, был награжден медалью за взятие Парижа. В 1815 г. его выбрали полковым казначеем (весьма почетная должность!), через год он был пожалован штабс-ротмистром, а в октябре 1819 г. – ротмистром.
Служба продолжалась. По-прежнему летом гвардейские полки отправлялись в лагеря; в 1819 г. в Красном Селе с 6 часов утра все офицеры находились «при чистке лошадей»; в 9 часов штаб- и обер-офицеры – находились у развода «в полной форме»; в 4 часа все штаб-, обер-, и унтер-офицеры и вахмистры собирались «у штандартного караула для принятия пароля и лозунга», в 6 часов –офицеры вновь при чистке лошадей; наконец, в 9 вечера – в полной форме «у зари»…
И такая деталь.
Поддавшись своего рода «моде», еще в мае 1819 г. Чертков, по протекции сослуживца, вступил в… масонскую ложу «Трех добродетелей» (как известно, в нее же желал быть принятым и А.С. Пушкин) с эмблемой-знаком в виде якоря. (Не потому ли, что герб Чертковых украшал корабль-ковчег?).
Впрочем, «масонство» нашего героя было недолгим: к декабрю следующего года Чертков «давно перестал посещать работы ложи»…
В 1822 г. ему исполнилось 33 года.
Изо всех сил ротмистр-конногвардеец тянул лямку верноподданного служаки. А все из-за того, дабы… «получить звание полковника, чтобы выйти в отставку и иметь больше досуга для научных занятий». В конце концов, несмотря на известные трудности, Высочайшим приказом от 14 июля 1822 г. Александр Дмитриевич Чертков был произведен в искомое звание. Тут же следует повеление: «по Высочайшему приказу,.. полковника Черткова, уволенного от службы за болезнею, с мундиром, из полку выключить». (Понятно, что формулировка «за болезнею» была лишь прикрытием для уже порядком поднадоевшей военной службы). Летом 1823 г. Чертков выехал из столичного Петербурга и «больше никогда не возвращался в северную столицу, наезжая сюда иногда лишь по делам службы».
В жизни отставного полковника-кавалериста начинался новый этап…
…Почти два года, с 1823 по 1825 гг., Чертков путешествовал по Европе, о чем свидетельствует «Журнал моего путешествия по Австрии, Италии, Сицилии, Швейцарии и проч. в 1823-1825 гг.».
Вот наблюдения над Италией и ее жителями. «Праздность есть главнейшая причина нищенства и воровства на итальянских дорогах, ибо человек, привыкнув к праздности, скорее решается просить милостыню или красть, чем приняться за работу. Великое число иностранцев, приезжающих дышать прекрасным воздухом Италии и смотреть на остатки древностей, есть одна из причин лености жителей здешних городов»… А по поводу крестьян, замечал: «большая часть крестьян в Италии не имела ни лошадей, ни волов, несколько ударов мотыгой им было достаточно, чтобы подготовить свое поле и этого вполне хватало, чтобы прокормить свою семью»… Поразил Черткова и «вечный» Рим: «Город, производивший целый поколения героев, бывший властелином Вселенной, повелевавший царями и престолами, по единому мановению коего покорялись целые страны и целые царства переставали существовать, колыбель доблестей гражданских и военных… Что ты теперь? Жилище монахов, попов, нищих и кастратов»… По поводу состояния «древностей» у русского путешественника сложилось такое мнение: их разрушили не столько нашествия готов и вандалов, сколько «собственное невежество жителей и небрежение правительства уничтожило все сии великолепные памятники Рима»…
