Они жили в Пушкино: «Жиро - не до жира, быть бы живу!»

А второй из них Жиро ж.

Эй, москвич,
припомни-ка!
Самой жирною из рож
обладал в Хамовниках.

(В.В. Маяковский) 

           В материале - «Пушкино сегодня» от 30.07.2018 Алексея Алпатова «Затопленное Немчиново. Дача Павла Жаро и Изабель Брокар» находим следующее: «Александр Брокар, живший неподалеку от села Пушкина в имении «Сашино», был женат на Маргарите Жиро, дочери француза Клавдия Осиповича Жиро, владельца шелкоткацкой фабрики в Москве в «Хамовниках». Но не только брак Александра и Маргариты связывал семейство Жиро и Брокаров. Дочь Генриха Брокара, Изабель Брокар, была замужем за Павлом (Жан Полем) Жиро, сыном Кладия Жиро». И далее: «Истомин Алексей Михайлович (род. 1835 (34) г.) — в разное время купец 1-й, 2-й гильдии, в купечестве состоял с 1862 года. Торговал сукном. Служил помощником торгового Смотрителя. В 1874 году на основе ткацкой фабрики известной под фирмой «Истомин и Ко» вместе братьями Иваном, с.-петербургским купцом 1-й гильдии, Григорием, московским купцом 2-й гильдии, и московским купцом 2-й гильдии Наумом Ларионовичем Драгуновым, учредил «Товарищество Московской Голутвинской ткацкой Мануфактуры Средне-Азиатских и внутренних изделий». В правление товарищества входил Николай Николаевич Кокушкин (Какушкин), брат жены Клавдия Жиро и жены Алексея Истомина (источник о родстве Истомина и Кокушкина: Михалков А. В. Очерки из истории московского купечества, чьи предприятия служили Москве после революции. М.,1996).

Всё это говорит о том, что семейства Истоминых и Жиро были очень близки, в том числе и по жизни в Пушкино. Кто же такие промышленники Жиро???

«Фабрика шёлковых тканей»

Фабрика Жиро в Хамовниках

   В 1868 году Клод-Мари (Клавдием Осиповичем) Жиро (1836–1904) начал свой бизнес с двумя ручными ткацкими станками, на которых работал он сам и его жена Мария Какушкина. А ткацкая фабрика с красильней была основана в Москве в 1875 году. Из сырья, которое закупали за границей, здесь производили подкладочные и плательные шёлковые ткани. Производство находилось в Хамовнической части, по Долгохамовническому и Тёплому переулкам. Тут же, в бывшей усадьбе Всеволожских, пережившей пожар 1812 года, жил с семьёй и сам владелец фабрики, К. О. Жиро.

   В 1879 году на производстве было установлено 180 ткацких станков и паровая машина, Постепенно фабрика была расширена, а со временем уже стало 1700 ткацких станков. А в 1885 и 1896 гг. фирма получила право изображать государственный герб на своей рекламе и вывесках. На фабрике выпускались высококачественные шелка. В годы своего расцвета фабрика вырабатывала более 6 млн. м. разнообразных шёлковых тканей ежегодно. В 1900 году на фабрике "Жиро и сыновья" было 2100 ткацких машин и 4000 работников.

   По воспоминаниям внучки Клода Жиро - Марго Трейси: «Рабочие жили в специально построенных для них общежитиях на территории предприятия, куда было проведено электричество и где все время топились печи. Каждый день в столовой давали мясо, уход в лазарете был хорошим и бесплатным. Для маленьких детей были устроены ясли, состарившиеся рабочие жили в отдельном корпусе, и даже была площадка для катания на коньках зимой. Рабочие организовали свой оркестр и хор, и очень хорошо относились к своим работодателям. Они были очень преданные все, очень любили моих родителей. Поэтому, когда их арестовали, был большой скандал. Они не хотели впускать большевиков, которые шли арестовывать. Мой дядя встал на ящик какой-то и сказал: "Пожалуйста, откройте ворота. Я не хочу, чтобы кто-нибудь погиб из-за нас!". Но о революции чуть позже…

Ценные бумаги «К. О. Жиро Сыновья» (1912г.)

