Храню я «Книгу памяти», изданную в 2001 г. В книгу вписаны погибшие и умершие воины Великой Отечественной войны, жители Пушкинского района, городов Ивантеевки, Красноармейска. Перелистываю ее страницы и в который раз с болью в сердце вспоминаю однокашников, знакомых, родных. Сколько воспоминаний о них таится в моем сердце! Ушли не только они но и многие их родные — вечная им память…
Если мне зададут вопрос, как я жил в 60—70-е годы, то сразу и не отвечу. А вот если поинтересуются у каждого из нас, как мы жили в молодые годы юности, то без промедления можно все вспомнить. Все наслоения, события зрелых лет как бы опустятся, уйдут в сторону, и перед глазами воскреснет мир юности — открытый, красивый и светлый, как картина без тяжелой рамы.
Жизнь нашего района в 30-е годы кипела, в основном, в тесном общении жителей Тарасовки, Клязьмы, Мамонтовки и Пушкино. Железная дорога была административной границей. Их половинки — Черкизово, Звягино, Листвяны, Акулово — дополняли друг друга.
Был я звягинский, а посещал детский сад в поселке Клязьма и учился там же, в Клязьме. Брат мой Борис учился в старших классах в Пушкинской школе им. Фрунзе. Не забуду я наших посещений занятий авиакружка. С каким увлечением мы с ним мастерили аэропланы! В Пушкино проходили соревнования юных авиаконструкторов.
В 30-е годы мы были заражены спортом, особенно футболом. Чуть ли не на каждой улице были свои футбольные команды. Все футболисты старались соблюдать профессиональный вид, придерживались единой формы. Через два дома от нашего летом квартировал знаменитый вратарь «Спартака» Анатолий Акимов. Он был прототипом главного героя вышедшего тогда фильма «Вратарь». Мимо нашей калитки часто совершали свой тренировочный пробег-марафон легендарные братья Знаменские — Георгий и Серафим. А за поймой реки Клязьмы, за высоким ее берегом, был стадион «Спартак». Мы стали ярыми болельщиками «Спартака» (и до сего времени хвораем за него). Без объявления расписания мы угадывали, когда идет матч на стадионе. Нам был слышен со стороны Черкизова вздох невидимо чудища — стадиона, и по этому вздоху мы догадывались: значит, был удар мимо ворот. Если звук был звонким, сильным — значит, это гол!
Соревнования на «Спартаке» проходили с пятью командами «противника». Пятая, четвертая, третья, вторая, и наконец, — матч с первой командой, в которой играли мастера. По два тайма — каждая игра, нагрузка была большой и для нас, болельщиков. Весь день мы находились на «Спартаке», зато с каким аппетитом мы дома ужинали! Играли мы и в лапту, городки, волейбол. Но в футбол тренировались до темноты. Гурьбой бежали за мячом по звуку. Мячи забрасывали и в сады фруктовые. Ругали нас хозяева здорово, ведь вместе с мячом мы забирали с собой и чужие яблоки.
Как я оказался в Клязьме? В 1930-м году семья моего отца приехала из Ульяновской области в поселок Клязьму. Остановились в доме на Курганах. Так называлась часть территории села Звягино, протянувшаяся от платформы Клязьма до поймы реки. Холмистое место.
Дня через два отец мой решил посмотреть место другое, получше, где можно было бы окончательно поселиться всем семейством с четырьмя детьми. Так мы попали на станцию Химки. Долго бродили около станции, где росло много молодых дубков. Толстый слой опавших листьев шуршал под ногами. Дома с забитыми окнами, стены, покрашенные охрой, напоминали временные палатки. Никого из жителей мы не встретили. «Как тут скучно, легально, поедем домой — лучше Клязьмы нет», — сказал мой отец.
Началась зима. После раскулачивания прибыл к нам с бабушкой дед Михаил Андреевич Одиноков. У деда было пятеро сыновей-богатырей и три дочери: одна из них впоследствии стала моей матерью. Наш дом находился в 10-ти минутах ходьбы от платформы Клязьма. Названия у улицы не было. Письма доходили при упоминании о Кургане. Наш адрес был такой: Москва, Сев.ж.д., Клязьма, Курганы, Ермолаеву И.В. На двери у входа в наш дом была прибита металлическая пластинка с продольным разрезом и надписью «Почта». В день приезда была легкая метель. Подойдя к крыльцу, дед увидел табличку, не спеша, распахнул пальто, вынул очешник («Мать, подержи варежки»), надел очки и прочитал. «Сейчас узнаем, где наши — зайдем, спросим».