Путешествуя по Сицилии, отставной полковник замечал: в Палермо почти «каждый третий человек населения есть духовный, два жителя должны снискивать насущный хлеб, чтобы поделиться или отдать большую часть третьему, не производящему, но имеющему привилегию жить праздно и утешать кормящих его обещанием, что он испросит им прощение грехов… Святые отцы блаженствуют на счет ближнего в такой земле, где нищета повсеместна. А народ нищенствует и с каждым днем более и более погружается в бездну невежества в ожидании будущих благ, обещанных его проповедниками… Если бы суеверное исполнение мелочных обрядов католической религии делало людей лучшими, то без сомнения, жители Италии и Сицилии должны бы быть добродетельнейшими и счастливейшими из смертных. В какой другой земле бывает более процессий? Какая страна так богата монастырями? Где видим более статуй и стоящих перед ними грешников, с умилением испрашивающих отпущение грехов своих? Ни в каком христианском государстве не бывает более убийств и грабежей на дорогах, как в Италии. Нигде бедность не имеет пристанищ общественных, нигде она не представляется в отвратительнейшем виде. Клятва, произнесенная перед престолом Всевышнего в соблюдении супружеской верности, нигде так легко не нарушается… Если же мы, хотя немного, хотим вникнуть в основное правило веры, исповедуемой в Италии, то скоро найдем причины всех беспорядков общества. Когда грубому и необразованному человеку с самых юных лет его вперяют, что одно слово Папы может совсем освободить его от всех содеянных им преступлений, когда купленная индульгенция может разрешить его грехи.., то какая нравственная сила в состоянии остановить человека на пути злодеяния? И что значат все обряды и ежедневное строжайшее их выполнение без божественной нравственности Св. Писания?.. Между простым народом бедность в высшей степени: дети до 15 лет ходят полунаги, а иногда совсем голые… Неоспоримо, что во всех странах света более находится бедных, чем богатых, но такого множества нищих я нигде не видел во всей Италии. <...> Здесь подаяние не есть уже произвольная добродетель. Это просто необходимость»…
И такая деталь. «Мы не видели ни капусты, ни репы, ни моркови, ни редьки, ни огурцов, ни салата, ни даже свеклы и картофеля, одним словом, никаких овощей, которые столь обыкновенны даже в северных странах. Питаются сами одной pasta, т.е. макароны и прочая гадость из теста»… <…> Натура делает все, люди не хотят ничего, кроме пасты и монахов; одним словом, рай земной, обитаемый нищими монахами и ленивцами… Наши имеют в год едва четыре или пять месяцев, в которые должны пахать, сеять, жать, косить, убирать, перевозить и пр., счастливы еще, если морозы на захватят и не уничтожат все их труды. У нас мужику пропитание и существование выходит кровавым потом; здесь он, так сказать, шутя и для препровождения времени производит все свои работы: стоит только бросить горсть зерен, потом жатва является на поле»...
А как-то, будучи в Швейцарии, Чертков вдруг заметил: «Отличных личиков не видно», но «любезность, хороший тон в обществе, приятные разговоры, милое обращение, по-моему, не только заменяют немую неподвижную красоту лица, но весьма часто ее превосходят»… К тому же, нравы в Женеве и Лозанне «столь непорочны, что молодые девицы ходят одни без матерей в 10 часов вечера по темным аллеям, и никто не смеет их обидеть, даже сказать мимоходом какую-нибудь шутку на ее счет»…
В 1824 г. во Флоренции произошла знаменательная встреча Черткова с итальянским ученым, профессором филологии Себастьяном Чиампи, знавшим по-польски, интересовавшимся русской историей и даже издавшим книгу о взаимоотношениях Польши и России с Италией. Общие интересы сблизили энтузиастов-исследователей, а нашего героя это обогатило познанием этрусских древностей.