    В 1911 г. сыновья Жиро изменили правовую форму товарищества на акционерное общество. А представленная здесь бумага является учредительской акцией первого выпуска. На акции расписались все три сына Жиро в вышеназванной последовательности. Акции, однако, никогда не котировались на бирже, а находились, в основном, в собственности членов семьи.

«Скандалы в высшем свете»

         По воспоминаниям Марго Трейси, семья Жиро была вхожа в самые высокие круги русского общества. Старший сын Клода, Виктор, был членом Императорского автомобильного клуба и членом московского Клуба охоты государя Александра II. Кем же считали сами себя владельцы одного из крупнейших в России предприятий? 

   "Мы были, безусловно, французами, но французами из России. Это совершенно особая публика. Мы привыкли к русской широте, и когда вернулись во Францию, мама находила, что все вокруг нас так мелочно, нам все казалось в слишком маленьких пропорциях, потому что привыкли жить очень широко. Я никогда не уезжала из России до тех пор, как нас оттуда не выгнали. А летом мы уезжали на дачу, как все - в мае. У нас было имение в Химках. Значит, теперь это уже совсем в Москве, и у моего дяди было большое имение около Речного вокзала, и мы туда ездили на три месяца летом.
Я не знаю, как нас воспитывали, потому что у нас было три гувернантки, которые жили в доме - француженка, немка и англичанка, поэтому мы на всех языках говорили. А по-русски мы говорили с прислугой, их было много - двадцать пять душ. Мы дружили со всеми служащими. Они все были нашими друзьями. Мама ездила в Париж заказывать себе платья. Папа-то ездил, может быть, раз в пять лет. Но вообще мы были французами, поселившимися в России навсегда, и мы очень любили Россию. Вы знаете, я думаю, что все эти французы любили Россию больше, чем сами русские ее любили. Вот что странно".

   Но тем не менее. В 1889 году Клод-Мари попытался надуть москвичей – добивался разрешения сливать отходы своего красильного цеха прямо в Москва-реку. Уверял, что они абсолютно безвредны (что в принципе было невозможно при тогдашних технологиях – В.П.). И почти убедил. Но обман все таки был раскрыт.

   Затем попался на мошенничестве – снабжал свою продукцию этикетками гораздо более престижной фабрики братьев Сапожниковых. За это его выгнали из России, а фабрикой принялись руководить сыновья.

   Про одного из них, а, именно, про Виктора писали «Ведомости московского градоначальства и столичной полиции»: «16 апреля на Тверской улице быстро мчался автомобиль, за №37, принадлежащий французскому гражданину В. К. Жиро. Последний, управляя автомобилем лично, намеревался сразу остановить его. В тот момент, когда Жиро стал тормозить, автомобиль перевернулся несколько раз на месте и сшиб лошадь легков. Извозчика кр. Сергея Панфилова. Лошадь была искалечена и ныне в езду не годится. Несчастий с людьми не было».

   Писатель Лев Толстой, переехавший в 1882 г. в Москву и поселившийся в деревянном доме напротив фабрики Жиро, выбрал тогда не самое спокойное место жительства, каждодневно оглашавшееся шумом. Он писал в работе «Так что же нам делать?» (1884-1886): «По странной случайности, кроме ближнего ко мне пивного завода, все три фабрики, находящиеся около меня, производят только предметы, нужные для балов. На одной ближайшей фабрике делают только чулки, на другой — шелковые материи, на третьей — духи и помаду. <…> Против дома, в котором я живу, — фабрика шелковых изделий, устроенная по последним усовершенствованным приемам механики. Сейчас, сидя у себя, слышу неперестающий грохот машин и знаю, что значит этот грохот, потому что был там. Три тысячи женщин стоят на протяжении 12 часов за станками среди оглушительного шума и производят шелковые материи.. В продолжении 20 лет, как я это знаю, десятки тысяч молодых, здоровых женщин-матерей губили и теперь продолжают губить свои жизни и жизни своих детей для того, чтобы изготавливать бархатные и шелковые материи.»

