«Подошел и вижу глаза лошадиные…»
У Маяковского есть великолепное стихотворение «Хорошее отношение к лошадям». О замысле этого произведения Маяковский писал Лиле Брик. Поэт остро ощущал, что в разгар революции люди озлобились, ими владеет страх, они не проявляют милосердия и даже простого внимания друг к другу. Именно в этого период, как говорит история создания “Хорошего отношения к лошадям”, у него и родился замысел “чего-то прочувствованного про лошадь”. Стихотворение было написано после мая 1918 года: тогда Лиля Брик и получила от поэта письмо, в котором он и излагал свою идею.
1918 год был важным и для самого Маяковского: он уже был признан в литературных кругах, но ощущал тоску от того, что его никто не понимает. Он перенёс своё эмоциональное состояние в стихотворную форму и создал своеобразный крик души, которая никак не может пробиться к людям. При этом поэт подчёркивает желание продолжать творить, надеясь когда-то быть понятым и принятым хотя бы одним человеком. В этом стихотворении есть такие строки:
«…Лишь один я
голос свой не вмешивал в вой ему.
Подошел
и вижу
глаза лошадиные…
Улица опрокинулась,
течет по-своему…
Подошел и вижу —
за каплищей каплища
по морде катится,
прячется в ше́рсти…»
Но это стихотворение было написано еще до появления Маяковского на дачах на Акуловой горе…
А впервые Маяковский поселился на Акуловой горе в небольшом крестьянском доме Румянцевых летом 1919 года. Последующие десять лет, вплоть до 1929 года, на тогдашней окраине Пушкино он снимал на лето дачи у Вячеславовых, Власовых и Костюхиных. Здесь были самые благоприятные условиями для творческой работы. По воспоминаниям современников Маяковский иногда брал извозчика, чтобы добраться от станции Пушкино до Акуловой горы…
А уже в 1923 году появилось стихотворение «Горб» (она не так известно, поэтому привожу его полностью – В.П.) :
«Арбат
толкучкою давил
и сбоку
и с хвоста.
Невмоготу —
кряхтел да выл
и крикнул извозца.
И вдруг
такая стала тишь.
Куда девалась скорбь?
Всё было как всегда,
и лишь
ушел извозчик в горб.
В чуть видный съежился комок,
умерен в вёрстах езд.
Он не мешал,
я видеть мог
цветущее окрест.
И свет
и радость от него же
и в золоте Арбат.
Чуть плелся конь.
Дрожали вожжи.
Извозчик был горбат».
Как мы видим, лошади в поэзии Маяковского символизируют не только красоту и элегантность, но и силу, энергию и страсть. Автор использует их образ в разных контекстах, чтобы передать различные эмоции и идеи. Например, в этом стихотворении Маяковский описывает лошадей как воплощение свободы и мощи!!!
«И я там был»
А в книге воспоминаний Владимира Этуша «И я там был» читаем: «В 30-х годах около наших домов не было такой сложной дорожной конфигурации, как сегодня. Астаховский мост просто соединял два берега Яузы и выводил на подъем к Яузским воротам. Мимо этих ворот, по бульварам, я ходил в школу, на Покровку. Зимой лед обычно не скалывали, он наслаивался, и гужевой транспорт переходил на сани. И вот на этом подъеме часто застревали возы с поклажей. Лошади скользили, буквально выбивались из сил, их стегали немилосердно, они падали, их били ногами в живот… Жуткое зрелище! В конце концов, извозчик налегал плечом, и измученная лошадь, усердно кивая головой — с сознанием выполненного долга, как мне казалось, и, простив все обиды, — вытягивала воз. Когда я позже прочитал «Хорошее отношение к лошадям» Маяковского:
«Лошадь, не надо.
Лошадь, слушайте —
чего вы думаете, что вы их плоше?
Деточка,
все мы немножко лошади,
каждый из нас по-своему лошадь», — то сразу же вспомнил этих бедолаг на Яузском подъёме.