Конечно, не обходилось без трогательных встреч со своими соотечественниками. Н.И. Тургенев вспоминал приятное общество Черткова: «он более остался в моей памяти, нежели Вазари,.. и даже великий Микель Анж[ело], которого он так не жалует»…
Как и прежде, Чертков остер на язык. Вот его суждение об итальянских театрах: «В здешние театры никакой иностранец не может ехать более одного раза, да и то надобно необыкновенное терпение, чтобы досидеть до конца: пиеса дается одна и та же в продолжение нескольких месяцев. Талантов, отличных как по игре, так и по пению, здесь нет… Костюмы редко бывают сообразны с пиесою… Вот положение здешних театров и итальянской музыки.., как говорит наша старая пословица, «хороши бубны за горами», переехав же оные, получаешь настоящую [картину] о положении вещей: ни здешние нравы, ни образ жизни, ни характер жителей – ничто не симпатизирует с ними. И русский, конечно, ни за что на свете не согласится провести жизнь свою здесь, не быв побужден к сему службою, или здоровьем, или какими-нибудь семейными причинами. Но, воспоминая историю Рима, очаровательное положение и прекрасное голубое небо Неаполя, климаты Генуи, Пизы, памятники древностей, искусство и науки Флоренции и всей Италии, всегда будут привлекать мыслящих путешественников в сию классическую землю»…
Наконец, в 1825 г. наш герой возвратился в Россию.
Здесь, будучи в Орле, Чертков основательно трудится над своей латынью, основательно изучает местную флору и насекомых, составляет «Описание флоры Острогожского уезда» (на итальянском языке), за что его избирают почетным членом Московского общества испытателей природы (1826 г.).
Но тут «война Турецкая снова вызвала его на службу».
И в 1827 г., накануне войны с Турцией, полковник Чертков, оставив на время свои научные штудии, вступил в Изюмский эрцгерцога Фердинанда гусарский полк; в сентябре-октябре командиром «резервных эскадронов» он «отражает сильные неприятельские вылазки».
Но, как скоро война закончилась, лихой гусар вновь выходит в отставку, на этот раз – дабы вполне предаться жизни семейной и гражданской. В апреле 1828 г. командование отписывает «отношение»: «Гусарского эрцгерцога Фердинанда полка полковник Чертков имеет желание вступить в законный брак с дочерью действительного тайного советника двора Его Императорского Величества, обер-шенка графа [Е.Г.] Чернышева, девицею Елизаветою…». Венчание состоялось девятого мая, «между 9 и 10 часами вечера»…
В августе 1829 г. Чертков был уволен «за болезнью с мундиром»; в начале сентября был подписан Адрианопольский мирный договор…
Молодая семья оседает в Москве.
В августе 1831 г. «гвардии штаб-ротмистрша Александра Сергеевна, дочь Салтыкова, продала отставному полковнику Александру Дмитриевичу Черткову и наследникам его крепостной свой на белой земле каменный дом со всяким в нем жилым и нежилым строением и садом,.. состоящий в Москве в Мясницкой части.., а взяла 125 тыс.». (Ныне это дом № 7/3 по ул. Мясницкой).
Дом Салтыковых-Чертковых. Москва, ул. Мясницкая, 7/3. Источник: Интернет
«Русский архив» сообщал: «с этих пор Чертков на всю жизнь поселился в Москве, уезжая по временам за границу и в свои поместья. Предметом занятий сделались на некоторое время науки естественные… Но эти работы были только временными. Вскоре он окончательно посвятил себя Русским и Славянским древностям. С детства владея французским и немецким языками и выучившись по латыни и по-итальянски уже позже, во время путешествий, Чертков не имел строгого, так называемого классического образования; но этот недостаток с избытком выкупался многостороннею начитанностью, точностью, можно сказать, врожденной, и редким даром постоянства и усидчивости в работе. Ничто не могло отвлечь его от ученых занятий, ни обширные знакомства и связи, ни многосложное управление своими и чужими (по опеке) поместьями, ни исправление должностей служебных – с 1835 г. он двадцать лет сряду был Уездным и потом Губернским предводителем московского дворянства, попечителем гимназий, председателем разных комиссий, деятельнейшим учредителем Школы живописи и ваяния, исполнял отдельные поручения правительства, управлял Работным домом, участвовал в комитетах, не был праздным членом многих ученых обществ. Крепкое сложение, правильная жизнь и умное распределение времени давали ему возможность разнообразно трудиться. Под строгою наружностью таилось много душевной энергии и сильное пламя любви к своему делу. Сосредоточенный, молчаливый, порою чудной на вид, он скромно, но постоянно и неуклонно следовал по однажды выбранному пути, так что многие его знакомые, встречаясь с ним в светских кружках, вовсе и не подозревали в нем многосторонней учености. Но кто знал его близко, тот мог повторить стих поэта: «И думает свою он крепку думу / Без шуму»… <…> Ученые занятия, естественно, привели Черткова к собиранию книг. Довольно хороших сочинений досталось ему от отца его и от деда, С.