   И действительно, каждый день мимо его дома на работу спешили толпы рабочих, что вдохновило писателя поведать в своих произведениях миру о безнадежной судьбе рабочих в России. С рабочими Жиро обращался совершенно безжалостно: заработная плата выдавалась только раз в году, трудовые договоры заключались сроком на год, а на продление договора на дополнительный год могли надеяться только самые лучшие (и здоровые) рабочие.

   Но у Марго совсем другие воспоминания о Льве Толстом. Сосед семьи Жиро, граф Лев Толстой, весьма нелестно описал работу шелкоткацкой фабрики в статье "Рабство нашего времени" от 1900. Он писал, что каждый день видит из окна больных, изможденных рабочих - мужчин и женщин, ломающих свою жизнь и жизнь своих детей ради производства шелков и бархата для семьи Жиро. Марго Трэйси вспоминала, как играла в саду писателя, как он привозил им мед из своего имения в Ясной Поляне и "как он хорошо говорил по-французски, хоть и был одет крестьянином".

Так, кто же здесь прав?

«Революционный держите шаг…»

         Революция все изменила в одночасье. Воспоминания Марго, которой в 1917 году было 10 лет, о события тех дней стали самым ярким воспоминанием в ее жизни. Марго умерла во Франции в 2002 году в возрасте 95 лет в том самом Лионе, откуда уехал в Россию ее дед.

   К тому времени ее дед Клод уже отошел от дел, и фабрикой управляли его сыновья – Андре (отец Марго – В.П.) и Поль. На предприятии на тот момент работали 10 тысяч человек. По словам Марго, сразу после революции они не думали, что их жизнь кардинально изменится. Им казалось, что все происходящее - исключительно внутреннее выяснение отношений между русскими, а их, как представителей интересов правительства Франции, это не коснется.

   На фабрике был учрежден рабочий совет, но основное управление оставалось в руках братьев Жиро. Ситуация резко изменилась в 1919 году. Сначала арестовали Андре и Поля, а потом и мать Марго, Любовь.

   Итак, слова Марго Трейси: "Пришел один господин вечером, позвонил, дворецкий пришел, доложил папе, что кто-то хочет его видеть в его кабинете. Папа там с ним заперся, я никогда не знала, кто это был. Он пришел сказать им, что этой ночью их должны арестовать, говорил, чтобы они скрылись. А они ответили: "Мы французы, нас никто не тронет, мы останемся". Вот они и остались. Отец сидел. Его арестовали, и он сидел два года, пока его французское правительство не выкупило. Ночью приехали, ворвались в дом, устроили обыск. Ничего, конечно, не нашли, увезли отца. По утрам его привозили в контору. Он руководил делами фабрики, и они не могли без него обойтись. Вечером его опять увозили. Так продолжалось приблизительно месяц, а потом вдруг он пропал. Его перевезли в Бутырку. А мы все еще жили в нашем доме. Нас уплотнили, конечно. У нас в доме было два рояля - один в зале, другой в гостиной. В один прекрасный день вдруг слышим - звук клавиш повсюду. Оказалось, что где-то конфисковали одиннадцать роялей и привезли к нам, потому что у нас были большие комнаты. Такая какофония была, только держитесь. Но в один прекрасный день пришел новый управляющий фабрикой и сказал нам: "Вас завтра отсюда вон!" Мама говорит: "Куда?" "Мы нашли вам квартиру". "А что можно с собой взять?" "Ничего. Возьмите стол, три стула из кухни и три постели. Это все. Вам дадут воз, на него все положите".

