В нашей рубрике "Край родной" - новый автор, краевед Алексей Алпатов, который представляет интересный материал о купце Фаваре, державшем в середине XIX века шерстоткацкую фабрику в селе Пушкино.
Информация о нем упоминается в различных источниках [1].
Бельгийский подданный Карл Филиппович Фавар (Favart) родился в 1811 или 1810 году, временно московский купец 3-й гильдии, затем 2-й гильдии. В 1851 году числился в списке купцов Лужников Крымских слободы [2]. До организации собственного производства Фавар несколько лет управлял красильными отделениями на мануфактуре Гучковых.
Прошение Фавара 1849 г. о выдаче свидетельства. ЦГА Москвы. Ф. 16, оп. 24, д. 3741, л. 1.
Фабрика купца Карла Филипповича Фавара была устроена им в 1844 году [3] и занималась крашением, отделкой шерстяных и смешанных с шелком и бумагой изделий. В 1849 году производство помещалось в 5-ти деревянных корпусах с пристройками; прочие флигели были заняты под жилье. На производстве находилось: 1 паровая машина, 150 самоткацких стана, 1 стригальная машины, 1 гидравлический пресс, 1 сушильная машина; 4 аппретурных машин, 12 промывных машин, 16 котлов и коробок, а также 4 паровых котла в 60 сил, 1 большая промывальная, 2 гидроэкстрактера, 2 голандра, 8 отделочных машин, 1 сушильная на 13 цилиндрах, 2 гидравлических и 2 рычажных пресса, 3 машины для приготовления теневых материй и др. Машины приводились в действие паровой машиной в 12 сил и 2 конными приводами в 10 сил; «дров на годовое отопление, для действия фабрики нужно до 200 сажен». Красильные материалы, употребляемые при производстве, закупались в Москве и за границей у комиссионеров. Производилось до 50000 «разных штук», за крашение и отделку получалось до 100000 рублей серебром. Устроено было производство шерстяных материй «на манер французских и английских, каковых заведений во всей России не более трех, а в Московском уезде самая наилучшая». На фабрике работали вольнонаемные рабочие, всего числилось 5 иностранцев, 150 чернорабочих, 30 человек работали набивщиками, 40 мальчиков и 30 женщин. По заявлению фабриканта заработная плата была выше, чем на других заведениях [4; 5]. Для чернорабочих была открыта больница с аптекой на 8 кроватей, которую посещал врач, живший в трех верстах от села Пушкина [6; 7].
Известны имена некоторых иностранцев, работавших на фабрике у Фавара. Это бельгийские подданные Шарль Марк (?) и Ашиль Жилен (?) [8], а также французский подданный красильный мастер Теодор Ватреме — отец Юлия Ватреме, который в последствии основал красильную фабрику в Ивантеевке. Именно Фавар пригласил Теодора Ватреме в Россию в 1848 году, впервые эти сведения обнаружила в Государственном архиве РФ исследователь французских текстильных фабрикантов Ольга Мельниченко [9].
За несколько лет Карлу Фавару удалось завоевать авторитет у представителей отрасли; при подготовке документов для мануфактурной выставки, которая проводилась в мае 1849 года в Санкт-Петербурге, исправляющий должность председателя московского отделения мануфактурного совета Леонтий Самойлов отдельно отметил: «К сему Отделение долгом считает присовокупить что Фавар оказал Московской Мануфактурной промышленности весьма важную услугу; ибо устроив заведения для отделки шерстяных и смешанных с шелком и бумагою изделий, как то: мутноса, кашемира, флеана, ластинга, камлота и других в том же роде материй, дал здешним фабрикантам возможность усилить и усовершенствовать эту отрасль; так что в первый год учреждения фабрики отделано на оной не более 1700 штук, в прошлом же 1848 году окрашено и отделано шерстяных и смешанных с шелком и бумагою изделий до 60000 кусков» [10].
В 1851 году Карл Фавар получил 10-летнию привилегию (патент) «на усовершенствованный способ гонки челноков при механическом ткачестве» [11; 12].
В «Очерке мануфактурно-промышленных сил Европейской России…», составленным Павлом Крюковым (СПб, 1853 г.), также была особо отмечена фабрика Фавара, в нем говорилось: «Пушкино. Красильно-набивная фаб. 1, принадлежит купцу Фовару, красятся и набиваются по заказу шерстяные материи, до 27000 куск. и полушерстяные тонкие материи до 33000 шт., всего на сумму 60000 р.; рабочих 120 чел. Фабрика сия принадлежит самым лучшим аппретурным заведениям».