И. Тевяшова. Потом он постоянно прикупал книги, и, занявшись Русскими древностями, возымел мысль составить такую библиотеку, в которой бы находились все пособия для изучения России в самом обширном смысле. Мало по малу его собрание возросло до такого количества, что он нашел полезным составить ему подробное описание, которое и появилось в печати под заглавием «Всеобщая библиотека России, или каталог книг для изучения нашего отечества во всех отношениях и подробностях» (Москва, 1838)… <…> Говоря в предисловии о своей библиотеке, Чертков имел редкое право сказать, что она состоит «не только из собранных, но вместе с этим, из прочтенных книг». <…> В год своей смерти Чертков еще привез из чужих краев несколько ящиков с книгами. Он до последней минуты работал, и смерть застала его, можно сказать, с пером в руках, над фолиантами, монетами и рукописями. Он не успел довершить многих ученых предположений и начинаний своих; но когда он скончался, памятником его любви к родной старине и неутомимого трудолюбия – осталась отборная, ученая библиотека»…
…Еще будучи в лейб-гвардии Конном полку, Чертков записывал в «Записках по истории России» мысли, характеризующие его «как уже вполне состоявшегося специалиста со своим мнением по многим спорным вопросам в истории России. Он занял «весьма гибкую и разумную» позицию и по развернувшейся тогда дискуссии о развитии русского литературного языка как основы национальной культуры. В частности, ученый находил рациональное зерно в критике президентом Российской академии адмиралом А.С. Шишковым «великих охотников до иностранных слов, кои легко могут быть заменены русскими»… И вообще, Черткову были свойственны регулярность «кабинетных занятий» в сочетании с «высокой планкой профессионализма, с которой он подходил к оценке трудов по истории»…
А к 1813 г. относится начало его знаменитой нумизматической коллекции. К маю 1822-го в ней насчитывалось уже «539 медалей, 392 копеечки, а также 1993 монеты золотые, серебряные, медные и прочие»… Полагают, уже в те годы «у ротмистра лейб-гвардии Конного полка А.Д. Черткова выявился дар научного исследования, систематизации и обобщения при обширнейших познаниях русской истории и нумизматики»… Коллекция все росла, и в 1833 г. в ней только одних «древнерусских копеечек» было около трех тысяч. «Кропотливая и регулярная работа с монетами, удивительная систематичность мысли и строгий научный подход, глубочайшие познания в палеографии и истории, сопряженные с тонкой научной интуицией, позволили Черткову впервые выделить и правильно описать некоторые классы монет»… Он первым применил в русской нумизматике историко-географический принцип; а его «Описание древних русских монет» (1834 г.) было названо «первым серьезным нумизматическим каталогом», указавшим путь последующим нумизматам. За этот труд Академия наук удостоила А.Д. Черткова «половиной» Демидовской премии (2500 руб.); деньги автор истратил на издание Остромирова Евангелия, для чего даже отлили особый церковно-славянский шрифт…
«Описание…» (1834) и «Воспоминания о Сицилии» (1835) принесли ему широкую литературную и научную известность. Академия наук в 1835 г. вновь присудила Черткову Демидовскую премию, по инициативе лауреата «употребленную» в пользу этого же «конкурса», ибо средств на его проведение «оказалось недостаточным». В том же году он стал членом Общества северных антиквариев в Копенгагене, в 1838 г. – членом Археологического института в Риме, в 1842 г. – членом-корреспондентом Петербургской Академии наук, в 1846 г. – действительным членом Русского географического общества и секретарем Археолого-нумизматического общества; а с 24 октября 1847 г. состоял почётным членом Московского археологического общества. И, конечно же, наш герой продолжал принимать самое активное участие в деятельности Общества истории и древностей российских (ОИДР) при Московском университете, действительным членом, вице-президентом и председателем которого состоял с 1833 по 1857 гг.
