«Работается плохо.
Хочется влюбиться, или жениться,
или полететь на воздушном шаре»
(Из письма А.П. Чехова к М.В. Киселевой 25 марта 1888г.)
«Париж - Москва…»
В 1864 году во Франции было создано общество «содействия передвижения в воздухе», куда вошли многие знаменитые писатели: Виктор Гюго, Александр Дюма-сын, Александр Дюма-отец, Жюль Верн, Жорж Санд. Их произведения и высказывания о полете, в том числе о космическом полёте, имели большой резонанс в обществе, убеждали человека в возможности беспредельного полёта. Так, Виктор Гюго писал, что воздушные шары отменили запрет богов на полет человека… А произведения Жюля Верна о путешествиях на воздушных шарах и полетах на Луну были популярны во всей Европе. По мотивам романа Жюля Верна «С Земли на Луну» («De la Terre, Trajet direct en 97 heures 20 minutes», 1865) Жак Оффенбах написал оперу-феерию «Путешествие на Луну», премьера которой с успехом прошла 20 октября 1875 года в Париже и широко освещалась парижской и мировой прессой.
Полеты на шаре в Европе
Или, например, по сообщению «Московского Листка» от 3 августа 1899 года можно узнать, что «наши подмосковные (пушкинские – В.П.) крестьяне, как их не учат в школах уму-разуму, остаются такими же башибузуками, какими они были и до школы; за примерами далеко ходить не нужно. Первого августа из пушкинского «Лесного городка» был пущен воздушный шар, с которого воздухоплаватель опустился на парашюте, а самый шар отлетел версты за четыре от станции Пушкино и упал возле Новой Деревни. Крестьяне, завидя его, бросились к нему, начали его рвать и уже сделали несколько надрезов; они разорвали бы его в клочки, если бы не подоспел на лошади урядник и не вырвал бы шар из рук этих башибузуков. Не знаем, составлен ли об этих деяниях протокол, а следовало бы поучить их в назидание другим озорникам, которым может представиться такой же случай»…
Полеты воздушного шара у Летнего театра в Пушкино
А.П. Чехов вполне мог обо всём этом прочитать в газетах. Таким образом, к началу ХХ века, и к началу написания пьесы «Вишневый сад», картины будущих полетов на летательных аппаратах, включая и полеты на шарах, становится частью «культурного воображаемого» европейского, да и российского общества. Так как в начале ХХ века полеты, управляемые человеком, становились очень зрелищными, в том числе и в России… Смотреть на них съезжались толпы людей, среди них было немало деятелей искусства, возможно, там бывал и А.П. Чехов…
У Л.Н. Толстого есть «Рассказ аэронавта», где можно прочитать: «Народ собрался смотреть на то, как я полечу. Шар был готов. Он подрагивал, рвался вверх на четырёх канатах и то морщился, то надувался. Я простился с своими, сел в лодку, осмотрел, все ли мои припасы были по местам, и закричал; «Пускай!» Канаты подрезали, и шар поднялся кверху, сначала тихо – как жеребец сорвался с привязи и оглядывался, - и вдруг дёрнул кверху и полетел так, что дрогнула и закачалась лодка, внизу захлопали в ладоши, закричали и замахали платками и шляпами. Я взмахнул им шляпой и не успел опять надеть её, как уж я был так высоко, что с трудом мог разобрать людей. Первую минуту мне стало жутко, и мороз пробежал по жилам; но потом вдруг так стало весело на душе, что я забыл бояться…».
Об этом же и В.А. Гиляровский в «Моих скитаньях» писал: «… в Каретном ряду, где теперь сад и театр Эрмитаж, существовала, как значилось в «Полицейских ведомостях»: «Свалка чистого снега на пустопорожней земле Мошнина». Зимой сюда свозили со дворов и улиц «чистый», цвета халвы, снег, тут же он таял, и все это, изрытое ямами и оврагами пустопорожнее место покрывалось мусором, среди которого густо росли бурьян, чертополох и лопухи и паслись козы.