Обложка Журнала мануфактур и торговли
В том же 1853 году на большой мануфактурной выставке в Москве Фавар получил малую золотую похвальная медаль «за представленные изделия как то: люстринг, полутерн, кашемир, сатин, муслин и ластинг, отличающиеся как отчетливо стилем выработки, так и превосходством окраски и отделки и умеренностью цен и за производство в обширном размере отделки изделий для других фабрикантов, и за выведение механического ткачества» [13]. В Журнале мануфактур и торговли (№ 9, СПб, 1853 г.), освещавшем эту выставку, говорилось, что Фавар «устроил собственное свое красильное заведение для безвореных шерстяных и полушерстяных материй, и обогатил оное лучшими заграничными снарядами белильными, красильными и аппретурными». В этом журнале приводится описание деятельности фабрики: «Осмотрев оное особенным вниманием, мы остаемся в полной уверенности, что на счет прекрасных машинных устройств, из которых между прочими в особенности нас поразили сушильные вертикальные, о 13 больших металлических барабанах, аппараты, красильня Фавара занимает единственное в этом отношении место. В следствие многократных жалоб ткачей на порчу будто бы в краске отдаваемых на его заведение изделий и дабы прямым опытом доказать, что порча эта происходит не от краски и отделки, а единственно от неправильности и неполноты способов ткачества, Фавар в 1849 г. присоединил к оному 100 самоткацких станков, выписанных из Бельгии, с усовершенствованным им, привилегированным устройством для гонки челноков. Этим укомплектованием мануфактура Фавара ныне стала в один ряд с первостатейными фабриками, занимая постоянно до 500 рабочих обоего пола и выделывая до 15,000 штук нижепоименованного собственного товара, и принимая в краску и отделку слишком 100,000 чужого. Кроме совершенства изделий, могущих состязаться с лучшим иностранным товаром, фабрика Фавара снискала себе общую доверенность хорошим устройством жилых для рабочего народа зданий, с банями и холодною и теплою, и госпиталя, посещаемого жителями всей окрестности. Все фабричные покои освещаются 270 горелками с светильным газом, добываемым самим экономичным образом из дегтя и других бесценных смолистых остатков, привозимых с химических заводов (горелка такого газа, на счет освещения равносильная 10 свечкам, обходится у Фавара в 1 коп. ассигн[ациями] в час; получаемый прежде из масла газ стоил 6,5 коп. ассигн[ациями]). Богатая партия образцов, присланных Фаваром на Московскую выставку, всех цветов и нюансов, свидетельствовала столько же о редком его искусстве в деле беления, крашения и аппретуры, сколько о справедливости применения машинного ткачества к улучшенному производству гладких шерстяных и смешанных материй.
Произведения Фавара, в особенности легкие для дамского туалета, продаются по следующим ценам:
Сатин шерстяной ¾ — 1 р. 10 к[опеек] с[еребром]
Кашемир 7/4 и 8/4 — 60 к. — 80 к. с.
Ластинг 4/4 — 60 к. с.
Тибет — 95 — 1 р. 05 к. с.
Муслин 6/4 — 55 к. с.
Люстрин (альпака) — 34, 40 — 55 к. с.
Полутерно, полушерстяное — 36 к. с.
Орлеан — 30 к. с.
Саржа полубумажная — 40 к. с.
Достойным соперником Фавара в числе Московских фабрикантов можно назвать одного Вальнера, принявшегося ныне также за ткачество подобных шерстяных изделий (430 рабочих, 300 ткацких станов и 100 в деревнях Московской губернии). Изделия Вальнера, им самим выкрашенные и отделанные, продаются по равным ценам с произведениями Фавара. Гребнечесальные ткацкие изделия Московского фабриканта Михайлова (с 1846 г., 108 станков), поступающие в краску на заведения Фавара, по внутреннему достоинству очень добротны, но стоят уже несколько ниже товаров двух предыдущих мануфактуристов».
В 1854 году фабрика Фавара переходит «с правом прежней фирмы» к ейскому купцу Евгению Ивановичу (Луи Эджену) Арманду. В 1855 году на фабрике случается пожар, после которого Арманд не только восстанавливает производство в прежнем виде, но и расширяет его. Устанавливаются машины усовершенствованных новейших конструкций и до 50 ткацких улучшенных машин для выработки ткани. В 1857 году Арманд участвует в мануфактурной выставке в Варшаве. В это время на фабрике числится до 450 рабочих жителей села Пушкина и окрестностей, кроме того, до 200 человек заняты в своих домах разными работами для фабрики, получая в сумме до 12 тыс. руб. серебром за дельной и месячной платы. В зимнее время жители занимались привозом на фабрику топлива и разных предметов. В ведомости, подаваемой для участия в выставке, был отдельно отмечен красильный мастер Теодор Ватреме, который «постоянно улучшает способы крашения; [так] что окраска изделий отличающихся яркостью и прочностью колеров доведена до возможного совершенства» [14].
Евгений Иванович Арманд (1909 — 1890)
Источник: https://i-podmoskovie.ru/natsionalnyj-atlas-podmoskovya/2704-frantsuzy-a-lya-ryus.html
Первоначальный дом Е. И. Арманда. Возможно, ранее дом принадлежал Карлу Фавару. Фото предположительно 1850-х годов.
Источник: Егоров-Федосов В. М. Родословные этюды в семейной роще. М., 2011.
Годы спустя, когда фабрика уже ему не принадлежала Фавару, в специальной литературе фамилия фабриканта не была забыта: «Равным образом и прочность красок вместе с аппретурою на русском камвольном товаре значительно улучшилась, за что московские фабриканты должны быть много благодарны деятельности Фавара и Вольнера» (Обзор различных отраслей мануфактурной промышленности в России. Т. 1. Санкт-Петербург, 1862). Как мы видим, фабрика Фавара успешно развивалась; в 1853 году он получает награду на выставке, казалось бы все идет хорошо, но в следующем году продает фабрику. Почему же Фавар продал фабрику? В Центральном государственном архиве города Москвы отложилось несколько документов, рассказывающих о событиях, происходивших на фабрике, и непростых взаимоотношениях с рабочими. Один из документов, если не дает точный ответ о причинах продажи фабрики, то точно приближает нас к пониманию при каких обстоятельствах происходила продажа. В этих документах приводится множество любопытных сведений о жизни того времени, имена людей, живших и работавших в этой местности.