…Где-то в это же время главной для Черткова становится тема поиска предков славян. Он читает доклады, в 1851 г. выходит сочинение «О переселении фракийских племен за Дунай и далее на север, к Балтийскому морю и к нам на Русь», затем книга «Фракийские племена, жившие в Малой Азии» (1852 г.), следом – «Пеласго-фракийские племена, населявшие Италию и оттуда переселившиеся в Россию…» (1853 г.), «О языке пеласгов, населивших Италию, и сравнение его с древнесловенским» (1855 г.)… Ученый смело «расшифровывает» загадочный этрусский язык. И, конечно же, – на русско-славянской основе, за что его и назвали «первым русским этрускологом». Думается, построения Черткова не утратили своей актуальности и в наше время…
А еще с 1834 г. Чертков являлся членом Общества любителей российской словесности.
И тут вот что.
…Как уже говорилось, от деда и отца Черткову досталась неплохая библиотека на русском и иностранных языках. И «возымев патриотическую мысль составить такую библиотеку, в которой бы находились все пособия для изучения нашего отечества в самом широком смысле», библиофил всю жизнь пополнял свое собрание. В результате там оказались книги по русской истории и археологии, географии и этнографии, статистике и искусству, религии и праву, по истории и населению славянских народов; особую же ценность представляли старопечатные книги. Всячески пропагандируя любовь к книге, еще в 1838 г. Чертков начал издавать «Всеобщую библиотеку России, или каталог книг для изучения нашего отечества во всех отношениях и подробностях» (к 1845 г. в Каталоге насчитывалась 4701 книга)… (Кстати, А.Д. Черткова – в знак уважения его заслуг на ниве просвещения и библиографии – избрала своим почетным членом Императорская публичная библиотека)…
…Уже после смерти Черткова, в 1863 г. его сыном, Григорием Александровичем, была открыта, можно сказать, фамильная «Чертковская библиотека», при этом она была не только публичной, но и бесплатной. Располагалось книгохранилище в правом крыле дома Чертковых на Мясницкой, в новом здании о двух этажах, с галереей и подвальным помещением. В 1867 г. собрание насчитывало 21 тысячу книг и 350 рукописей. В 1871 г. Г.А. Чертков передал библиотеку городу Москве: городская Дума приняла ее в собственность города «с сохранением за ней навсегда имени «Городская Чертковская библиотека». Затем коллекция с особой вывеской «Московская городская Чертковская публичная библиотека» была размещена в здании московских Публичного и Румянцевского музеев. А в 1887 г. Чертковская библиотека была передана во вновь организованный Исторический музей.
Но все это было потом…
А пока как не отметить заслуги Черткова на поприще археологии. Ведь он, по сути, стал первым археологом, проведшим научные раскопки подмосковных курганов.
Начинал исследователь, видимо, с изучения славянских древностей в своих имениях – селе Курове и сельце Черкасова Гора (Пестово). Но известность ему принесли раскопки в имении графа Н.А. Толстого «Верхогрязье» под Звенигородом; по результатам исследований курганов вятичей была написана обстоятельная статья «О древних вещах, найденных в 1838 г. в имении Н.А. Толстого». (Любопытный факт: жена владельца имения, завидев выкопанный из земли и на удивление хорошо сохранившийся медный браслет, приказала его вызолотить и появлялась с ним на балах!).
Дом отдыха актеров МХАТ «Пестово». Усадебный дом. 1958 г.
Дом отдыха актеров МХАТ «Пестово». Усадебный дом. 1959 г.
