Статья о Персоне

 

 

Храм Святого Целителя Пантелеймона, в котором служит отец Андрей

Цена заката в сто сорок солнц

А ведь есть что вспомнить и чем похвастать: еще каких-нибудь сто лет назад Пушкино исполняло роль Мекки для творческой и научной интеллигенции. Не без гордости рассказывает мне об этом отец Андрей, пока мы едем с ним на Акулову гору знакомиться еще с одним его детищем — домом-музеем Маяковского.

На японском джипе петляем по узким улочкам дачного поселка вдоль огромного котлована. Во времена оны, когда Владимир Владимирович приезжал сюда на лето (а делал он это регулярно начиная с 1919 года и вплоть до своей смерти 14 апреля 1930 года), на месте нынешней гигантских размеров ямы возвышался холм, который, собственно, и называли Акуловой горой. Но когда Сталин повелел построить на местной речке Уче водохранилище, вся гора вплоть до донышка «перекочевала» к воде, превратившись в дамбу.

Ни одна из четырех дач, знававших присутствие поэта и располагавшихся когда-то близ подножия Акуловой горы, до наших дней, увы, не сохранилась. Последняя, с 1960-х годов превращенная в библиотеку имени Маяковского, сгорела в 1994 году. На месте пепелища постепенно разрасталась свалка. Рядом с ней уныло возвышался оставшийся с прежних времен памятник автору «Облака в штанах», в компании которого очень понравилось отдыхать местным наркоманам.

Не выдержала душа отца Андрея такого глумления над памятью поэта, и сказал он властям города, что может собственными силами по архивным документам восстановить дачу. А затем передать ее городу в дар. Сказано — сделано. Ну или почти сделано: есть у строения и стены, и крыша. Осталась отделка, которую батюшка планирует закончить к дню празднования 120-летия поэта — 19 июля 2013 года. В этот же день должно состояться и открытие дома-музея.

Смотрю в окно на липовую аллею, гуляя по которой поэт стал свидетелем заката, пылающего в сто сорок солнц, и подарил нам «Необычайное приключение, бывшее с Владимиром Маяковским летом на даче». Очарование места необыкновенное, но меня, грешную, отвлекает от созерцания красот, смущает все настойчивей меркантильный вопрос:

— Откуда у вас, батюшка, деньги на такие щедрые подарки городу? Бизнес имеете?

— Нет, это все или кредиты, или пожертвования прихожан, оставляемые в храме, — смиренно отвечает мне отец Андрей.

— А прихожане ваши в курсе, куда идут средства?

Собеседник мой невозмутим точно так же, как полуторавековые липы на аллейке: «Люди, приходящие в наш храм, знают, чем я занимаюсь, и понимают, на что пойдут деньги. Я же ни от кого не таюсь. Какой я вот сейчас с вами, такой и на амвоне».


Как отец Андрей все успевает, уму непостижимо. Спит он, как шепнул мне втайне от батюшки его помощник Максим, часов пять, не больше. Помимо службы в храме — служение «в малой церкви», то есть в семье, где ждут отца Андрея супруга Елена и четверо детей.

Вся жизнь отца Андрея связана с его малой родиной — Пушкино. Он здесь родился и вырос — в семье людей добрых, но нерелигиозных. В конце 1980-х годов по совету соседки-старушки впервые переступил порог местного Никольского храма.

— Дома я чаще молился не по книгам, а просто закрывался в своей комнате и беседовал с Богом, — говорит отец Андрей. — С этого и началась моя вера: я обращался к Нему, и Он стал мне отвечать. Родители пугались, конечно, подумали, что их тринадцатилетний сын или в секту попал, или с ума сошел. Однажды даже дверь в комнату ко мне выломали, но потом привыкли.

После школы совершенно естественным образом появилась в жизни молодого человека духовная семинария, оконченная в 1997 году, затем было рукоположение в священники. В 2000 году отцу Андрею дали приход в Пушкино — храм святого великомученика и целителя Пантелеимона при ЦРБ.

С тех пор и будоражит пушкинское православие нестандартный поп. Да что там православие — образом жизни батюшки даже правоохранители интересуются, не могущие уразуметь, почему это вокруг него вьюном вьются бывшие зэки, наркоманы и прочий неблагонадежный элемент.