О волнениях рабочих на фабрике в селе Пушкино
Иван Васильевич Капнист (ок. 1794–1860) — сенатор, тайный советник. Губернатор Смоленской и Московской губернии / Википедия
Из рапорта 20 июня 1845 года Московского уездного суда господину московскому гражданскому губернатору действительному статскому советнику камергеру и кавалеру Ивану Васильевичу Капнисту [15]:
«Пристав 2 стана Соларев 11 сего июня донес земскому суду, что иностранец московский 3-й гильдии купец Карл Филип[п]ов Фовар в поданном объявлении изъяснил, что 21 минувшего мая на фабрике его состоящей при селе Пушкине при поверке товара не оказалось одного куска подкладочной шерстяной материи в 50 аршин, стоящего 125 руб. ассигнациями, за что на каждого вольнонаемного фабричного согласно обоюдном между им и рабочими договором, сделанным при поступлении их на фабрику и напечатанным в имеющихся у каждого из них книжках, составленным им Фоваром на основании Высочайше утвержденного в 24-й день мая 1833 года положения об отношении между хозяевами фабрик и рабочими положил штраф по 3 руб. 43 коп. ассигнациями, на что большая часть изъявила согласие и приняла на себя платеж штрафа беспрекословно, но 22 человека <…> отказались от работы на фабрике, от чего он может потерпеть убыток, почему и просил их к тому понудить; В следствие чего становой пристав отправился означенную фабрику и хотя принуждать фабричных приступить к работе, поясняя при том, что наложенный на них штраф сможет уменьшиться, но они и на это никак не согласились, и при том из числа их крестьяне Константин Сидоров, Никифор Иванов, Козьма Васильев, Петр Михайлов, и Харитон Петров даже с дерзостью ему приставу отвечали „делайте что хотите, а работать, если штраф совершенно весь непрекратится не пойдем“; Для учинения о сим на место дознания и надлежащего разбирательства по распоряжению Земского суда отправлялось Временное сего суда Отделение, коему по прибытию на место пристав донес, что означенные 22 человека несмотря на все убеждения его, о не прекращении работать на фабрике, самовольно пошли к Москве; В следствие чего Присутствие Временного отделения в тоже время взявши с собою купца Фовара отправилось для розыскания по следам их и настигло оных рабочих уже в сельце Ростокине на ночлеге в постоялом дворе, где по собрании всех приступило к разбирательству жалобы их на Фовара; при каковом разбирательстве купец Фовар объявил, что им при найме рабочих делан был с ними уговор и всегда выдаваема была каждому из них особая книжка, в которой помещены общие правила об отношениях между хозяевами фабричных заведений и рабочими людьми, а без согласия назначенные правила он никого из них не принимал, дабы непотерпеть значительных на фабрике убытков; и рабочие объявили, что при поступлении их на фабрику выдаваема была им каждому книжка, и по обоюдному договору и хозяином действительно изъявили согласие жить по означенным в тех книжках правилам, а также за случающуюся пропажу товара платить вообще с прочими сколько по числу рабочих будет на каждую из них причитаться, и не сходить с фабрики прежде окончания срока паспорта, но за означенную пропажу не считают себя обязанными платить якобы потому что оная произошла до поступления их на фабрику в марте месяце, а Купец Фовар объявил Присутствию и по разведованию оного оказалось, что пропажа та случилась уже при поступлении их; Посему Присутствие Отделение приказало им тотчас же отправиться на фабрику и беспрекословно приступить к своим занятиям, и они видя свою вину тотчас же изъявили согласие отправиться к работе, а четверо из них за всеми убеждениями, чтобы они отправились на фабрику и что их претензия будет рассмотрена, оказали явное упорство и неповиновение и произносили даже дерзнословенные слова в присутствие того отделения; а потому не видя ни каких более средств к восстановлению порядка для обуздания своеволия рабочих для приведения к должному повиновению, Присутствие вынуждено было этих четверых человек на основании Св[ода] Законов 2 том Ст. 2570 подвергнуть на месте исправительному полицейскому наказанию, и тогда все они единогласно признавая свою вину изъявили с покорностью желание возвратиться к своим занятиям, а как по водворение их фабрику и по прибытии туда Временного Отделения местный пристав оказал Присутствию в особенности троих начинщиков, то оные были также подвергнуты полицейскому наказанию, после чего все рабочие беспрекословно приступили к работе <…>».
О волнениях на фабрике по случаю открывшихся полевых работ
Следующие события, по данным источников, произошли в 1849 году. Один конфликт был вызван тем, что работники по случаю начала полевых работ потребовали расчета от фабриканта. В целом это была обычная практика, просуществовавшая весь XIX век, когда крестьяне работали на фабриках не круглый год, а на время полевых работ возвращались к себе домой.