   Приехал воз, его нагрузили вещами, а все рабочие вокруг этого воза стояли и плакали, целовали нам полы наших платьев. Было ужасно грустно, и на следующий день нас выселили оттуда. И мы уехали. Нас поселили в какой-то сарай, это даже не было квартирой. Там была температура ниже нуля, вода текла по стенкам, тараканы, крысы. А нас туда выдворили. И вещи были только те, что мы с собой могли принести. Через несколько дней мама вспомнила, что у нее осталась юбка у Ламановой, у которой она одевалась. Ламанова была знаменитой русской портнихой в Москве. И она пошла к Ламановой. Пришла, а парадный вход забит. Пошла к черному входу. Какой-то человек ей открывает дверь. Она говорит: "Могу я видеть госпожу Ламанову?" "Вы кто такая?" "Я - мадам Жиро". "Пожалуйста, войдите". Она вошла, он закрыл дверь и говорит: "Вы арестованы". "Как арестована? За что?" "Вы капиталист и француженка, вам достаточно?" Потом мы узнали, что он ее на извозчике свез на Лубянку. Моя сестра сообразила, что ее арестовали, пришла домой и говорит: "Мама арестована". А куда? Где? Мы не знали».
Марго и ее сестра остались одни. Они ходили по тюрьмам в поисках матери.

   Марго вспоминает, как они старались выжить в совершенно новых для них обстоятельствах, пока их не выручил один человек. Далее опять Марго Трейси: "В тот же вечер к нам явился какой-то командир с пятью солдатами и поселил их у нас, якобы чтобы нас охранять. Но это была ловушка: всех, кто к нам приходил, арестовывали. Мы не знаем, кого именно, мы были детьми - мне 10 лет, сестре 14. Но солдаты были очень милы. У меня были отмороженные ноги, они потрескались, и меня ужасно жалели, особенно один из солдат, у которого была дочка моего возраста, но ее убили. Я попросила его отпустить меня купить яблок. Он отпустил, и я побежала. Мне сестра сказала, куда бежать и предупредить знакомых, чтобы не приходили к нам. Солдаты провели с нами дней пять, были добры к нам и даже подкармливали, потому что мы подыхали с голоду. Потом они ушли, и мы с сестрой снова остались одни. Денег не было, хорошо, а где мама? Мы не знали. Стали ее искать по всем тюрьмам. Придем, не знают где…

   Потом мне сестра говорит: "Нужно пойти к нашему слесарю, я знаю, ему папа дал денег". Пришли на фабрику, подождали пока сторож ушел, нашли слесаря. Он испугался ужасно. Мы попросили денег, а он говорил: "Барин мне дал, барину и отдам!" Мы сказали, что с голоду умираем, и он нам отдал. Он был хороший человек, Кузьма. Я ходила на рынок и меняла всякие лоскутки и кукол на еду, на картошку или что-нибудь еще. Крестьяне к нам относились хорошо на рынке. Им было жалко маленькую десятилетнюю девочку. Так я и торговала, и мы кое-как жили два-три месяца. В общем, ужасно - голодали, страдали, мерзли, крысы были. Я все боялась, что они меня укусят за мои отмороженные ноги. Многое пережили.

   А потом один мамин знакомый, русский, узнал, что мы бедствуем, взял нас к себе, нанял нам няню, в теплой квартире поселил нас и кормил. И занялся освобождением мамы. Он дал кому-то взятку и маму выпустили. До этого говорили, что ее расстреляют. У нас были огромные погреба с винами, и маму обвинили в том, что она давала эти вина пришедшим на фабрику солдатам специально, чтобы они опьянели. А они просто украли вина и напились. Целую ночь мы провели, думая, что ее расстреляют".

   Вскоре стало ясно, что оставаться в России очень опасно. В 1920 году родные промышленника Жиро, словно нищие, покинули страну, оставив позади все, что у них было. С снова Марго Трейси: «Нас, кажется, оставалось всего тридцать французов в Москве, французских поданных. Французское правительство старалось нас выкупить, и в один прекрасный день к нам кто-то пришел и сказал: "Вы должны завтра к четырем часам уехать из России вон!" А мама говорит: "Я не могу, у меня дочь больна". У меня был тиф, и я лежала без памяти».

