«Отвори потихоньку «Калитку»»

   Всё-таки в жизни случаются невероятные события — стоило мне опубликовать на сайте «Пушкино сегодня» два материала о семьях, которые жили в 1914 году в домах 16 и 18 по Тургеневской улице в Клязьме, как мне случайно попадается журнал по цветоводству со странным названием «Калитка» № 3 за 2012 год (стр. 29–33), и в разделе «Век русской дачи» в статье «Куст бересклета» я нахожу потрясающие материалы о героях моих краеведческих поисков…

   В этом материале замечательного корреспондента Карины Мукосеевой (ранее корреспондент газеты «Правда» в странах Западной и Южной Африки, внучка легендарной М. В. Фофановой, соратницы В. И. Ленина — В.П.) приводятся воспоминания старожилов дачного поселка Клязьма — семейства Граве. Знаете, все мои прошлые предположения и выводы подтвердились! И самое удивительное то, что потомки моих героев продолжают жить у нас в Клязьме!

Я привожу полный текст этой статьи лишь с небольшими своими комментариями, пояснениями и уточнениями.

   Слово дача не переводится на другие языки. Ещё в школе, на уроке английского надо было отвечать: «I spent my summer holydays in the country», что в обратном переводе значит, как я провёл летние каникулы за городом, причём не в деревне, тогда где же? И правда, какими словами объяснить, что дача — это не просто дом с садом и огородом, а целый мир, со своей историей и культурой, оказывающая большое влияние на всё общество в целом последние 150 лет. Хотя первые дачи появились гораздо раньше, и были действительно даны заслуживающим такой царский подарок аристократам, но особенного распространения они не получили, так как быстро превратились во дворцы, а вот после реформ 1860-х годов началось появление дач и дачников в том виде, который дошел и до наших дней. Как это часто бывает, слово остаётся, а смысл эволюционирует, причем по спирали. В советские времена тоже давали дачи — одним большие, другим маленькие. Сейчас дачи опять не дают, их покупают, и некоторые опять превращаются во дворцы для постоянного проживания, а беззащитный дачный посёлок становится строгим коттеджным. За полтора века не изменилось главное — стремление горожанина красиво жить на природе и возделывать землю. И это, как известно, не запретить. Об истории дачной жизни, о том, как строили дома и сажали сады, как отдыхали и выживали в трудные времена, радовались урожаям и цветам, растили детей, пели и играли… обо всём об этом мы будем вспоминать в цикле статей под названием «Век русской дачи», понимая, что дачу не всегда дают, а век не всегда равен столетию».

Карина Мукосеева «Куст бересклета»

Струится из окна весёлый летний свет,

Хрустальным золотом ложась на клавесины,

На ветхие ковры и выцветший паркет.

Вкруг дома глушь и дичь. Там клёны и осины,

Приют горлинок, шиповник, бересклет…

А в доме рухлядь, тлен: повсюду паутины,

Все двери заперты… и так уж много лет».

Иван Бунин.

   «Не хватало москвичке заплутаться на подступах к даче друзей в Клязьме! Тем не менее, стоило мне вывернуться из привокзальной толкучки, нагромождения примитивных лотков с небогатыми товарами, как всё пошло на лад. Не знаю, как теперь, но в 1985 году улицы посёлка ещё были спланированы так удачно, что я вскоре оказалась перед нужным домом. Была радостно встречена всем семейством Граве и вначале упросила показать мне сад. Не зря. Он был небольшой, чудо как хорош, но, к сожалению, чрезвычайно загущен.
   Ирочка, прекрасный переводчик и преподаватель института Мориса Тореза, с гордостью показала мне несколько грядок зелени, а её муж, Костя Граве, эрудит, сотрудник Академии наук, зачинатель издательства специальной переводной литературы, продемонстрировал собственноручно подновлённый забор. В углу под пологом лиственных деревьев я заметила яркие серёжки, свисающие с веток на длинных нитях. Это пробивался к свободе багряно-розовый куст бересклета, увешенный мелкими плодами, напоминающими оригинальные подвески.

— „У нас такой же куст был на прежней даче“, — произнёс папа Кости, Михаил Константинович.
— „А была ещё дача?“

   … Я провела у друзей незабываемый день, как в сказке: тихо и незаметно раздвинулось время, и я будто вошла в прошлое. Мне принесли старые, потёртые альбомы и стали показывать фотографии 1913–1914 годов. Оказалось, что три-четыре поколения назад эта семья уже владела дачей здесь же, в Клязьме. И как же — на зависть нам, теперешним владельцам дач, — великолепно всё было устроено в этом общественном кооперативе!