Из докладной записки московского исправника Муратова от 7 июля 1849 года [16]:
«6-го сего июля московский 3-й гильдии купец Карл Филип[п]ов Фовар явясь в присутствие земского суда объяснил, что на фабрике его состоящей при селе Пушкине, рабочие люди по случаю открывшихся полевых работ не желая производить работы на фабрике требуют расчета и производят большое волнение; почему он пригласив Московского уездного Судебного отправился на место, где по разбирательству оказалось, что все рабочие до говорились жить на фабрике по сроке паспортов, но по случаю открывшихся полевых работ желая отправится в места жительства требуют от Фовара расчета и тем производят на фабрике волнение, в следствие сего из них четыре человека, которые оказались более виновными в этом наказаны розгами, отчего и водворилось спокойствие и рабочие стали (?) работать, кроме крестьянина Медынского уезда Алексея Ларионова, который за наказанием и за всеми убеждениями исправиться оказывает не послушание и даже грубит. О каковом поступке крестьянина Ларионова имею честь почтительнейше доложить Вашему Превосходительству на Начальническое распоряжение <…> что он Ларионов до получения от Вашего Превосходительства разрешения содержится под стражею при суде». Недавно назначенный на должность московский военный генерал-губернатор, генерал-адъютант граф Арсений Андреевич Закревский, который, по воспоминаниям Б. Н. Чичерина, «явился в Москву настоящим типом николаевского генерала, олицетворением всей наглости грубой, невежественной и ничем не сдержанной власти» [17] направил московскому гражданскому губернатору свое предложение связи с этим: «По представлению Вашего Превосходительства от 9-го сего июля за № 2673-м, соглашаясь на высылку крестьянина Медынского уезда Алексея Ларионова по этапу на родину, на счет того ведомства, к которому он принадлежит с воспрещением возвращать в Москву, за непослушание, грубости, и произведение волнений на фабрике купца Фовара, я предлагаю Вам кроме того приказать прежде высечь его розгами, если он не был наказан в числе других рабочих людей» (курсив публикатора) [18].
Портрет графа Арсения Андреевича Закревского. Художник С. К Зарянко / Википедия
Писатель и актер И. Ф. Горбунов, уроженец соседнего села Вантеева (Копнина), в своем произведении «Из Московского захолустья» писал о ходивших в то время слухах: «В Москве тогда убеждены были, что граф Закревский имеет какие-то особенные бланки, по которым он может ссылать в Сибирь, постригать в монастырь и т. п." [19].
О наказании крестьянина Николая Сахарова
Фрагмент карты Шуберта 1860 г., с топографической съемки, произведенной в 1852 и 1853 годах / http://retromap.ru
Вскоре после предыдущего конфликта, произошло другое событие, которое, возможно, определило дальнейшую судьбу Фавара, и где важную роль сыграл граф Закревский. А сам сюжет этой истории годится для театральной постановки.
5 августа 1849 года московский исправник Муратов направил докладную записку [20]:
«Сего числа исправляющий должность пристава 2 стана чиновник Вениаминов рапортом своим донес мне: до сведения его дошло, что 4-го числа сего августа с фабрики иностранца временного московского купца Карла Филип[п]ова Фовар был возим по селу Пушкину крестьянин Московского уезда, вотчины г[осподина Александра Дмитриевича] Черткова [21] села Курова Николай Титов Сахаров на паре лошадей запряженных в телегу, на коей устроено было из досток возвышенное место, с связанными назад руками над головою коего были повешена достка с надписью „вор“[;] вслед за сим, означенный крестьянин Сахаров, явившись в присутствие московского земского суда, в отобранном от него показании объяснил: что он проживал на фабрике при селе Пушкине у иностранца Фовар 2-го числа минувшего июля, купавшись в реке Серебрянке близь самой фабрики один, увидал в воде медь в количестве полпуда; не зная кому она принадлежит, к вечеру, никому не объявляя, отправился за тою медью, и когда стал ее брать, усмотрен был сторожем фабрики и дворником, которые взяли его под караул в сторожку, где он и ночевал две ночи до возвращения фабриканта Фовар, а в воскресенье утром был представлен к нему Фовар, который избивши его Сахарова [, продержал] под караулом до 3 числа сего августа, 2 числа на дворе ввиду всех фабричных, был высечен Фоваром розгами до 80 ударов с угрозами ссылкою в Сибирь; а 4-го то есть вчера числа утроено было на ломовой телеге из досток возвышенное место, и в средине оного утвержден был столб в виде позорного, к коему столбу привязали его назад руками на шею же повесили найденную им в реке медь, а над головою на столбе достку из карданной (?) бумаги с надписью „вор“ и запрягли в две лошади провезли его в таком положении по селу Пушкину два раза ввиду рабочих фабрики и местных жителей села Пушкина и всех проезжающих и проходящих по ярославской дороге».
На этом дело не закончилось. Началось следствие.
Докладная записка из следственного дела о поступках бельгийского подданного и временного московского 3 гильдии Купца Карла Филиппова Фавара над крестьянином господина Черткова Николаем Сахаровым [22]:
Александр Дмитриевич Чертков, 1830-е гг. Акварель С. П. Фёдорович / Википедия
«5 августа 1849 года крестьянин действительного статского советника А. Д. Черткова (Московской губернии и уезда, села Курова) Николай Титов Сахаров, явясь в присутствие московского земского суда, объявил, что он проживал близ села Пушкина, на фабрике у иностранца Карла Фовара, 29 июля сего года во время самого обеда ходил по надобности в село Пушкино; возвращаясь оттуда на фабрику вздумал искупаться в речке Серебрянке, протекающей близ той фабрики, и купаясь один, увидел в воде медь в количестве полупуда, не говоря никому о семь, решился ту медь перенести вечером к себе на фабрику, для чего часу в 10-м и отправился за нею, но лишь только стал брать, то усмотрен был сторожем фабрики отставным унтер-офицером Васильем Еремеевым Шпитальным и дворником крестьянином [г-жи Артаковой — примечание публикатора] Яковом Никитиным Орловым, которые начали его уличать в краже той меди; когда он же в том им не сознался, то они взяли его в сторожку, где он ночевал две ночи, на третий день приехал на фабрику хозяин Фовар, который ничего с ним не говоря, начал бить его кулаками по лицу и голове, таскать за волосы и бороду, вырвав довольное количество волос (которые находятся при нем), велел посадить [опять] в сторожку, где он и находился до 2 Августа; в этот день [велел] вывести его на двор и на виду всех рабочих начал его бить розгами [количестве] ударов до 80, допрашивая не делал ли он у него еще каких-либо краж, хотя он Сахаров и не сознавался ни в чем [, бил (?)] розгами; по просил помилования (?) Фовар же не укрощая своего гнева грозил ему ссылкою в Сибирь и отослал опять под караул. 4 августа устроено было на ломовой телеге возвышение из досток место, по средине же утвержден столб, к этому столбу привязали его назад руками; на шею повесили ему нашедшую им в речке медь, а над головою на столбе привязали из карданной бумаги дощечку с надписью „вор“ запрягли [тут же] две лошади, и в таком положении провезли два раза по селу Пушкину в виду у рабочих фабрики, местных жителей села Пушкина и всех проезжавших и проходивших по Ярославской дороге; после того [снявши] его с возвышенности, Фовар дал рабочим на вино 5 р. сер[ебром], а Сахарова прогнал с фабрики неучинивши с ним никого расчета за работу, почему и [просит] защиты и произведения следствия о сказанном происшествии.