— Прошлое людей для меня не имеет значения. В каждом из них я вижу прежде всего человека. Есть натуры, изуродованные обстоятельствами, ожесточившиеся, но вряд ли творили они зло в силу своей сокровенной природы. Вот мой друг и моя правая рука Максим, например, имеет несколько судимостей, — огорошил меня батюшка.

— У меня было три или четыре срока и шесть лет в лагерях, — деловито принимается за подсчет Максим. — Сами понимаете: лихие девяностые, бандитизм, братва… И если вы посмотрите на сотрудников нашего храма, они все у нас такие — пальцы в наколках…

Дальше Максим эмоционально рассказывает мне, что пришел к отцу Андрею, когда «стало хреновато». И если бы отец (как он зовет протоиерея) заставил его отстоять службу или отправил бы первым делом на исповедь, во второй раз он в храм бы не вернулся. Максим свято уверен в том, что церковь должна идти навстречу таким, как он, потому что сами они переступить порог храма и веры не способны.

Кривая жизни Максима постепенно приобретала прямые формы: он завязал с криминалом, воцерковился и года три уже как держится без наркотиков, притом что «сидел» на героине больше 10 лет.


Против течения

Поперек общественного мнения отец Андрей идет регулярно. Не то чтобы он к этому сознательно стремился, просто так почему-то получается всякий раз, когда он следует своему инстинкту нравственности. Надо ли говорить, что среди «своих» он — как белая ворона?

— Боюсь ли я, что меня лишат сана? Нет, не боюсь, — признается отец Андрей. — Я верю, что мое начальство — люди, обладающие здравым смыслом, не способные судить, не выслушав. А я готов мотивировать каждый свой шаг, и я готов к диалогу. Другой вопрос, готова ли к этому вторая сторона?.. Для меня же и священство, и любовь к литературе — это образ жизни. Мне врезались в память слова, сказанные несколько лет назад митрополитом Крутицким и Коломенским Ювеналием: «У нас, в наше время, была задача — выжить. И мы выжили. А вы теперь говорите и пишите. Вы, молодежь, трудитесь, дерзайте». И я услышал в этих его словах расположенность Ювеналия к новому, отход от консерватизма.

Впрочем, на мой взгляд, в случае с отцом Андреем речь идет уже не об отходе от консерватизма, а о революционных для современного православия поступках. Помимо Маяковского и Толстого опекает батюшка еще и «самоубивца» Сергея Есенина. Более того, он первым и пока единственным из священников стал совершать панихиды на могиле русского поэта. Совершать самовольно, рискуя церковной будущностью. И лишь впоследствии было получено на это разрешение патриарха Кирилла. К слову, в самоубийство Есенина батюшка тоже не очень верит, говорит, что здесь, как и с Маяковским, — больше вопросов, чем ответов. Но по большому счету ему и не важно, сами ли они решили «сойти» с Земли или им в этом помогли. Важно другое: каким был человек при жизни.

— Странные вещи происходят у нас сегодня: самоубийц мы не отпеваем, но отпеваем закоренелых преступников, на фоне которых добровольно лишившие себя жизни выглядят просто невинными детьми, — говорит отец Андрей. — Мне это как-то непонятно. И поэтому я заявляю: меня не интересует, как ушел человек. Меня интересует, как он жил. Стоя в храме, я молюсь не о прощении грехов Есенина или Маяковского, а благодарю их за то, что они меня многому научили.

Откуда интерес?

Интерес к творчеству и личностям поэтов сам собой вылился у отца Андрея в литературоведческий анализ их произведений. Вывод батюшки может излишне чувствительных обескуражить: и Маяковский, и Есенин были богоборцами.