Дверь открылась. Эту сцену встречи родных я не Могу описать. Можно этот момент изобразить на сцене, и театре, но только не словами…
В доме постепенно мы стали обживаться. Заменили чурбаки на стулья. Забот хватало. Удивляла нас электрификация, лампочка Ильича. Один из младших дядьев — Николай Михайлович — заинтересовался патроном лампочки. При знакомстве с патроном его так тряхнуло током, что он крепко выразился. Впоследствии он стал электриком. Имя его записано в «Книге памяти»: погиб под ст. Грязи Липецкой области, в 1943 году… В 1932 году приехал к нам мой крестный дядя Миша, брат отца, с супругой Полей и полуторагодовалым сыном Борисом. Трудно было с жильем, работой. После болезни у младенца Бориса появились на теле прыщики. Соседка посоветовала Полине посетить Звягинскую церковь, чтобы окрестить сыночка — тогда, якобы, болезнь отойдет. Она искренне считала, что младенец хворает потому, что некрещеный. Совершили зимой марш в церковь, куда пошла и моя бабушка, и я в качестве крестного. Мне было восемь лет. Предварительно вскипятили чайник, укутали Бориса в дорогу. Во время помазания шустрый младенец отнимал у священника маленькие ножницы, помазок. «Верни мне их младенце, не балуй, не тяни время», — говорил священник.
После омовения я по кругу нес Бориса, а мама должна была через каждые четыре шага кланяться и останавливаться. Когда она становилась на колени, то от напряжения у нее полопались подвязки (не та была галантерея). Но она ловко их завязывала и, наконец, совершила заданный ритуал.
Мы жили бедно, капиталов на сберкнижках не было (да и о них в то время мало знали). Многие на лето сдавали часть жилья дачникам.
Деньги были нужны — и забор поправить надо, и других забот было не перечесть. Хотелось нам с братом иметь велосипед. Были в поселке счастливчики, владевшие велосипедами. Их очень часто просили ребята: «Дай прокатиться». Хотелось нам также иметь и хороший футбольный мяч — наш мяч был уже истрепанный, в заплатках. Камера от мяча не отличалась: на ней тоже было много заплат. Радовались, когда нам на время приносил настоящий мяч Иван Петрович Соколов. Мяч, что называется, гремел.
Иван Петрович внес очень много хорошего в спортивную жизнь Клязьмы. Было прекрасное футбольное поле. Помог организовать команды, сделать форму для футболистов. Помню и его брата, Алексея Михайловича, уже в возрасте, играющего за Клязьму: он был левым нападающим. При беге у него как бы голова входила в туловище, и он превращался в движущийся таран. В Подмосковье команда пос. Клязьма пользовалась успехом, обыгрывала многие команды области, потому что спартаковские игроки помогали нам.
Часто мы наблюдали полеты планеристов. Взлет их был построен по принципу рогатки. По приказу: «На амортизатор» две шеренги парней держали шнур. Потом был приказ: «Натягивай». Шел отсчет шагов, потом — команда: «Старт», и планер срывался с места и летел в пойму реки Клязьма. Были и маневры. Артиллерия, дымовые завесы. В зимний период мы не оставляли свои спортивные увлечения. Катались на лыжах с горы Звягинской, с железнодорожной насыпи, играли в хоккей.
Во время игры в хоккей один товарищ выбыл из игры. Надо было его кем-то заменить. Неподалеку стоял незнакомый парень, наблюдая за игрой, он недавно приехал в с. Звягино. Ребята спросили моего товарища Лешу Гуревича (он в «Книге памяти» записан), какая фамилия желающего заменить игрока? В то время мы и школе изучали географию. Леша с ходу и крикнул капитану, что его фамилия — Магелланов. С именем «Магеллан» он, Юрий Константинович Иванов, дожил до зрелых лет.