По освидетельствовании Сахарова уездным врачом 8 августа оказалось, что у Сахарова знаков побой по давности времени нет, на обоих же ягодицах замечено большое количество рубцов, нанесенных вероятно розгами, глаза красные, пульс <…>, жалуется он на боль в груди и тяжелое дыхание, жизнь его вне опасности.
Дворник Орлов показал, что он 29 июля часу в 10-м вечера бывши в квартире рисовальщика Дессена [23], усмотрел в окно проходившего к речке крестьянина Сахарова, который подозрительно оглядывался во все стороны, почему он и обратил на него внимание; Сахаров подойдя к речке, вошел в воду шагов на пять от берега, начал вынимать что-то из воды и класть себе в фартук и с ношею ушел; о чем он в то же предупредил сторожа фабрики унтер-офицера Шпитального; через час после того Сахаров снова возвратился к реке и вынув что-то из воды хотел уйти, но был остановлен сторожем Шпитальным, на вопрос для их что он Сахаров делает, отвечал, что ловил раков, между тем опустив полу в воду, но в руках у него медная штука фунта в четыре [, опущенное им в воду Сахаровым было <…> вынуто] <…>. Сахаров был задержан в коморке до приезда Фовара, который по приезде послал за управляющим имением г. Черткова, при котором Сахаров был наказан розгами и после того возим на телеге по селу Пушкину, сколько же дано было ему ударов и кем устроена телега ему неизвестно.
Сторож Шпитальный показал, что когда был пойман Сахаров, то у него в руках оказалось одна штука фунта в два, потом Орлов пошел на реку и принес оттуда <…> шутки две или три, а на другой день фабричные вместе с ним нашли в воде один медны кран; розгами наказывал Сахарова он Шпитальный и казак, и дано Сахарову ударов до 70; в прочем объяснил согласно с Орловым.
Бельгийский подданный и временный московский 3 гильдии купец Карл Фовар (38 лет) показал, что когда он приехал 31 числа на свою фабрику, то сторож и дворник оной объявили ему, что 29 июля рабочий его, крестьянин г. Черткова Николай Сахаров пойман ими с кражею меди около полупуда; почему он приказал Сахарова держать под караулом, а между тем послал за управляющим г. Черткова Антоном Андреевым Кульковым, который прибыл 1 августа часу в 12 дня на фабрику расспрашивал Сахарова: не им ли были похищены и прежде медные вещи (каковых в разное время пропало с фабрики до 10 пудов, стоивших около 150 руб. сер[ебром], а по отделке до 500 руб. сер[ебром] [в последующем Фавар пояснил, что „сумма эта показана не по ценности пропавших вещей, но по важности их в фабричном производстве“, — прим. публ.]). Сахаров в краже не сознавался, объяснил, что оказавшееся при взятии его медные вещи найдены им в речке, сам же он их не воровал и в воду не клал, о чем им Фоваром того же 1 августа через приказчика его московского купеческого сына Ивана Гаврилова Бурова [в другом месте указано, что Буров богородский купец — прим. публ.] подал сообщение (?) <…>; по расспросе Сахарова, управляющий Кульков распорядился Сахарова наказать розгами, что и исполнено было сторожем Шпитальным и пришедшим из села Пушкина казаком [Максимом Матвеевичем] Рыбаревым [казак 3-й Оренбургской сотник, стоявший в селе Пушкине — прим. публ.], но сколько дано было ударов Сахарову не припомнит; после того управляющий Кульков отдал Сахарова вновь под караул сторожу Шпитальному, впредь до его разрешения, но как Кульков долго неявлялся, то он приказал сделать возвышенное место на телеге и провести его Сахарова по селу Пушкину в том самом виде [по приказанию Фавара возил на телеге его кучер медынский мещанин Иван Иванович Садовников (Солодовников) — прим. публ.], как объяснено Сахаровым в его показании, после того он Фовар отпустил (с фабрики) Сахарова без всякого расчета; Сахарову он Фовар никаких побой не причинял и из бороды его волос не вырывал, вышесказанный же поступок сделал он Фовар без всякого умысла, а единственно для большего стыда крестьянину Сахарову и влияния на других его рабочих, чтобы впредь воздержать их от воровства; в настоящее же время по растолковании важности его поступка, он сознает себя пред Российским правительством виновным и испрашивает прощения, обязывался как сего, так и никакого самоуправства не делать, а доводить о том до сведения Начальства. Фовар находился под судом <…> за причинение побой <…> пехотному солдату [в 1842 году; в последующем указано, что Фавар был судим за причинение побоев мещанину Коноплину, но, по решению, от суда освобожден — прим. публ.]; но чем [это] дело кончено — ему неизвестно.