Заметим, что продолжая изучение московских древностей, Чертков отрицал их связь с угро-финнами: они не могли насыпать подмосковные курганы, ибо «все финские племена… никогда не выходили из полудикого состояния». Археологические находки, по мнению Черткова, указывали на «народ, у которого искусства были на гораздо высшей степени»...
И еще несколько зарисовок из жизни нашего героя.
…Несмотря на знакомство и родственную, хотя и отдаленную, связь с А.С. Пушкиным, отношения Черткова и великого поэта, мягко говоря, «не сложились». В свой последний приезд в Москву, 11 мая 1836 г., Пушкин сообщал жене: «...Так как теперь к моим прочим достоинствам прибавилось и то, что я журналист, то для Москвы имею я новую прелесть. Недавно сказывают мне, что приехал ко мне Чертков. Отроду мы друг к другу не езжали. Но при сей верной оказии вспомнил он, что жена его мне родня, и потому привез мне экземпляр своего Путешествия в Сицилию. Не побранить ли мне его en bon parent (=по родственному)?». Визит надо было отдать, и 14 мая поэт отписал Наталье Николаевне: «На днях звал меня обедать Чертков, приезжаю – а у него жена выкинула. Это нам не помешало отобедать очень скучно и очень дурно»…
…А вот отрывок из воспоминаний М.Н. Загоскина.
«Пожилой, умный, ученый, Чертков приобрел себе известность как нумизмат… Он обладал прекрасной библиотекой, в которой проводил почти весь день и даже иногда спал. Александр Дмитриевич был добрейший старик, но крайне рассеянный. Мысли его постоянно где-то витали, и даже нередко он не узнавал в лицо своих знакомых. Посвящая много времени своим служебным и ученым занятиям, он мало находился со своим семейством… <…> Старик не любил общества, мало выезжал и только поневоле, как предводитель дворянства, принимал множество лиц, имевших до него какую-нибудь надобность. <…> Жена его, женщина весьма образованная, начитанная и добродетельная, любила тихую семейную жизнь в кругу своей многочисленной родни и близких друзей, из числа которых одно из первых мест занимал Н.В. Гоголь… <…> У Чертковых он держал себя открыто и добродушно и не стеснялся читать свои произведения. <…> Дом Черткова на Мясницкой, большой и прекрасный, представлял сочетание богатства с полнейшей безалаберностью: во всех приемных комнатах царил замечательный беспорядок, причиной которого был сам хозяин, любивший перемещаться из одной комнаты в другую. Он жил в своей библиотеке, находившейся в нижнем этаже дома, и вдруг спальня его оказывалась в большой гостиной, а рабочий кабинет – чуть не в официантской. Через несколько времени он снова избирал себе другое помещение, вследствие чего в кабинетах валялись бумаги, папки, книги и прочие принадлежности занятого ученого человека. Из зала нередко устраивалось что-то вроде присутственного места, где происходили заседания разных ученых обществ, в которых участвовал хозяин дома»...
Портрет А.Д. Черткова работы худ. П.Ф. Соколова. Конец 1820-x – начало 1830-х. Бумага, акварель, карандаш, лак. 20,0 × 17,1. Государственный музей A. С. Пушкина, Москва
Ну и, конечно, нельзя обойти вниманием связей А.Д. Черткова с нашим краем.
И здесь несколько моментов.
