[attachmentid=264]
Этот дом, что стоит на улице Добролюбова в городе Пушкино, сохранился почти в том же виде (как внутренне, так и внешне), в каком был построен более 150 лет назад. Он принадлежал владельцу лесоторговых складов — купцу Михаилу Семёновичу Шарикову.
Тогда, в 70е годы XIX века, жилипоживали и добра наживали много и умело деловые люди того времени: Морозовы, Мамонтовы, Братановы… Они же являлись и покровителями искусств, щедрой рукой отпуская средства на постройку театров, благоустройство городов и деревень и возведение храмов. Так, например, Летний театр в городском парке (сгоревший в 90е годы XX века) был выстроен стараниями Шарикова. Он так же приложил руку к строительству Новой деревни, а Боголюбская церковь была возведена целиком и полностью на его средства.
Шло время. Дом испытывал трудности, терпел лишения и даже горел. Во время Первой мировой войны в нем располагался госпиталь для раненых. Когда громыхнула революция, Михаил Семёнович, дабы не испытывать судьбу, не стал дожидаться экспроприации и отдал всё свое движимое и недвижимое новой власти, а та в ответ на такую сознательность милостиво разрешила ему проживать в этом доме как в своем собственном. Может, потому и уцелел, что при хозяине остался, а не в «общак» пошел.
Глядя на его вешний вид, никогда не подумаешь, что за этими стенами жили и запросто встречались люди, о которых мы узнаем теперь только из исторических материалов, где о них написано познавательно, но сухо, и не всегда интересно. Сколько раз я равнодушно скользил взглядом по его не ахти каким архитектурным формам и проходил мимо! Даже когда узнал о его существовании от Григория Китайгородского, известного краеведа, и специально разыскивал, то не сразу нашел. Воображению представлялось чтото вроде нашего городского краеведческого музея (архитектурный памятник деревянного зодчества), каковым он в сущности и оказался, когда я наконец попал во внутренние покои.
— Вот этому буфету 200 лет как минимум, — словно на экскурсии, рассказывал сегодняшний владелец и внук основателя дома, А. А. Лукьянюк. Надежный и прочный, как будто вырезанный из одного большого куска темного металла, сработанный на века, буфет молчал, как бы в знак согласия. — Если бы вещи могли говорить, вы представляете, сколько они могли бы рассказать? Например, у этого большого, под самый потолок, зеркала, которое в свое время перекочевало сюда, как мне думается, из Большого театра, поправляли прически и пудрили носики сестры Гнесины. По клавишам рояля, стоящего в соседней комнате, гуляли пальцы знаменитого пианиста Игумнова, и под этот аккомпанемент звучал голос Шаляпина… Эта печка — особенная, с герметической укупоркой — имела свойство сохранять тепло в течение нескольких дней, согревала в зимнее время почти всех артистов Большого театра, бывавших здесь и до революции, и после нее. А однажды на тропинке, которая ведет от калитки к дому, появился Маяковский. Неподалеку, на Акуловой горе, у него, как известно, была дача.
Из окошка дома эта тропинка, сегодня выложенная плиткой, очень хорошо просматривалась. Не надо иметь большого воображения, чтобы представить себе, как фигура поэта с неизменной папироской в уголке рта двигается к дому и по мере приближения становится всё громадней, пока, наконец, не заслоняет собой весь оконный проем. Я даже головой встряхнул от наваждения и повернулся от окна к столу, на котором лежали в беспорядке старые пожелтевшие фотографии. Тут мои глаза сами собой зажмурились от неожиданности. Одна из них в точности повторяла вид из окна, от которого я отвернулся, и с фотографии как бы заглядывая в комнату с улицы, смотрела на меня с лукавой усмешкой красивая женщина. Она расположилась в уголке веранды, и за ее спиной вела к калитке всё та же тропинка только без покрытия. Снимок был сделан прямо из окошка, с моего места, но только очень давно, и на фото была изображена Антонина Васильевна Нежданова собственной персоной.
…Когда-то в этом доме, за круглым (как было тогда принято) столом, на чаек с вареньем, бубликами да пряниками собирались люди театральной элиты. Собинов, Рахманинов, Шостакович, Глиэр — бывали здесь не раз и оставили хозяину гостеприимного дома свои фотографии с дарственной надписью на добрую память. Со временем эти встречи становились всё реже и реже, а потом и совсем прекратились. Иных уж не было, а те, кто остался, бог весть где — пропал и след. Давно это было, а кажется, будто вчера и вместе со мной — до того ясно встают перед глазами ушедшие в небытие лица, освещенные мягким светом люстры с причудливыми плафонами и завитушками… «Минувшее проходит предо мною…». Звучали байки да прибаутки, ктото бренчал на гитаре, встречались взгляды, завязывались и заканчивались романы, обсуждались закулисные истории, критиковалась власть и ее представители… Это были как бы театральные встречи друзей — единомышленников, своего рода — клуб, в стенах которого, вероятно, родилась не одна смелая, новая идея, которая нашла свое воплощение на театральных подмостках, в живописи, в музыке… В мире искусств.