Публика узнала о существовании этого места из афиш в сентябре 1882 года, объявивших, что «воздухоплаватель Берт сегодня 3 сентября в 7 часов вечера совершит полет на воздушном шаре с пустопорожнего места Мошнина в Каретном ряду. За вход 30 копеек, сидячее место 1 рубль». Разгородили в двух местах забор, поставили в проходе билетные кассы и контроль; полезла публика и сплошь забила пустырь, разгороженный канатами, и «сидячие рублевые места», над которыми колыхался небольшой серый шар, наполненный гретым воздухом. Я был командирован редакцией описать полет. Был серый ветреный вечер. «Пузырь полетит…»- волновалась серая Москва, глядя на скверный аэростат из серой материи, покачивавшийся на ветру. Я пробился к самому шару. Вдали играл оркестр. Десяток пожарных и рабочих удерживали шар, который жестоко трепало ветром. Волновался владелец шара, старичок, немец Берг,- исчез его помощник Степанов, с которым он должен был лететь. Его ужас был неописуем, когда подбежавший посланный из номеров сказал, что Степанов вдребезги пьян и велел передать, что ему своя голова дорога и что на такой тряпке он не полетит. Берг в отчаянии закричал: «Кто кочит летайт, иди…» «Я»,- шепнул я на ухо старику среди общего молчания и шагнул в корзину. Берг просиял, ухватился за меня обеими руками, может быть боялся, что я уйду, и сам стал рядом со мной. Публика загудела. Это была не обычная корзина аэростата, какие я видел на картинках, а низенькая, круглая, аршина полтора в диаметре и аршин вверх, плетушка из досок от бочек и веревок. Сесть не на что, загородка по колено. Берг дал знак, крикнул «пускай», и не успел я опомниться, как шар рванулся сначала в сторону, потом вверх, потом вбок, брошенный ветром, причем низком корзины чуть-чуть не ударился в трубу дома – и закрутился… Москва тоже крутилась и проваливалась подо мной.
Мы попали в куски низко висевшей тучи. Сыро, гадко, ничего не видно. Пропали из глаз и строения, и гудевшая толпа. Наши разговоры, мало понятные, велись на черт знает каком языке и не по-русски и не по-немецки. Кругом висел серый туман непроглядной тучи. Наконец внизу замелькали огоньки. Воробьевы горы и поля, прорезанные Москвой-рекой. Тишина была полнейшая, шар перестал крутиться и плыл прямо. Мы опять попали в тучу. Берг, увидев у меня табакерку, очень обрадовался и вынюхал у меня чуть не половину. Опять прорвалась туча, открылось небо, звезда, горизонт, а под нами бежали поля, перелески, деревни… Москвы не было видно, она была с той стороны, где были тучи. Вот фонари и огоньки железнодорожной станции и полотно Казанской дороги, я узнал Люберцы, шар стал опускаться и опустился на картофельное поле, где еще был народ. Мы благополучно сели, крестьяне помогли удержать шар, народ сбегался все больше и больше и с радостью помогал свертывать шар. Опоздав ко всем поездам, я вернулся на другой день и был зверски встречен Н. И. Пастуховым: оказалось, что известия о полете в «Листке» не было. Это за всю мою репортерскую деятельность был единственный случай такого упущения».
«Ах, Эрмитаж, ах, Эрмитаж…»
Меня заинтересовала у Гиляровского фраза: «…Публика узнала о существовании этого места из афиш в сентябре 1882 года, объявивших, что «воздухоплаватель Берт сегодня 3 сентября в 7 часов вечера совершит полет на воздушном шаре с пустопорожнего места Мошнина в Каретном ряду. За вход 30 копеек, сидячее место 1 рубль».
Кто же такой Мошнин в Каретном ряду? Оказалось, что здесь речь идёт о Театре Мошнина. Театральное здание в Каретном ряду, без конца сдававшееся в аренду. Его владелец — Константин Владимирович Мошнин (об этом человеке можно писать отдельную статью – В.П.) — окончил ИМТУ в 1882 г., инженер-механик, с 1886 по 1894 годы приватный преподаватель математики и механики в Александровском военном училище. Как было сказано об этом здании в фельетоне «Среди милых москвичей» («Будильник», 1884, № 41, стр. 492 – В.П.): «этот театр, как известно, летом сдавался под прачечную или кузницу, а зимою в нём за весьма умеренную арендную плату ломали драму любители».