Казак Рыбарев показал, что он с сторожем Шпитальным наказывали крестьянина Сахарова по приказанию фабриканта Фовара при управляющем Кулькове, сколько он дал ударов Сахарову не считал, розг же было пучков 6; потом дня через два или три возили того крестьянина по селу Пушкину на телеге с привязанными к столбу назад руками; приглашен же был он на фабрику Фовара неизвестным крестьянином, сказавшим, что будто бы ему приказали туда идти исправляющим должность пристава 2 стана.
О провозе крестьянина Сахарова (в таком виде, как им объяснено по селу Пушкино, подтвердили 20 человек крестьян села Пушкина).
Это подтвердили также торгующие в селе Пушкине: московский купец Николай Щедрин, московский мещанин Яков Лясников и крестьянин Богородского уезда, деревни Манаковой (?) Артемий Матвеев.
Согласно о том показании рабочие фабрики купца Фовара всего 20 человек; из них 7 человек объяснили, что по указанию Сахарова найдено ими в воде фунтов до 5 меди; всего же они при наказании Сахарова розгами не были, кроме одного из них Николая Баршова, который показал, что Сахарову дано ударов до 40.
Приказчик фабрики Фовара московский купеческий сын Буров, показал, что 1 августа по приказанию Фовара отправился он к исправляющему должность пристава 2 стана для словесного объявления о происшествии случившегося на фабрике и для явки свидетельства Сахарова, но он приказал обратиться в том к нему формально — на бумаге, а между тем прислал на фабрику сотского <…>, но он Буров, не смотря на слова сотского, написал объявление и по подписании оного Фоваром представил вместе с свидетельством к становому приставу, который от него того объявления не принял и свидетельства не заявил, повторяя те же слова, которые передал ему сотским; о прочем отозвался согласно с Фоваром.
Вотчинный конторщик дворовый человек г. Черткова Антон Андреев Кульков показал, что 1 августа купец Фовар действительно прислал за ним, но в то время его дома не было, а находится в Москве у своего помещика; на другой же день 2 Августа был он на фабрике Фовара, который объявил, что крестьянин Сахаров учинил ему грубость, за что, по приказанию его, Сахаров и был наказан розгами при стороже, дворнике и казаке десятью ударами, а Фовар сказал свом рабочим наказывайте больше, за это он отвечает, а посему он и отправился в свою контору, а Сахаров был оставлен купцом Фоваром и что после сего происходило с Сахаровым и какое ему учинено наказание он не знает.
Исправляющий должность пристава 2 стана губернский секретарь Венимаминов объяснил, что приказчик фабриканта Фовара купеческий сын Буров никакого объявления и свидетельства для явки к нему не представлял, сам к нему не являлся и он сотского к Бурову для приостановления подачею объявления не посылал.
Сотский крестьянин г. Черткова Константин Ефимов (?) показал, что исправляющий должность станового пристава Вениаминов его на фабрику Купца Фовара, будто бы для приостановления подачи объявления о краже с той фабрики медных вещей не посылал и он там не был.
По обыску в имуществе Сахарова ничего подозрительного не найдено.
В повальном обыске крестьянин Сахаров, дворник Яков Орлов и сторож унтер-офицер Шпитальный показали поведения хорошего; Прежде сего не судим.
Сахаров 39 лет, был три года сотником; особых наград и знаков отличия не имеется; найденные им медные вещи всего 20 фунтов отдали для хранения под расписку Фовара».
После предварительного разбирательства последовала резолюция московского военного генерал-губернатора графа Закревского «предать суду» [23]. Согласно выпискам из материалов дела, «1-й вотчинный староста г. Черткова Родион Тимофеев и конторщик Петр Ланговой подали временному отделению земского суда объявление, в котором просили поступить с Фаваром, за наказание Сахарова и публичное бесчестие, по законам; но Тимофеев потом отказался от подписи этого объявления, а вслед за сим просил 1-й департамент московского уездного суда последнее показание его о сем считать недействительным». Дело было рассмотрено Общим присутствием 1-го департамента московского уездного суда и магистрата, и по недавно принятому Уложению о наказаниях уголовных и исправительных, признало в действиях Фавара самоуправство «с присвоением себе власти Правительственной», выразившееся «в выдумке устроить телегу с утверждением на оной столба, в виде позорного и с прикреплением к оному надписи „вор“ и в приказании провезти на оной Сахарова за фабрику к селу Пушкину», и подвергло на основании статей 300 и 317, «как сделанное им по легкомыслию и незнанию», только денежному взысканию в размере 49 рублей, а также заключило, «что бы он на будущее время подобного себе не позволял», а крестьянина Сахарова в краже меди оставило в сильном подозрении («в сильном подозрении» — то есть суд не нашел достаточных доказательств его вины, но и не оправдал), и за не объявление им о нахождении меди в реке заключило сделать строгий выговор и внушить, что бы он доносил о том местному начальству. По другим обстоятельствам суд заключил: «о наказании Сахарова по приказанию Кулькова, как обстоятельства не представляющим никакого уголовного поступка, суждение оставить», «относительно жалобы Сахарова на Фавара в нанесении ему побоев и в вырывании волос, Фавара… от суда и следствия освободить», «старосте г. Черткова, крестьянину Родиону Тимофееву, за отречение его от подачи объявления во временное отделение земского суда, а равно медынскому мещанину Ивану Иванову Садовникову, возившему Сахарова… сделать приличное каждому внушение», «о неизвестных плотниках, сделавших телегу, а равно же похитивших медь, впредь до открытия их… суждение прекратить», «что касается до показания купца Бурова о непринятии, будто бы исправляющим должность 2 стана Вениаминовым объявления о поступке Сахарова, то это обстоятельство за непредставлением никаких доказательств к подтверждению, оставить без всякого уважения и обсуждения».