Этот дом, что стоит на улице Добролюбова в городе Пушкино, сохранился почти в том же виде (как внутренне, так и внешне), в каком был построен более 150 лет назад. Он принадлежал владельцу лесоторговых складов — купцу Михаилу Семёновичу Шарикову.
Тогда, в 70е годы XIX века, жилипоживали и добра наживали много и умело деловые люди того времени: Морозовы, Мамонтовы, Братановы… Они же являлись и покровителями искусств, щедрой рукой отпуская средства на постройку театров, благоустройство городов и деревень и возведение храмов. Так, например, Летний театр в городском парке (сгоревший в 90е годы XX века) был выстроен стараниями Шарикова. Он так же приложил руку к строительству Новой деревни, а Боголюбская церковь была возведена целиком и полностью на его средства.
Шло время. Дом испытывал трудности, терпел лишения и даже горел. Во время Первой мировой войны в нем располагался госпиталь для раненых. Когда громыхнула революция, Михаил Семёнович, дабы не испытывать судьбу, не стал дожидаться экспроприации и отдал всё свое движимое и недвижимое новой власти, а та в ответ на такую сознательность милостиво разрешила ему проживать в этом доме как в своем собственном. Может, потому и уцелел, что при хозяине остался, а не в «общак» пошел.
Глядя на его вешний вид, никогда не подумаешь, что за этими стенами жили и запросто встречались люди, о которых мы узнаем теперь только из исторических материалов, где о них написано познавательно, но сухо, и не всегда интересно. Сколько раз я равнодушно скользил взглядом по его не ахти каким архитектурным формам и проходил мимо! Даже когда узнал о его существовании от Григория Китайгородского, известного краеведа, и специально разыскивал, то не сразу нашел. Воображению представлялось чтото вроде нашего городского краеведческого музея (архитектурный памятник деревянного зодчества), каковым он в сущности и оказался, когда я наконец попал во внутренние покои.
— Вот этому буфету 200 лет как минимум, — словно на экскурсии, рассказывал сегодняшний владелец и внук основателя дома, А. А. Лукьянюк. Надежный и прочный, как будто вырезанный из одного большого куска темного металла, сработанный на века, буфет молчал, как бы в знак согласия. — Если бы вещи могли говорить, вы представляете, сколько они могли бы рассказать? Например, у этого большого, под самый потолок, зеркала, которое в свое время перекочевало сюда, как мне думается, из Большого театра, поправляли прически и пудрили носики сестры Гнесины. По клавишам рояля, стоящего в соседней комнате, гуляли пальцы знаменитого пианиста Игумнова, и под этот аккомпанемент звучал голос Шаляпина… Эта печка — особенная, с герметической укупоркой — имела свойство сохранять тепло в течение нескольких дней, согревала в зимнее время почти всех артистов Большого театра, бывавших здесь и до революции, и после нее. А однажды на тропинке, которая ведет от калитки к дому, появился Маяковский. Неподалеку, на Акуловой горе, у него, как известно, была дача.
Из окошка дома эта тропинка, сегодня выложенная плиткой, очень хорошо просматривалась. Не надо иметь большого воображения, чтобы представить себе, как фигура поэта с неизменной папироской в уголке рта двигается к дому и по мере приближения становится всё громадней, пока, наконец, не заслоняет собой весь оконный проем. Я даже головой встряхнул от наваждения и повернулся от окна к столу, на котором лежали в беспорядке старые пожелтевшие фотографии. Тут мои глаза сами собой зажмурились от неожиданности. Одна из них в точности повторяла вид из окна, от которого я отвернулся, и с фотографии как бы заглядывая в комнату с улицы, смотрела на меня с лукавой усмешкой красивая женщина. Она расположилась в уголке веранды, и за ее спиной вела к калитке всё та же тропинка только без покрытия. Снимок был сделан прямо из окошка, с моего места, но только очень давно, и на фото была изображена Антонина Васильевна Нежданова собственной персоной.
…Когда-то в этом доме, за круглым (как было тогда принято) столом, на чаек с вареньем, бубликами да пряниками собирались люди театральной элиты. Собинов, Рахманинов, Шостакович, Глиэр — бывали здесь не раз и оставили хозяину гостеприимного дома свои фотографии с дарственной надписью на добрую память. Со временем эти встречи становились всё реже и реже, а потом и совсем прекратились. Иных уж не было, а те, кто остался, бог весть где — пропал и след. Давно это было, а кажется, будто вчера и вместе со мной — до того ясно встают перед глазами ушедшие в небытие лица, освещенные мягким светом люстры с причудливыми плафонами и завитушками… «Минувшее проходит предо мною…». Звучали байки да прибаутки, ктото бренчал на гитаре, встречались взгляды, завязывались и заканчивались романы, обсуждались закулисные истории, критиковалась власть и ее представители… Это были как бы театральные встречи друзей — единомышленников, своего рода — клуб, в стенах которого, вероятно, родилась не одна смелая, новая идея, которая нашла свое воплощение на театральных подмостках, в живописи, в музыке… В мире искусств.