Случались и оттепели среди зимы. После мороза в пойме реки лед представлял собой огромный каток, доходивший чуть ли не до Звягинского пруда. Через коричневатые болотные воды, как в аквариуме, были видны различные растения, цветы… Настоящая сказка! Таинственно гремел лед под ногами. Распахнешь пальто, и ветер усиливает бег. Сооружали мы и самокаты.
Если дачникам-москвичам нравилось отдыхать на Клязьме, хозяева их устраивали и терпимы были хозяйственные условия, то они квартировали и не одно лето К таким постоянным дачникам относилась и семья Бабаевых, располагавшаяся в соседнем от нас доме. Здесь вместе с родственниками проводил летний отдых известный артист и поэт Виктор Сергеевич Маковский (Маковский — это псевдоним, настоящая его фамилия — Розанов). В концертах в Москве он исполнял роль Пата. В 30-е годы концерты часто вели артисты в образах Пата и Паташона — это была популярная форма конферанса (дорогу таким выступлениям открыл знаменитый Николай Черкасов). На слова Виктора Сергеевича написана песня: «Прощай, мой табор» (в исполнении Вадима Козина) и др. Вышли пластинки с его песнями. Владимир Сергеевич был высокого роста строен, аккуратен, остроумен, красив. Он заинтересовался мной после небольшого происшествия. В жаркий летний день моя старшая сестра Люба, приготавливая обед, обнаружила, что в доме нет хлеба, и в сердцах и высказалась: «Хоть по миру надо пойти». Ее упрек я понял по-своему. Залез на чердак, надел старое грязное пальто, шапку солдатскую, в пыли испачкал лицо, закинул на плечо мешок, наполовину заполненный сеном. в та ком виде, часто крестясь, я стоял у открытой калитки соседей. На террасе забегали племянники B.C. Маковского, затеяв спор, кому из них выпадет жребий подать милостыню. С террасы мне сигналила их мама, звала руками, чтобы я подошел. В споре победила Галя, моложе меня на год, высокая, с крупными глазами. Я дружил с ней. Она шла ко мне торжественно по дорожке аккуратно, чтобы не споткнуться о корни сосен. Гордо вытянув руку, подала мне солидный кусок черного хлеба. Я по-христиански поклонился, отблагодарил ее и тут же сбросил пальто, мешок, дерзко о землю ударил шапкой. И пошел в пляс. Эту сцену наблюдала Мария Сергеевна и удивилась веселому нищему. Вокруг нищего стоял ореол из пыли. Это был первый и последний кусок хлеба, заработанный мной артистической деятельностью. Часто я с Виктором Сергеевич ходил по грибы. Ездили до станций Ашукинская, Калистово, ходили в Звягинский лес. В Клязьминском Доме культуры были концерты с участием Виктора Сергеевича, а также его супруги — певицы. Весь зал подпевал ей, когда она исполняла «Не забыть мне русую головку».
В годы Великой Отечественной войны Виктор Сергеевич участвовал в выпуске плакатов, разоблачающих фашизм.
Каждый год во вторую субботу февраля мы, бывшие ученики Клязьминской школы (а нам уже под восемьдесят лет), встречаемся в доме нашей одноклассницы Маргариты Адриановны Школиной. Часть наших товарищей, проживающих в Москве, заранее договаривается о встрече, чтобы всем вместе ехать в знаменитую Клязьму. В вагоне каждый из нас испытывает радость от встречи. Это равносильно соприкосновению со своей юностью, с ушедшими навеки красивыми годами молодости; хоть жизнь складывалась по-разному, в памяти все плохое исчезает, былые годы представляются ярче, образнее, красивее.
И вот наша ежегодная «экскурсия» в Клязьму начинается. Не успели мы выразить радость от свидания, не успели обменяться добрыми словами, как наше внимание отвлек шум в тамбуре вагона. Через стеклянную дверь была видна фигура мечущегося из одной стороны в другую мужчины. Раздался надрывный крик женщины, обратившейся ко всем пассажирам: «Есть ли здесь мужчины? Они же убьют друг друга!». Наш Юра отомкнулся на гражданский призыв, открыл дверь. В тамбуре оказался небольшого роста мужичок, сильно поддатый. Он боролся с металлическим бочонком, не мог его поставить на попа, т.к. электричку у Москвы-3 качало на стрелках. Настрой пассажиров перешел от напряжения в смех.