Лошадей я всегда любил. Забегая вперед, скажу, что на войне у меня была своя лошадь. А первую лошадь в моей жизни, совсем в раннем возрасте, мне подарил папа. Игрушечную, разумеется! Она была необычайных размеров и, покрытая натуральной шкурой теленка, выглядела как настоящая. Я ее поначалу испугался. А потом долго играл с ней: запрягал, сооружал какие-то вожжи, один стул переворачивал — это были козлы для меня, изображавшего кучера, другой стул ставил позади — это было место для седока. В седоки обычно приглашались бабушка и моя новорожденная сестра Лида. Бабушка, с сестренкой на руках, безропотно садилась на задний стул, а я дергал за вожжи и погонял, куда-то мы ехали. Видимо, моя актерская натура уже тогда давала о себе знать. Помню, как-то во время игры бабушка в приливе нежности взяла и поцеловала меня. И я так расстроился, так разозлился, так ужасно обиделся, что она растерялась. Спрашивает меня: «Вовочка, ну почему? Что случилось?» А я ей: «Да разве извозчиков целуют?!» Так моя натура впервые отозвалась на искажение жизненной правды.
Один раз за любовь к лошадям мне пришлось даже пострадать. Летом мы вместе с семьей папиной сестры снимали дачу на Клязьме. Как-то гулял я со своими двоюродными братьями и сестрами, и мимо нас проехала телега с привязанной к ней сзади лошадью (конюшня находилась на улице Крыловская – В.П.). Я и говорю им: что, мол, слабо погладить? И погладил. А лошадь возьми и лягни! Да так, что перебила мне палец. Мы бегом спустились к реке, я сунул палец в воду — вода вокруг сразу стала красной. А когда вернулся домой, мне еще и от папы досталось. Потом возили к врачу — зашивали…»
«Любовь и лошади»
Алексей Баталов - народный артист СССР жил в свои 13 лет на даче в Клязьме, где и познакомился со своей будущей первой супругой Ириной Ротовой, дочерью художника журнала «Крокодил» Ротова. Об этом событии был даже снят Марией Шаховой документальный фильм «Дачники». Все вспоминают, что когда на веранде дачи Ротовых компания ребят играла в карты, калитка вдруг открылась, и на участок верхом на белой лошади въехал Алексей. Он, молча, объехал дачу и так же молча скрылся. Петр Петров (сын писателя Евгения Петрова, тоже снимавшего дачу на Клязьме – В.П.) заорал: «Я знаю этого воображалу! Это Лешка Баталов». Ирина (дочь художника Ротова – В.П.) была сражена наповал. И хотя позже выяснилось, что белая лошадь – всего лишь старая водовозная кляча, притом слепая, но сидел-то на ней Баталов как принц на арабском скакуне! Так они впервые увидели друг друга, и начался красивый дачный роман. Алексей Баталов впоследствии вспоминал: «…В юности я не так чтобы много дружил с девчонками – был не очень уверен в себе. Отвратительно учился из-за того, что за годы эвакуации растерял все знания. Чтобы я мог получить аттестат, меня устроили в школу рабочей молодежи. Короче говоря, Ирина была родным для меня человеком, поэтому отношения сложились сами собой. Мы расписались еще до того, как я поступил в Школу-студию МХАТ».
Но история повторилась через много лет, но уже с точностью наоборот с его второй супругой Гетаной Алексей Баталов вспоминал: «… Это было в 1953 году. Я тогда снимался в фильме «Дело Румянцева». И однажды вечером после съёмок актёр Сергей Лукьянов, который играл в фильме полковника милиции, мне говорит: «А пойдём в цирк, там цыгане выступают!» Мы пошли. И я впервые увидел Гитану, она выполняла сложные цирковые номера на лошади и танцевала».