   Однако прервёмся. Тут никак нельзя без вступления. По словам нашего знаменитого историка В. О. Ключевского, в царствование Николая I российское общество уже достигло молчаливого признания, что крепостной крестьянин не есть частная собственность землевладельца. Царь и его окружение понимали, что пришло время освобождения людей, но они боялись своего народа. Боялись, куда он ломанётся, что будет делать. Боялись, что сопьётся, что возьмётся всё крушить, бить прежних хозяев. Поэтому было задумано предоставить хотя бы казённым крестьянам устройство, которое, подняв их благосостояние, стало бы служить народу образцом для будущей свободной жизни.

   Так в 1843–1845 годах возникла Клязьминская образцовая усадьба, где поселились её первожители, которых в молодом возрасте выбирали из крестьянских семей, обучали в земледельческой школе Петербурга и направляли на создание образцового хозяйства. Кстати, таких усадеб было создано несколько: в Люберецком районе и в Тайнинской Мытищинского района. Поселили этих первых в истории России деревенских агрономов на берегу реки Клязьмы в специально построенном доме. Дали хорошие земли, выделили по участку леса и поймы реки, а также на всех — семь лошадей и несколько коров. Каждому следующему выдавали уже своеобразный набор: образ соимённого святого, евангелие, плуг, борону, скоропашку, столярный инструмент, семена.

   У второго поколения жителей, кроме коров, появились поросята, куры. Им разрешали жениться, построить по две избы. Обрабатывали они по 4–5 гектаров земли. На верхних участках сажали картофель, сеяли овёс. На пойме реки по науке сеяли вику с овсом на корм скоту. Там же имели те первожители сенокосный луг. Представляете себе, что до 1915 года на Аксаковской улице Клязьмы стоял столб с надписью „Клязьминская образцовая усадьба, душ 29, дворов 11“. Душ — это значит только мужчин. Матери, жёны, сёстры, дочери, дети при крепостном праве за людей не считались.

   Следующему государю, Александру II, пришлось-таки подписать манифест, и 5 марта 1861 года в России произошло освобождение из крепостной зависимости 23 миллиона душ крестьян. Каждая семья получила душевой надел. Этот факт считался абсолютно беспрецедентным событием мировой истории и юридической практике.

   И вот что интересно. Все были уверены, что в государстве первым делом начнётся грандиозная пьянка. Винные откупщики успели подготовиться, во много раз увеличили запасы водки. Существовало убеждение, что начнутся погромы, поджоги и драки. Поэтому губернаторы и все градоначальники заранее вооружили городовых и специальные патрули. Армия была наготове. Да, еще момент: обнародование реформы было неудачно назначено на последний день масленицы, по традиции буйно праздновавшийся.

   Однако ни революции, ни гражданской войны, ни скандала даже не получилось. Из всех губерний гигантской России в течение месяца, пока по стране катилось объявление манифеста о воле, приходили известия о необыкновенной трезвости и сдержанности крестьян…

   Время „становления капитализма“ в России стало временем процветания Клязьмы. Недалеко от „образцовой усадьбы“ появилась железнодорожная платформа, посёлок получил связь со столицей. Вскоре весь лесной массив разбили на крупные участки для продажи. Строили двухэтажные деревянные дачи. Владельцы-купцы нанимали настоящих архитекторов и классных строителей. Дома отличались размерами, изящной отделкой. Живописные украшения карнизов, наличников окон, сложная резьба по дереву на широких террасах и удобных балконах. На задах небольшие хозяйственные постройки. Домик для обслуги, свой колодец, глубокие погреба, в которые весной на лошадях возили из реки лёд. Невысокие красивые деревянные заборы, калитки и ворота соответствовали стилю каждой дачи. Кроме того, каждый участок обсаживался елями. При даче обязательно был свой дворник, который следил за порядком прилегающей улицы, убирал мусор, посыпал тротуар песком, прочищал канаву для стока воды.

   Просеки-улицы назывались не как-нибудь, а именами писателей, поэтов, художников и композиторов. Все они содержались в чистоте и порядке. В дачном поселке построили красивую деревянную церковь. Позже возвели каменную, и при ней церковно-приходскую школу с четырьмя классами. В посёлке открыли небольшую кондитерскую. По утрам горячие „французские“ булочки в корзинках, накрытые полотенцем, доставлялись хозяевам прямо на кухни.