— Но ничего ужасного в этом слове нет, — успокаивает меня собеседник. — Наоборот, в ветхозаветной традиции святые как раз изображены богоборцами: они настолько любят правду, что готовы спорить ради нее даже с Богом. Почему я, священник, занимаюсь ими? Отвечу словами Льва Толстого, которыми он отреагировал на постановление Святейшего Синода в отношении себя в 1901 году. Он вспомнил английского поэта и философа Кольриджа, сказавшего: «Если вы полюбите христианство больше истины, то очень скоро вы будете любить больше христианства церковь, а закончите вы тем, что больше церкви будете любить собственный покой и удовольствие». И Толстой написал, что полностью согласен с Кольриджем, и что сам он начал с обратного: любя матерь русскую, православную церковь, всем сердцем возненавидел собственный покой и удовольствие, вследствие чего очень скоро полюбил больше церкви христианство, а потом больше него истину. Но чем больше Лев Николаевич любил истину, тем больше убеждался, что самым ярким воплощением ее является христианство. Вот эта позиция мне очень близка. А истина — в моем понимании — это правда, человеческая совесть, здравый смысл. Этого здравого смысла сильно не хватает, с моей точки зрения, многим нашим современникам, приходящим в храм.Возможно, кто-то из читателей на этих строках ужаснется: до чего дожили — поп еретика, анафеме преданного, в пример ставит! Небольшая ремарка от отца Андрея: никакого церковного отлучения Толстого не было, и предание философствующего графа анафеме — не более чем миф. Имеющееся на этот счет определение Святейшего Синода крайне двусмысленно по содержанию. Способствовавший появлению бумаги на свет обер-прокурор Синода Константин Победоносцев слыл недругом писателя и намеренно составил текст так, чтобы простой народ поверил в отлучение Толстого от церкви. Более просвещенная публика понимала, что этот документ — акт личной мести одного человека другому куда в большей степени, чем констатация серьезных расхождений в религиозных трактовках между православной церковью и писателем. Тем не менее именно самостоятельность взглядов, идущих вразрез с общепринятыми церковными канонами, вменялась Толстому, человеку глубоко верующему, в вину.

Той же спорной с ортодоксальной точки зрения целью — научению самостоятельному мышлению — задался и отец Андрей. Самый короткий путь к ней видится ему в обретении позабытой ныне привычки к чтению и размышлению.

— Сегодня люди, приходя в храм, ищут в лице священника оракула, который бы им сказал, что и как сделать. А лучше не говорил бы, а прочитал молитвы или заклинания, помазал маслицем, и все у них было бы после этого в жизни хорошо, — сокрушается отец Андрей. — Представители литературы начала ХХ века как раз пытались напомнить христианам о том, что человек, осознающий себя сыном Божьим, будет творчески подходить ко всему, чем бы он ни занимался, возненавидит собственный покой и удовольствие. Меня поразило, как поэзия Серебряного века тебя душевно поднимает, настраивает на работу, как она тебя, образно говоря, оплодотворяет. Я этого не вижу в современной церкви, не замечаю в проповеди священников, слушая которых люди думают о чем-то своем. Нет той энергии живого общения, когда тебе внимают с открытым ртом, как это бывало на выступлениях, например, Сергея Есенина. Он знал, как можно увлекать, воздействовать на сознание аудитории. Однажды Есенин сказал: научишься петь и сможешь заразить других людей. И я тоже, вслед ему, учусь петь и надеюсь заражать.

Звезда Рунета

Отец Андрей — не только пушкинская знаменитость. Сподобил его случай год назад ославиться на весь YouTube. Руку к «раскрутке» батюшки в Сети приложили активисты «СтопХама», «подловившие» его на одной из столичных дорог после того, как он возвращался с открытия на Ваганькове памятника поэту-ширяевцу, задушевному другу Есенина Александру Абрамову. Возвращался не на каком-нибудь «Жигуленке», а на «Мерседесе Е-200», правда, взятом в аренду. Но кого это тогда интересовало?

— Остановился я на Долгоруковской на несколько минут, пока мой товарищ покупал нам кофе. Никаких правил мы не нарушили. Внимание «СтопХамов» привлекли исключительно дорогой автомобиль и мой фейс в нем, — констатирует отец Андрей. — Ролик, снятый ребятами, был хитро смонтирован. То, что проезду машин я не мешал, обрезали, зато показали, как, отклеивая от стекла их фирменный стикер, я обзываю их бездельниками. Да, бездельники! Ходят стаей и нападают на людей! Я им так и сказал: «Что вы в этой жизни делаете? А мы за весь день первый раз позволили себе отдохнуть и выпить кофе». А это, на минуточку, было около семи вечера. Они же потом перевернули мой разговор с ними таким образом, что поп их чуть ли не анафеме предает.