«Воспоминания о Красавчике»
А совсем недавно мне попались мемуары Ю. В. Геронимуса «В молодые годы» (Москва, МЦМНО, 2004). Юрий Вениаминович Геронимус, родившейся в 1923 году в Москве, — знаменитый математик, прекрасный программист, кандидат математических наук, плодотворно работал во многих «закрытых» проектных и научных организациях, в особом конструкторском бюро Туполева!
«… Следующее лето мы жили на даче в Пушкино по Северной железной дороге. Из того лета я запомнил два эпизода. … В Пушкино приехала в гости Баба Нина. Возможно, это была её первая встреча с мамой и со мной. Она привезла мне – наверное, по случаю дня моего рождения – замечательный подарок: большую, в три четверти моего роста, деревянную лошадку. Лошадь была сделана очень добротно. Она вся была покрыта толстой ворсистой тканью коричневого с белыми проталинами цвета: это была её шерсть. У лошади были пышные хвост и грива из натурального конского волоса и глаза из подходящих круглых красивых коричневых стекляшек. На морде лошадки была уздечка, а на спине – седло со стременами. Ноги лошадки изображали движение шагом и кончались тёмными деревянными копытами со шпеньками, вставленными в доску, по бокам которой были приделаны четыре деревянных колеса, так что лошадь можно было катать. Я либо сам вёл её под уздцы – пустую или посадив в седло игрушечного мишку - либо взрослые сажали в седло меня самого и катали по комнате. Лощадь назвали Красавчиком. В первые месяцы я самостоятельно на Красавчика не взбирался, но потом догадался: вставлял одну ногу в стремя, подтягивался и перекидывал через круп лошади другую. Вскоре стал залезать на лошадь прямо с земли. Ну а тогда в Пушкино, Баба Нина посадила меня на Красавчика, слегка меня поддержала, наклонясь надо мной. Я держал в руке конец свисавшего с Бабы Нины шарфа и, пользуясь этим шарфом, как кнутиком, Красавчика стегал. Шарф был мамин. Он был тонкий шерстяной, и его узор составляли крупные серые и бордовые квадраты. Он продержался у нас чуть ли не до войны. В своём первоначальном виде Красавчик прожил у меня недолго, а в конечном – как и тот шарф: до самой войны. А метаморфозы с Красавчиком пошли вот какие. Естественно старение было не так заметно.
Но уже в первый год владения Красавчиком я захотел общаться с ним поактивнее. Сперва я причёсывал его гриву и хвост. От этой операции я естественно перешёл к стрижке. Я остригал каждый раз очень маленькие кончики и взрослые результата моей работы обнаружили только через несколько месяцев, когда в один прекрасный день Красавчик предстал перед ними бесхвостый и совершенно лысым. Подурневшего Красавчика перевели из комнаты в прихожую - к постели домработницы. Далее – я был уже четырех- или пятилетним мальчиком – ослабли шпеньки, соединявшие ноги лошади с доской, с которой к тому времени соскочили (и укатились, Бог весть куда) кое-какие колёса. Наверное, шпеньки можно было снова вклеить и их гнёзда, просверленные в доске, а к доске приделать другие колёса, но этого делать никто не стал. Безволосый Красавчик оказался стоящим на собственных ногах (со шпеньками). Стремена к тому времени тоже пообрывались. Получился Конь без всяких ненужных излишеств – в том самом конечном виде, который я упоминал выше. Мне было к моменту превращения коня в его мумию более пяти лет. Я без труда садился на его спину и легко раскачивал его в продольном направлении – так, что от пола отрывались то передние, то задние ноги Красавчика. Конечно, такой галоп (я умудрялся даже перемешаться при этом немного вперёд) нравился мне гораздо больше, чем пассивное катание на его спине или таскание его за собой под уздцы. Но под таким топотом Красавчика слабели и выскакивали из своих гнёзд плитки шикарного дореволюционного паркета в комнате и в коридоре, что вызывало неудовольствие родителей и соседей…» В конце концов в Красавчиком пришлось расстаться.
Вот, после таких историй и выходит, что «…все мы немножко лошади…»!!!
Владимир Парамонов
Комментарии