…Сам Чертков, говоря о «благоприобретенных, за ним состоящих» имениях, кроме многих других-прочих, называл и «Московской губернии в Московском уезде село Курово с деревнями: по 9-й ревизии мужчин 633 души, женщин – 645 душ, земли и разных угодий в окружающих местах – 3528 ½ десятин», а также «в Дмитровском уезде сельцо Степаньково, в котором… мужчин 44 души, женщин 53 души, земли и угодий – 369 десятин»... (Курово с деревнями (Акулово, Ковязино, Соколова, Суходол, Хохловка, Чапчикова) и сельцом Черкасова Гора с 660 душами и 3528,5 десятинами земли и «разных угодий в окружающих местах» – были приобретены Чертковым по крепостной купчей у Иосифа Альжапсовича Де-Брикара в 1840 г.)…
План усадьбы с. Курово. Источник: Коршун В.Е. Пушкинские древности: сохраним прошлое для будущего. М., 2015
По «Указателю селений и жителей уездов Московской губернии» К. Нистрема (1852 г.): «Курово, село 2-го стана, Черткова Александра Дмитриевича, действительного статского советника. Крестьян – 25 душ мужского пола, 21 – женского; дворовых – 33 мужского пола, 32 – женского. 1 церковь, 12 дворов»… «Московский уезд. Черкасова-гора, деревня 2-го стана, Черткова, Александра Дмитриевича, действительного статского советника. Крестьян – 86 душ м.п., 103 ж.; 29 дворов, господский дом и оранжерея; 28 верст от Троицкой заставы, по Ярославскому тракту, влево 13 верст»… Тогда в Курове стояла церковь, «к господскому дому был построен коридор»; в имении имелись новые кирпичная теплица и водяная мельница «с сукновальным инструментом», после превратившаяся в шерстоткацкую фабрику…
. Курово. Фабрика. Старинная открытка
Курово. Церковь. Старинная открытка
При А.Д. Черткове в Курове и Степанькове имелось 1065 десятин леса «крупного и мелкого», оцененного до 250 тыс. руб. серебром. И Александр Дмитриевич завещал выделить к своему имению 500 десятин леса – той дочери, которая по жребию вытянет эту долю его наследства; остальные же 565 десятин следовало «разделить на три равные части между тремя же сестрами» и «выдать им принадлежащее натурою без земли, или деньгами по добросовестной оценке избранных ими поверенных»…
Еще такой факт.
Курово вместе с Черкасовой Горой в качестве приданого достались дочери Черткова, Софье Александровне, которая в 1852 г. вышла замуж за гвардейского полковника Аллах-Яра (Северьяна=Севера) Ермолова, одного из «горских» сыновей легендарного генерала и «покорителя Кавказа» Алексея Петровича Ермолова. Позднее Черкасова Гора (Пестово) была продана Армандам; тогда там еще сохранялось перестроенное двухэтажное усадебное здание и пейзажный парк. В 1937 г. в Пестово открылся дом отдыха (пансионат) для актеров МХАТа и их семей. Здесь отдыхали К.С. Станиславский, В.И. Немирович-Данченко и артисты театра. В 1950-е гг. пансионат перешел в ведение территориального Московского управления, сейчас – Центробанка…
Или вот такой случай.
Как местный помещик, Чертков, естественно, был в курсе дел своих крепостных.
И один из наших дотошных архивистов, Алексей Алпатов, «раскопал» следующее.