   Дачи быстро раскупались или брались в аренду новыми для Клязьмы, богатыми и образованными людьми. Теперь перед приходом поезда у станции собирались извозчики, ожидавшие приезжих. Рядом открыли удобную чистенькую чайную. На праздники некоторые сады украшались китайскими фонариками, хозяева устраивали фейерверки. Вечерами часто из открытых окон дач слышны были звуки фортепианной музыки. В парке за церковью устроили летнюю эстраду и танцевальную площадку. В воскресенье из Пушкино приезжал духовой оркестр. На выступления приглашались артисты из Москвы.

   На реке было несколько частных купален и лодочная станция. Не забыли пожарную часть и керосиновую лавку. По улицам ходили мастера и разносчики, каждый кричал своё: „Стёкла ставлю!“, „Точу ножи-ножницы!“, „Кому виноград, груши, персики!“, „Кому парная вырезка, куры!“, „Рыба свежая!“, „А вот мороженое!“. Рынка не было, но снабжение наладилось прекрасное, поскольку крестьяне из окрестных деревень быстро сообразили, что к чему. Одни женщины ходили от дачи к даче с бидонами молока, другие несли творог, сметану, яйца, масло…

   Наконец — о моих друзьях, предки которых в 1913 году купили в Клязьме дачу на центральной, Тургеневской улице. Конкретное отношение к их семье имеет интереснейший документ „Отчёт комитета общества благоустройства посёлка Клязьма за 1913 год и план посёлка Клязьма с справочными сведениями на 1915 год“. Общество руководило всей жизнью посёлка, расположенного в лесу, на высоком берегу Клязьмы. В частности, обеспечивало освещение посёлка. Например, в 1914-м году было израсходовано на это 773 рубля 33 копейки и добавлен один керосинокалильный фонарь за 75 рублей. Охраняли посёлок 5 сторожей и 4 стражника. Для них было построено специальное помещение. Общественным комитетом выдвигались вопросы о медицинской помощи, о питьевой воде, о выгребах, о замощении дорог и переходов, об устройстве дорожек для велосипедной езды, о постройке здания для библиотеки, лекций, концертов, балов, спектаклей, о постройке клуба и кинематографа, о борьбе с дороговизной платы, взимаемой извозчиками, об удешевлении цен на пищевые продукты и предметы первой необходимости и много других вопросов.

   „Желая привлечь молодёжь Клязьмы к более самостоятельной и плодотворной работе на пользу общества, комитет предложил ей организовать спортивно-увеселительную комиссию и две подкомиссии: театрально-бальную и детских игр и экскурсий, на что молодёжь охотно отозвалась, быстро сорганизовалась, избрала председателей, товарищей председателей (то есть заместителей) и секретарей, и уже к началу летнего сезона отчётного года эти комиссии стали нормально функционировать, устраивая спектакли, балы, концерты, детские развлечения, экскурсии, развивали разного рода спорт“. Эта комиссия устроила площадки для крикета и городков, где было удобно играть и мужчинам, и женщинам, упорядочила игру на теннисных площадках. Именно молодёжь организовала Клязьминскую пожарную дружину, и несколько раз прекрасно справилась с ситуацией.

   Одной из главных доходных статей общества, как и в прежние годы, были балы и спектакли, устраиваемые на кругу парка. Конечно, все дачники материально участвовали в нормальном функционировании жизни посёлка. Все естественным образом помогали друг другу. Рядом с расписанием прибытия поездов был напечатан список телефонов членов общества. Было известно, кто врач, кто юрист. Никому в голову не приходило отказываться от общественной работы.

   Многие дачники перезнакомились. К примеру, соседи Граве и Шолматов. Александр Фёдорович Граве был юрисконсультом первого московского универмага „Мюр и Мерилиз“, впоследствии ЦУМа. Георгий Николаевич Шолматов, банкир, был членом правления торгового товарищества писчебумажной фабрики М. Г. Кувшинова. Ко всем приезжали в гости родственники с детьми, кузены и кузины, друзья и знакомые. Атмосфера была чудесная. Тут не могла не вспыхнуть любовь. Дачи Граве и Шолматовых разделял только невысокий заборчик, в котором была проделана калитка (я её помню даже из 50–60 годов ХХ века — В.П.) — как раз у раскидистого нарядного куста бересклета с кружевной кроной. Здесь и встречались двое молодых наследников: Костя Граве и Мария (я по недоразумению в предыдущих статьях назвал её Маргаритой — В.П.) Шолматова. Можно представить, как молодой человек срывает веточки с яркими семенами-подвесками и украшает ими ушки любимой девушки… Свадьбу играли в Москве, зимой. Молодые люди учились. Костя, как и его отец, стал юристом, впоследствии профессором Московского института народного хозяйства имени Плеханова. Его жена Маша, Мария Георгиевна, выучилась на врача…