Очень знакома наша Северная железная дорога от Клязьмы до Москвы. Помним паровозы «И. Сталин», «Серго Орджоникидзе», «кукушки» и др. Еще в 1930-х гг. на Яузских холмах (недалеко от Северянина) мы видели из окна дымные костры, расседланных лошадей и палатки цыганского табора.
Станция Лось. С левой стороны уже нет большого болотистого поля, до самого леса теперь тянутся многоэтажные дома. А раньше трудно было различить две станции — Перловскую и Тайнинскую: обе были в густом лесу деревьев.
Мытищи. Из окна виден сложный лабиринт цехов. Вагоностроительный завод. Генеральным директором завода долгое время был наш младший школьный товарищ Владимир Донской. Врата его — нашего одно кашника Виктора, фронтовика — унесла болезнь.
Станции Челюскинской не было. Появилась она в 1934 году. Огромная масса народа вдоль железной дороги с цветами приветствовала проходящий через Клязьму длинный состав вагонов с героями Заполярья, В воздухе, подобно птицам, летала масса листовок.
Вот и наша Клязьма. О Клязьме и пос. Звягино изданы две книги краеведами нашего района В.А. Ка пустиной и А.Ф. Малявко. Подошли к дому Маргариты.
Калитка открыта, широкая, расчищенная от снега дорога провела нас до крыльца. Как красиво кругом! Тишина. Огромные сосны, похожие на воинов, ставших по команде «смирно», стоят в снежных покрывалах. Кусты малины и смородины, согнувшиеся от снега, приветствуют нас, как бы говоря: «Проходите, не стесняйтесь!» Вошли в дом. Вешалка не пустая. Молодцы, ребята, раньше нас пришли! Оживление в зале. Свидание со своими одноклассниками (а с двумя из них мы вместе были еще в детском садике). Это сказка, чудо! Отбрасываются целые десятилетия, словно я во шел в мир своей юности. Не замечаешь, глядя на своих товарищей, как время подшутило над их внешностью. Передо мной ласковые, веселые, озорные глаза моих товарищей. Вижу Веру, Бориса, Петра. Счастливые минуты! Как хорошо сегодня, продлить бы эти встречи и их тепло! Чувствуешь свою раскрепощенность — здесь свободнее, чем дома. Какие гости окружают меня! Идущее от каждого из нас тепло усилилось и от камина слева: Маргарита постаралась, чтобы каминный огонь лучше согревал нас.
Не счесть, сколько всего интересного таится в каждом из наших одноклассников. Удивляет их простота, скромность. Вроде, и не так у нас много товарищей, но 8 человек являются кандидатами наук (подробно не буду перечислять их заслуги и вложенный труд — для каждого нужно много надо страниц). Все прошли — и тяжелые военные годы, и послевоенные… Борис Михайлович Гусев, кандидат технических наук, долгое время преподавал в инженерно-строительном институте, в настоящее время в тоже «в строю» — является заместителем всесоюзного института азотной промышленности. Владимир Трифонов, кандидат медицинских наук, в настоящее время руководит учреждением по изготовлению лекарств, Маргарита Адриановна — тоже кандидат химических наук; Юрий Александрович Зубрицкий — кандидат наук, профессор.
Трое наших товарищей (тоже кандидаты) не дожили до сегодняшнего дня: Валентина Масленникова, Александр Калачев, Владимир Николаев (работал в институте под руководством Курчатова). Каждому из наших одноклассников (не только кандидатам наук) можно сочинить оду, посвященную их трудовой деятельности. Список немалый. Назову пока только троих: Анатолий Васильевич Митяев — известный писатель, Лидия Ивановна Антипенко (в девичестве Орехова) несколько десятилетий была главным врачом поликлиники в нашей Клязьме. В развитие экономики нашего района много сил отдала наша староста — Любовь Борисовна Прудкина. Сейчас она держит связь с одноклассниками, организует наши встречи.