Кстати, тот самый скандальный ролик из Сети попал прямиком в авторскую программу к Ивану Охлобыстину. После выхода передачи отец Андрей, по собственным словам, стал еще и «звездой» Священного Синода, куда ему пришлось писать объяснительную, что машина в ролике — не его собственная, а арендованная.

— Глупость, что попы не могут ездить на «Мерседесах», — горячится Максим, защищая отца Андрея от моих расспросов. — Конечно, если они живут рядом с храмом, то, может, и не надо. А вот отец Андрей в разъездах постоянно. Мы в машине проводим по 15–18 часов в сутки, а в прошлом году один из наших прихожан снимал фильм о Есенине, и отец принимал в нем самое деятельное участие. Для этой цели и был арендован «Мерседес» — самая удобная и комфортная машина, в которой можно и отдыхать, и работать. Я так вам скажу: «Мерседес» — это не плохо, если человек делом занимается.

Храм с театром в подвале

Долгий разговор с отцом Андреем, растянувшийся почти на весь день, мы завершали посещением храма, в котором он служит. За 12 лет своей работы здесь отец Андрей «выпустил» трех настоятелей и одного священника. По церковным меркам это большая редкость: сразу четыре священные особы за такой короткий срок. «Несмотря на мою интеграцию в окружающую — нецерковную — среду, это показатель того, что я хочу работать именно в церкви, — говорит отец Андрей. — Я не хочу рубить сук, на котором сижу, или позорить честь мундира. Но я хочу преобразить церковную жизнь. Не сломать ее, не уничтожить, не растоптать, а именно преобразить. А сделать это невозможно, если ты не будешь вскрывать существующие недостатки».

Любопытно, что даже когда настоятель чересчур отвлекается на мирские свои проекты, жертвенно поднимая уровень нынешней культуры, его храм промыслительным образом без попечения не остается. Вот какую историю он мне поведал. Семь лет назад отец Андрей немало средств вложил в капитальный ремонт Государственного музея им. Есенина (как говорит, бралось несколько кредитов на три миллиона рублей. По тем временам очень значительная сумма). Лелеял батюшка мечту получить на базе музея площадку для литературных встреч с молодежью. Однако чем ближе к концу подходили ремонтные работы, тем стремительней угасал энтузиазм у руководства музея в отношении «поповских» инициатив. А когда ему окончательно отказали «от дома», появилась в Пушкино дама, уличившая отца Андрея в растратах: мол, вместо того, чтобы свой храм до ума доводить, он музеями занимается. И кому — самоубийцам!

Тут нужно пояснить, что здание храма, в котором служит отец Андрей, было заложено в 2000 году, и до сих пор еще не до конца отстроено, хотя регулярные службы в нем с того самого времени и идут. Так вот волею судеб или небес (кому как ближе) нашлись вдруг люди, которые сказали расстроенному отцу Андрею: а давайте мы вам поможем! И за полтора года эти меценаты, Олег Шаталов и Сергей Карапунарлы, кстати, одноклассники сестры отца Андрея, вложили в храм 25 миллионов! Благодаря их помощи, с лихвой залатавшей финансовые бреши, появилась возможность увеличить церковные площади чуть ли не в три раза. Года через два-три храм-красавец будет достроен. На цокольном этаже храма отец Андрей уже сейчас запланировал устроить… театр. Впрочем, это уже совсем другая история.

Есть у отца Андрея помимо всего прочего еще одна примечательная особенность: как мне кажется, он очень тонко и точно формулирует многие диагнозы современности. Едва ли не главным корнем всех бед современности он называет недостаток общения между людьми и нехватку душевной открытости, а коллег по служению призывает к подвижничеству, к тому, чтобы идти навстречу миру, обновляться, иначе, варясь в собственном соку, можно и засмердеть.

Стоит ли говорить, что всей своей деятельностью снискал отец Андрей себе в церковных кругах славу еретика? Но, полагаю, что и по другую сторону храмовых стен его мало кто сможет понять и принять. Представляю, сколько ернических комментариев может обрушиться на него после этой статьи. Но мне лично за него не страшно. Отец Андрей — выдержит!

Автор -  Ирина-Лика Сухова