Крестьянин Сахаров остался недоволен таким приговором и подал возражения на это решение. Дело было передано на ревизию палаты уголовного суда, которая, заслушав дело в марте 1851 года, оставила в силе взыскание с Фавара, а Сахарова освободила от подозрения, предоставив ему право дальнейшего иска.
Особое возмущение местных властей могло вызвать то, что зрелище с наказанием Сахарова привлекло многочисленную толпу, до двух тысяч окрестных жителей — почти все населения округи. Высказывалось даже мнение, что Фавар, для того чтобы пришло по больше людей, «нарочно избрал для исполнения оного, 5-го августа, на кануне Преображения Господня, в 8 часов вечера, когда все рабочие уже окончили ранее обыкновенного свои работы». Фавару также приписывали то, что он «желая насладиться и продолжением оного, велел купить вина для пьянства всей собранной толпы». Фавар на это ответил, что действительно давал денег, но не 5, а 2 руб. серебром, за вытаскивание после работ из земли чана, что не входило в их обязанности. Это же подтвердили рабочие. В последующем опрошенные рабочие (13 человек) также показали, что Фавар никогда к ним жестко не обращался, хозяйство его исправно и платой они довольны.
Складывается ощущение, что походу всего процесса, власть больше волновал не сам факт наказания Сахарова, а то, как оно было совершено, и то, что сделал это иностранец. В материалах дела имеется докладная записка, не известно кем составленная, в которой приводится мнение помещика А. Д. Черткова: «Противузаконным [так!] решением суда, Чертков считает себя в двойне обиженным: а) как помещик, обязанный защищать своих крестьян, и подавший, за безвинно пострадавшего, одного из них, жалобу, которая не была уважена судом, и в) как представитель всего московского дворянства, единственного сословия, в Российской Империи, имеющего право владеть крестьянами и следовательно получивший почти личную обиду, от иностранца, приехавшего в Россию, конечно, не с правом преступать законы и делать самоуправства, за которые и каждый дворянин должен быть наказан». Там же просьба Черткова: «обратить особенное внимание на это дело и положить, на Фавара, не ничтожную, для него, денежную пеню, (ибо он разбогател здесь работаю наших же крестьян), а продержанием его, известное время, в смиренном доме <…>».
С решениями судов не согласился губернский прокурор, в первую очередь его не устроил мягкий приговор Фавару. Судами, по мнению прокурора, были проигнорированы улики, представленные суду, как то: волосы, выдранные Фаваром у Сахарова из бороды и головы, а также то, что Фавар уже был судим за побои. В рапорте графу Закревскому он пишет: «Оставляя все частности того и другого решения, но, обращая внимание на главный предмет, а именно: на поступок Фавара, встречен мною вопрос: одно ли самоуправство заключается в том поступке? Разлагая этот вопрос, оказывается, что позорная колесница со столбом, привязанный к нему человек, с надписью: вор, — есть суждение, нераздельное с лишением всех прав и каторжною работаю. Это — не есть личное оскорбление, а самое дерзкое посмеяние надо святостью закона и правами человечества. <…> Ограничивать такую дерзость одним денежным, совершенно ничтожным для человека богатого, взысканием, значит осмеливать на подобные преступления». Там же он задается риторическим вопросом: «Сегодня Фавар возил на позорной колеснице крестьянина, и можно ли ручаться, что бы завтра, из какой-либо мести, он не повез станового пристава, или кого-либо выше». В итоге рассмотрение дела еще больше затянулось; дело дошло до рассмотрения в правительствующем Сенате и вновь вернулось новое рассмотрение. У Фавара был отобран паспорт, в результате он начал терпеть убытки связи с тем, что не мог ни куда выехать. В феврале 1852 года он просил выпустить его на два месяца в Бельгию по коммерческим делам, но ему было отказано. В августе он снова просит отпустить его по делам в Санкт-Петербург и обратно на одну неделю, только к ноябрю его соглашаются отпустить, но надобность в поезде уже отпадает.
В какой-то момент Фавару удается договориться с помещиком А. Д. Чертковым и его крестьянином Сахаровым о примирении. Во время повторного рассмотрения дела в московской палате уголовного суда Сахаров направляет прошение, в котором просит все нанесенные ему Фаваром обиды и претензии предать вечному забвению. Уголовная палата при вынесении решения не приходит к единому мнению, большинство членов палаты с учетом прошения Сахарова посчитало, что за свой поступок, как и суды предыдущих инстанций, Фавар подлежит наказанию в виде денежного взыскания. А по мнению исправляющего должность товарища председателя, за свой поступок Фавар должен быть заключен в тюрьму на полтора года и на усмотрение московского генерал-губернатора выслан за границу или за ним должен быть учрежден строгий полицейский надзор. Дело представлено московскому генерал-губернатору на утверждение и внесение в правительствующий Сенат. Позиция канцелярии московского генерал-губернатора склоняется к более суровому наказанию: тюремному заключению и высылке за границу, с которой соглашается Закревский.