   И далее: «Мой отец тогда сидел в Андроновском монастыре. Солженицын писал, что Андроновский монастырь был первым концентрационным лагерем у большевиков. Он там сидел с моим дядей два года. Мама не знала, выпустят его или нет, а они [красные] сказали - "уезжайте теперь или никогда!" Мама обратилась к доктору, но он сказал: "Вы не можете взять вашу дочь, она слишком больна, она умрет по дороге." Я это услыхала и так испугалась, что стала орать: "Не оставляй меня! Не оставляй!" Меня - носилок не было - положили на дверь, укутали и понесли на станцию. На станции мы стояли 24 часа, ждали поезда. Три дня мы ехали до Петербурга в теплушках, где возили коров и лошадей. Мы не знали, едет отец в этом же поезде или нет. Сзади был один опломбированный вагон, и мы не знали кто там. И вдруг посреди ночи - за окном все было занесено снегом - слышим французскую песню Meunier tu dors ("Мельник, ты спишь"). Звуки доносились из заднего вагона, и мы стали петь в ответ. И все так обрадовались, потому что знали, что все наши заключенные, наверное, человек десять, - с нами. Когда мы приехали в Финляндию, открылись двери, и отец и дядечка выскочили и обняли нас. И мы пошли через границу, я помню, моя сестра шла почти босиком, потому что башмаки были рваные. А меня несли на носилках, но я была как мертвец. Мы ничего буквально с собой не взяли. Нас обыскали несколько раз. Приехали во Францию, где мы были первыми иммигрантами, еще таких не видели, так что нас встретили замечательно".

«Попытка – и всё былое повторить!?»

   Несмотря на то, что семья Жиро внесла существенный вклад в развитие экономики России, Клод Жиро был даже награжден орденом святого Станислава в 1897 году, никаких иллюзий относительно получения хоть какой-то компенсации от современных российских властей они никогда не питали. Вернуть хотя бы часть своих художественных ценностей они тоже не смогли: что-то распределили по музеям, а что-то было просто присвоено. 

   В интервью Русской службе Би-би-си Марго Трейси рассказала следующее: "Моя двоюродная сестра поехала в Россию где-то в 1930х годах, и тогда в музеях, в Эрмитаже было много картин с пометкой "из коллекции Жиро". У моего дяди была целая галерея картин, импрессионисты и другое. Но потом уже никаких пометок не было".

   По словам двоюродного племянника Марго, Патриса Кастиллена, который взял на себя роль семейного архивариуса, в 1920-1921 годах французское правительство собирало иски французских граждан о потерях частного имущества и предприятий в России. В 1997 году, по соглашению между российским и французским правительствами, было решено аннулировать все иски, предъявленные до 1945 года, при условии, что Россия выплатит Франции 400 миллионов долларов США. Из этих денег власти Франции раздали истцам по несколько тысяч франков. Патриса считает этот жест весьма символическим, поскольку, по его данным, потери лишь одной его семьи достигают практически 400 миллионов.

   Патрис много лет занимается изучением истории своей семьи. Он говорит, что плохо знает русский язык, но помнит, что в детстве его бабушка и мама говорили между собой по-русски. "Я считаю своим долгом привести в порядок эти бесценные архивы, собрать воедино информацию и представить ее людям, которым это интересно. Я влюблен в старую дореволюционную Россию, и мой труд позволяет мне еще раз вспомнить людей, которых я любил", - говорит Патрис Кастиллен.

«А что ж дальше?»

   В 1919 году, после революции, предприятие было национализировано, после чего стало называться шёлковым комбинатом имени Розы Люксембург - «Красная Роза». Комбинат находился на улице Тимура Фрунзе до начала 2000-х годов, затем производство перенесли в Подмосковье, а территория фабрики была реконструирована в деловой квартал «Красная Роза 1875». Теперь на её месте находится бизнес-центр «Морозов», в котором расположилась штаб-квартира Яндекса. Т.е. спустя век, круг замкнулся - возродившейся буржуазии вновь понадобилось пространство для своей жизнедеятельности!!!

Штаб-квартира «Яндекса»

Использованная литература:

·         История московских районов. Энциклопедия/под ред. Аверьянова К. А.. — М.: Астрель, АСТ, 2008. — 830c.

·         Романюк С. К. «По землям московских сел и слободок», 2001 г., Сварог и К.

Владимир Парамонов