Слышим приглашение к столу, места никто не выбирает. Любой сосед и справа, и слева — свой человек. Зажигает Рита в вазе «вечный» огонь. Поминаем всех наших одноклассников, не вернувшихся с Отечественной войны, тех, кто не дожил до сегодняшнего дня, поминаем всех наших учителей.
Всегда ко дню встречи у многих товарищей — свое, в стихах, выступление. На этот раз слово взял Миша Вестицкий:
Пылает пламя в поминальной чаше,
И языки то ярче, то слабей.
Мы вновь собрались здесь на встрече нашей
Увидеться и помянуть друзей.
Они ушли кто старше, кто моложе,
Одних взяла война, других беда.
Все уже круг, и мысли наши строже
И длится дней бесцветных череда
Но прочь, печаль, и не гневите Бога!
Ужели нам исхода не найти?
Друзья все с нами, нам одна дорога!
И жизнь прожить, и поле перейти!
Не гаснет пламя в поминальной чаше.
Воспоминания прозрачны и легки…
Созвучны и сердца, и души наши
Простите мне бездарные стихи.
Михаила поблагодарили за стихотворение, и последовало традиционное поминание. Наши девочки не ошиблись в кулинарии. За столом продолжался интересный разговор. Воскрешали в Памяти не всем известные случаи из жизни одноклассников. Не забыли и песни, и новые свои стихи. Вспоминали и озорные маленькие “нарушения дисциплины” в часы занятий, невинные ребячьи проделки. Вызвали раз к доске Лиду Бимфад, а она попросила разрешения отвечать с места. Учитель разрешил. Не могла она пойти к доске, потому что один из учеников пошутил: сумел подлезть под парту и “обезножил” девочку — снял валенок.
Тимка Косарев приходил в школу с пол-литровой бутылкой молока. В родном хозяйстве у них была корова. Он как-то рассеянно вел себя на уроках. Тихонько, чтобы никто не видел, взбалтывал бутылку с молоком и громко кричал “Ребята, посмотрите, шарики появились!” — и высоко, торжественно поднимал бутылку.
У Сережи Денисова была шапка с теплым мехом, но мех был непрочен. Мне пришло на ум несколько пучков меха выпустить в воздух. В воздухе появилось много “парашютиков”. Ребята старались, чтобы они не приземлялись, и все сильно отдували со своих мест. Учитель
попросил меня выйти из класса…
Еще одно воспоминание. Учитель Бондарев (были занятия по труду) к следующему уроку попросил каждого ученика пpинести небольшую часть дерева (палочку, круглый срез и т.п.). Некоторые ученики не выполнили эту просьбу. Чтобы их не наказали, ребята разобрали ряды полениц (очень возмущалась уборщица!), поленья были очень неприглядные, грязные. Но учитель поднял высоко по бревно, и на красивом лице в пенсне появилось торжественное выражение. Он объявил нам породу этого “экспоната”. Наказание миновало…
Лет десять тому назад на очередной встрече нас ожидал большой сюрприз — к нам пришла паша учительница классный руководитель.
А дело было так. Во время “антракта” я вышел на крыльцо. Неподалеку стоял самовар, от него шел дымок. И от двух моих товарищей (роста они были не богатырского) — Зубрицкого и Моторина — тоже шел дымок (был перекур). Узнали они, что недалеко от дома Риты, на улице Тургеневской, сейчас гостит у сына наша любимая учительница Валентина Александров на Кузнецова. Минут через пятнадцать Юра и Дима на саночках привезли загадочный груз. Аккуратно, очень осторожно, несли они солидный сверток. Тихо опустили в глубокое кресло у торца стола. Пригласили всех ребят к столу. Такое можно увидеть только в кино или на сцене театра: когда раскрыли сверток, все обомлели — перед нами стояла Валентина Александровна. Она была поражена не меньше нашего, но, оправившись после удивления, узнала нас всех и назвала каждого по имени. Когда шума стало меньше, трудно было выразить словами, насколько усилилась в душе каждого из нас радость жизни! Хотелось продлить нашу встречу, но как стремительно летит время! Расстались мы поздно вечером… До следующего свидания.
Г.И. Ермолаев, член Союза краеведов России.
Из сборника статей "Пушкинский краевед".