Речь идет о месте, где затем разбили сад «Эрмитаж» (по-французски — прибежище отшельника или место для уединения - В.П.), в театре которого состоялся первый спектакль пьесы нового театра МХТ…
Сад Эрмитаж
А репетировали это спектакль у нас в Пушкино… Станиславский вспоминал: «…Приближался первый сезон с ежедневными обязательными спектаклями, которые нужно было заготовить во что бы то ни стало в течение летних месяцев. Где начать работу? Своего театра у нас не было, так как заарендованное помещение должно было перейти к нам лишь с начала сентября, а до того времени мы не располагали даже комнатой для репетиций. По материальным исчислениям, было выгоднее производить репетиции и прожить лето вне города; и для здоровья это было полезнее. На счастье, один из членов Общества искусства и литературы, Н.Н. Архипов (впоследствии режиссер Арбатов), предложил в распоряжение нашего театра довольно большой сарай, находившийся в его имении, в тридцати верстах от Москвы, около дачной местности Пушкино. Мы приняли предложение и приспособили сарай для наших репетиций, т. е. устроили сцену, небольшой зрительный зал, две комнатки — одну для отдыха мужчин, другую — для женщин, пристроили крытую террасу, на которой свободные артисты ждали своего выхода на сцену и пили чай»…
И вновь обратимся к К.С. Станиславскому, к воспоминаниям о «Эрмитаже» в «Моя жизнь в искусстве»: «Чего только не было в этом саду! Катание на лодках по пруду и невероятный по богатству и разнообразию водяной фейерверк со сражениями броненосцев и потоплением их, хождение по канату через пруд, водяные праздники с гондолами, иллюминованными лодками, купающиеся нимфы в пруду, балет на берегу и в воде. Много прогулок, таинственных беседок, дорожек с поэтическими скамейками на берегу пруда. Весь сад залит десятками, а может быть, и сотнями тысяч огней, рефлекторов, щитов и иллюминационных шкаликов. Два театра — один огромный, на несколько тысяч человек, для оперетки, другой — на открытом воздухе, для мелодрамы и феерии, называемый «Антей», устроенный в виде греческих развалин. В обоих театрах были великолепные по тому времени постановки, с несколькими оркестрами, балетом, хорами и прекрасными артистическими силами. Рядом с театром — две большие площадки со сценой для воздушных представлений, с огромным партером для публики, расположенным под открытым небом. Всё, что было известно в Европе в области садовой эстрады, начиная с кафешантанных див и кончая эксцентриками и гипнотизерами, — всё перебывало в «Эрмитаже». Те, кого приглашали в Москву, котировались выше на всемирной актерской бирже. Другая, еще большая площадка была отдана цирку, акробатике, укротителям зверей, воздушным полетам, бегам, ристалищам, борьбе. Шествия, военные оркестры, хоры цыган, русских песенников и проч. Вся Москва и приезжающие в нее иностранцы посещали знаменитый сад. Буфеты торговали беспрерывно»…
Театр Эрмитаж
А вывод напрашивается сам собой, А.П. Чехов неоднократно бывал в саду «Эрмитаж» и мог наблюдать полеты воздушного шара в небе…
«А я всё летала…»
Фразу: «Я над Парижем на воздушном шаре летала!» в пьесе «Вишневый сад» многие связывают со знакомой А.П. Чехова Ольгой Родионовной Васильевой… Их первая встреча состоялась зимой 1898 года (в мы помним, что действие пьесы разворачивается именно в этом году – В.П.) произвела на нее глубокое впечатление. «С тех пор как я побыла у Вас в Ницце, — признавалась она 15 июля 1898 года, — у меня в душе нашлось что-то лучшее, чего прежде в ней не было; каждое слово, сказанное Вами, должно быть, навсегда осталось в моей памяти».
Продолжение истории любви О.Р. Васильевой к писателю продолжалась до самой его смерти. В 1901 году она приезжала к нему в Ялту, и заявила, что летала над Парижем на воздушном шаре… В это время решался вопрос женитьбы на Ольге Книппер… И об этом Куприн писал, что видел у Чехова совершенно больную девушку, отказывающуюся от еды и думавшую о смерти… Позже О.Книппер-Чехова писала А.П. Чехову из Москвы: «Васильевой ты посоветуй есть. Хандру её я понимаю». Но кризис вскоре прошел, когда в Севастополе на летном поле для воздушных шаров она познакомилась с молодым человеком, и вскоре стала Олей Милеант, выйдя за него замуж, уехав за границу… Но что удивительно, когда единственный готовый экземпляр пьесы «Вишневый сад» был только послан Станиславскому в Москву, то каким-то невероятным путём Ольга Милеант через две недели уже читала эту пьесу в Женеве и писала Чехову о ней в слезах…Почему в слезах? Потому, что узнавала себя в Ане, появляющейся в пьесе со словами: « А я над Парижем на воздушном шаре летала!».
Но читатель спросит: «Зачем же тогда нужно было подробно рассказывать об истории полётов на воздушных шарах, когда с самого начала было ясно откуда появилась эта фраза?» Да просто, в сентябре 1903 года Антон Павлович писал врачу П.И. Куркину: «У Васильевой не все дома. Она всё примеривается, и никак не отрезывает»… То есть загадка полёта на воздушном шаре в пьесе «Вишнёвом саде» пока окончательно не разгадана!!!
Владимир Парамонов
Комментарии