…Когда в 1845 г. на пушкинской фабрике бельгийско-подданного Карла Фавара случилась очередная «буза», в ней живейшее участие (не в беспорядках, конечно, а в судьбе своих подопечных) принял владелец села Курова. Фабрикант-иноземец всячески измывался над наемными рабочими – куровскими крестьянами, да еще при этом «качал права»… Пошло разбирательство, дело случилось громким и вызвало широкий общественный резонанс. Началось следствие, куда был вовлечен тайный советник и Губернский предводитель дворянства А.Д. Чертков. В материалах дела сохранилось его «особое мнение». Оно было сформулировано следующим образом: «Противузаконным решением суда Чертков считает себя вдвойне обиженным: а) как помещик, обязанный защищать своих крестьян, и подавший, за безвинно пострадавшего, одного из них, жалобу… и в) как представитель всего московского дворянства, единственного сословия, в Российской Империи, имеющего право владеть крестьянами и, следовательно, получивший почти личную обиду от иностранца, приехавшего в Россию, конечно, не с правом преступать законы и делать самоуправства, за которые и каждый дворянин должен быть наказан». Помещик настаивал: «обратить особенное внимание на это дело и положить на Фавара не ничтожную для него денежную пеню (ибо он разбогател здесь работою наших же крестьян), – а продержанием его известное время в смиренном доме»…
В конце концов, у бельгийца отобрали паспорт и никуда не пускали: ни на его родину, ни даже в Петербург. Заезжий делец осознал свое положение и – от греха подальше! – продал свою фабрику французу Луи Эжену Арманду. А потом сгинул неведомо куда…
Еще интересно хотя бы и то, что известный ученый, А.Д. Чертков был и заметным благотворителем. Так, в 1838 г. московская элита «скинулась» на благое дело существования будущего Училища ваяния и зодчества (где много позже учились наши «земляки» поэт Маяковский и его хороший друг и пушкинский дачник, художник Василий Чекрыгин): среди благодетелей, вложивших «в художников» по 250 руб. был, конечно, Чертков, заодно, вместе с ним – и владелец тогдашней Кудринки Н.А. Небольсин…
* * *
Что же касается внука А.Д. Черткова, секретаря Льва Толстого – В.Г. Черткова, то о нем почему-то «в семье не часто упоминали»…
* * *
Тайный советник, библиограф, нумизмат, историк и археолог Александр Дмитриевич Чертков скончался 10 (22) ноября 1858 г. и был похоронен на Ваганьковском кладбище в Москве.
В послереволюционное время его могила была утрачена…
ОСНОВНЫЕ ИСТОЧНИКИ
· [Бартенев П.И.]. А.Д. Чертков и его библиотека // Русский архив. М., 1863. № 1. Стб. 1-19
· [Богданов А.П.]. Курганное племя Московской губернии. Предварительная заметка А. Богданова. М., 1865
· [Богданов А.П.]. Материалы для антропологии курганного периода в Московской губернии Анатолия Богданова, члена-основателя Общества любителей естествознания. М., 1867. // Изв. О-ва любителей естествознания, состоящего при Императорском Московском университете. Том четвертый. М. 1867. Антропологические материалы. Часть первая
· Гатцук А.А. О некоторых древних вещах из Чертковского собрания // Русский архив. М., 1864. № 9. Стб. 1001-1004
· Гатцук А.А. Еще древние вещи Чертковского собрания // Русский архив. М., 1864. № 11-12. Стб. 1255-1257
· Немировский А.И. Александр Дмитриевич Чертков: Опыт научной биографии // Вопросы истории. 1988. № 10. С. 44-59
· [Нистрем К.]. Указатель селений и жителей уездов Московской губернии, составленный по официальным сведениям и документам К. Нистремом. М., 1852
· Список населенных мест по сведениям 1859 года // XXIV. Московская губерния. СПб., 1862
· Чертков А.Д. О древних вещах, найденных в 1838 году в имении Н.А. Толстого // Русский исторический сборник. 1839. Т. 3. Кн. 3. С. 284-292
· Чертков А.Д. Описание найденных в Звенигородском уезде древностей // Записки Археолого-нумизматического общества в Санкт-Петербурге. 1848. Т. 1. Вып. 3. С. 234-250
· Археологическая карта России: Московская область. Ч. 1. М., 1994
· Формозов А.А. Исследователи древностей Москвы и Подмосковья. М., 2007
· Фролова М.М. Александр Дмитриевич Чертков. М., 2008
· Василий Коршун. Тайны затопленного села. Из дневника краеведа-искателя // http://kvest-kite.narod.ru/k/kurovo/tayny/hotkov.html
· Коршун В.Е. Пушкинские древности: сохраним прошлое для будущего. М., 2015
· Алексей Алпатов. Фабрика купца Карла Фавара // Пушкино Сегодня // http://pushkino.tv/news/kray-rodnoy/132824/
· О. Сергий (Разумцев). Потомки Ермолова // «Наследник». Православный молодежный журнал // http://www.naslednick.ru/articles/history/history_62.html. Посещение 18.03.2020
Игорь Прокуронов
Комментарии