Фавар предпринимает попытку личной встречи с графом Закревским, но ему это не удается. По совету он направляет прошение в письменной форме, правда пишет это прошение на французском языке, а, как известно, Закревский плохо понимал по-французски, за что подвергался насмешкам в обществе [24], поэтому прошение было для него специально переведено на русский язык. В этом прошении Фавар пишет, что должен воздерживаться «дабы не упомянуть о некоторых обстоятельствах, не относящихся к делу» и из чувства деликатности он не хочет вмешивать «имена значительных лиц, не ведающих об этом деле» и просит принять во внимание его затруднительное положение и большие убытки, которые он понес за эти годы связи с этим делом.
Судебное разбирательство завершилось 17 января 1853 года. Правительствующий Сенат с учетом обстоятельств, сопровождаемых проступок подсудимого, решил, несмотря на позицию Закревского, оставить Фавару наказание в виде денежного взыскания. При этом Сенат отметил: «…что касается предположения московского военного генерал губернатора о высылке Фовара за границу, то дать знать ему генерал-губернатору, что по делу о поступке Фовара, правительствующий Сенат не усматривает уважительных причин к высылке Фовара за границу, и что он, генерал адъютант граф Закревский, может сделать подобное распоряжение, если признает необходимым, по другим каким-либо особым от настоящего дела причинам…».
Фавар владел фабрикой всего 10 лет. Как мы знаем, уже в следующем 1854 году фабрика Фавара переходит к новому владельцу. Так же известно, что на фабрике был пожар, но он случился уже при новом владельце в 1855 году, поэтому не мог стать причиной смены владельца. Возможно, были какие-то другие причины, о которых нам пока не известно. Скорее всего, несмотря на мягкий приговор, именно дело Сахарова, и вследствие этого испорченные отношения с московскими властями в лице генерал-губернатора Закревского побудили Фавара продать фабрику Евгению Арманду, который уже смог закрепиться на пушкинской земле надолго.
Алексей Алпатов
Примечания и источники:
1. Города Подмосковья. Кн. I. М., 1979. С. 323–324; URL: https://pushkino-2009.livejournal.com/22695.html; Егоров-Федосов В. М. Родословные этюды в семейной роще. М., 2011. С.14–15.
2. Центральный государственный архив г. Москвы (ЦГА Москвы; бывший ЦИАМ). Ф. 2, оп. 2, д. 2176.
3. ЦГА Москвы. Ф. 16, оп. 24, д. 3741, л. 1.
4. Там же. Л. 6об-7.
5. ЦГА Москвы. Ф. 17, оп. 22, д. 21.
6. Там же. Л. 9об.
7. ЦГА Москвы. Ф. 17, оп. 23, д. 3.
8. ЦГА Москвы. Ф. 17, оп. 98, д. 509, л. 49, 84об-85.
9. Выражаю благодарность Ольге Мельниченко за эту находку. Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ). Ф. 109, оп. 133, д. 427.
10. ЦГА Москвы. Ф. 17, оп. 22, д. 21, л. 9-9об.
11. Указатель хронологический, предметный и алфавитный, выданных в России привилегий… с 1814 по 1883 год. С.-Петербург, 1884. С. 44.
12. ЦГА Москвы. Ф. 2354, оп. 1, д. 38, л. 45-45об.
13. ЦГА Москвы. Ф. 17, оп. 31, д. 5, л. 7об-8.
14. Там же.
15. ЦГА Москвы. Ф. 17, оп. 15, д. 124.
16. ЦГА Москвы. Ф. 17, оп. 22, д. 196.
17. Записи прошлого. Воспоминания и письма / под ред. С. В. Бахрушина и М. А. Цявловского. Воспоминания Бориса Николаевича Чичерина. Москва сороковых годов. 1929. С. 78.
18. ЦГА Москвы. Ф. 17, оп. 22, д. 196, л. 4.
19. Горбунов И. Ф. Юмористические рассказы и очерки. 1862, М. С. 153.
20. ЦГА Москвы. Ф. 16, оп. 16, д. 785.
21. Чертков Александр Дмитриевич (1789–1858) — русский ученый, археолог, историк, нумизмат, книжный коллекционер. Тайный советник. Московский губернский предводитель дворянства. / URL: https://ru.wikipedia.org/wiki/Чертков, _Александр_Дмитриевич; В середине XIX века Черткову принадлежат село Курово, деревни Соколово и Чипчиково (Чапчиково), Акулово, Хохловка, Гора, Черкасова-гора (Нистрем К. М. Указатель селений и жителей уездов Московской губернии. М., 1852).
21. ЦГА Москвы. Ф. 16, оп. 16, д. 785.
22. На различных сайтах в Интернете встречаются сведения о французском художнике Эмиле Франсуа Дессене (1808–1882), который как раз работал в России в это время. Но кроме совпадения фамилии и рода занятий ничего другого, указывающего на связь этих лиц, найти не удалось.
23. Здесь и далее цитаты из судебного разбирательства по: ЦГА Москвы. Ф. 16, оп.17, д. 1220.
24. Например, Дунаев М. М. К югу от Москвы. (Дороги к прекрасному). М., 1986. С. 88.
Комментарии 1