   Всё разрушила война 1914 года. Клязьминская молодёжь ушла на фронт. Некоторые дачи были заброшены и постепенно ветшали, потому что не приезжали хозяева, и не стало дворников. В других разместили лазареты для раненых, детские дома, штабы. Революция всё окончательно экспроприировала. Настала другая эра.

  Семьи Граве и их родственников раскидало по Европе, Азии и Австралии. Но потомки сберегли дорогие воспоминания о дачах в Клязьме и куст бересклета.   

   Прошли годы. Бабушка моего друга Кости Граве случайно увидела на столбе объявление, в котором говорилось, что на аукцион выставлена дача в Клязьме. Будучи женщиной властной, она настояла, чтобы её сын и невестка приняли участие в объявленном аукционе. Кстати, они сами мечтали о даче. Оба учёные-географы, они раз вернулись из длительной командировки на север, где заработали хорошие по советским временам деньги. В итоге они выиграли торги. Таким образом, вторая дача в Клязьме была куплена семьёй Граве по невероятному стечению обстоятельств. По сравнению с прежней, нынешняя дача крошечная, участок маленький, и совсем на другой улице. Но недалеко. И куст бересклета у них есть.   

   Где-то я недавно прочитала про бересклет, что его название восходит к греческому, где присутствует корень слова „хороший“, „благой“. И что такое славное растение с замечательным именем, растущее возле калитки или около дома, защищает его обитателей от напастей». 

***    

   Статья Карины Мукосеевой «Куст бересклета» на этом заканчивается, а нас ждут еще много неожиданных историй. В тексте статьи находим фразу: «Семьи Граве и их родственников раскидало по Европе, Азии и Австралии». Давайте и мы поищем их следы за границей.

   В материалах о вступлении русских в Австралийскую армию в Рокхемптоне вдруг я нашел сведения о Николае Николаевиче Шолматове, брате нашего дачника из дома № 18 по Тургеневской улице Клязьмы. Там пишут: «… за ними последовали еще шесть человек. Джордж Малышев (его настоящее имя было Петр Чекман) родился в Ямпольском уезде Подольской губернии и был, вероятно, украинцем. Пятеро остальных были русскими: Аким Петров родился в Новозыбкове Черниговской губернии, Александр Тарасенков и Джон Туагарин были из Орловской губернии, Николай Шолматов — из Москвы, а Тихон Янин из Самары». И далее: «Они были примерно одного возраста (от 25 до 31 года). Четверо из них имели опыт службы в Русской армии. Малышев самый старший, прослужил в армии пять лет. Янин отслужил три года, как и Тарасенков, который дезертировал из армии. Шолматов тоже вероятно дезертировал из армии после полутора лет службы.

   Шолматов и Тарасенков прибыли в Брисбен вместе с Дальнего Востока в июне 1912 года. Петров приехал месяц спустя. Сведений о прибытии остальных нет, но, вероятно, они тоже приехали в Австралию с Дальнего Востока». «… Спустя всего несколько дней после прибытия на фронт (Первая мировая война — В.П.) Петров и Шолматов были тяжело ранены под Арментьером. Петров был ранен в колени и руки, его отправили в английский госпиталь, где пришлось ампутировать его правую ногу, а Шолматов был ранен в шею, плечо и локоть. Их обоих комиссовали и вернули в Австралию… Трое выживших из Рокхемптонской шестёрки — Петров, Шолматов и Тарасенков — остались в Австралии. Шолматов изменил своё имя на Николас Николс, женился на австралийской девушке Этель Френч, и вырастил большую семью, работал в магазинчике в Боисбене…» У каждого из остальных судьбы сложились по-разному… 

Солдаты Австралийской армии начала ХХ века  

   А закончить свой рассказ я всё же хочу выводом из статьи Карины Мукосеевой: «Но потомки сберегли дорогие воспоминания о дачах в Клязьме и куст бересклета».

Владимир Парамонов